Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Фергюсон Ниал - Страница 72

Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать — было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя… Чем был виноват наш простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует…

сначала охватила тревога, не убит ли он немецкими студентами, у которых вызывала возмущение систематическая работа наследника над славянизацией австрийского государства… Но когда я узнал имя предполагаемого убийцы, когда мне сказали, что убийца, безусловно, серб, меня охватил тихий ужас по поводу того, как отомстила эрцгерцогу неисповедимая судьба. Один из самых видных друзей славянства пал жертвой от руки славянских фанатиков^{1080}.

потоками слов… После выкрикивания грязных ругательств на знакомых им языках наступал момент, когда в запале турки называли арабов “англичанами”, а арабы в ответ кричали: “Немцы!” Никаких немцев в Хиджазе, разумеется, не было, да и я был здесь первым англичанином^{1081}.

1. Удачные методы вербовки. На увеличении набора могла положительно сказаться деятельность Парламентского комитета по комплектованию вооруженных сил (ПККВС). Он создал, несомненно, впечатляющий аппарат: 2 тысячи волонтеров сумели провести 12 тысяч митингов. На митингах прозвучало почти 20 тысяч речей. Было разослано 8 миллионов вербовочных писем и распространено не менее 54 миллионов плакатов, листовок и т. д. С другой стороны, ПККВС был учрежден лишь 27 августа, первое заседание состоялось 31 августа, поэтому он фактически бездействовал во время наибольшего притока добровольцев^{1082}. Мемуаристы, от Кройдона до Ланкашира, указывают, что бравурные звуки военных оркестров, играющих у вербовочных пунктов в самом начале войны, оказали эффект больший, нежели сколько угодно речей, произнесенных местными “лучшими людьми”^{1083}. Возможно, некоторую роль сыграли и газеты. Появлялось множество передовиц вроде той, которую 1 сентября напечатала Newcastle Daily Chronicle: “Нужно больше солдат-англичан. Мужское население наших стран-союзниц представлено уже в полной мере”^{1084}.

2. Давление со стороны женщин. Сохранилось множество свидетельств о том, что женщины вручали мужчинам в штатском белые перья — символ трусости. Государственная пропаганда пользовалась этим обстоятельством. Так, плакат ПККВС (с намеком, что муж или сын женщины останется в живых) бил точно в цель: “Когда война закончится и кто-нибудь спросит у вашего мужа или сына, что тот делал во время Великой войны, придется ли ему устыдиться того, что вы не отпустили его на фронт?” Грубее, но, возможно, действеннее был намек на то, что мужчина, не пожелавший сражаться, способен впасть в грех и иного рода: “Носит ли ваш возлюбленный хаки? Если он пренебрегает своим долгом по отношению к королю и стране, может прийти время, когда он пренебрежет и вами”^{1085}. “И что, — вопрошала миссис Ф. Боас в памфлете ПККВС, — разве любой парень у нас в Литл-Бидуорте не сцепится с парнем вдвое больше себя, если увидит, что тот измывается над тем, кто младше?”^{1086} Даже лидеры суфражисток (например, Эммелин и Кристабель Панкхерст) заговорили о том, что Германия — это “нация мужчин” и что победа немцев станет “чудовищным ударом по чаяниям женского движения” касательно введения обязательной воинской повинности и прихода женщин на военные заводы^{1087}. Неудивительно, что Уилфред Оуэн испытывал особую ненависть к поэтессе Джесси Поуп, автору стихотворения “Призыв”: “Кто в окоп — / Не ты, паренек?”^{1088}

3. Давление со стороны коллег и товарищей. Не подлежит сомнению значение так называемых товарищеских батальонов в укреплении решимости друзей, соседей или сослуживцев вместе идти на фронт. Самые ранние примеры: батальон биржевиков [Лондонского] Королевского фузилерного полка (образован 21 августа), батальон “коммерсантов и людей свободных профессий” Глостерского полка и три батальона ливерпульских конторщиков — указывают на желание сохранить в армии не только местную и региональную обособленность, но также профессиональный (и, вероятно, классовый) состав^{1089}. Как бы в подтверждение английского воззрения, что война сродни игре, были даже сформированы батальон из бывших футболистов и рота из бывших боксеров^{1090}. Кроме того, имелась возможность сохранить привилегированность. За вступление в некоторые батальоны даже взимали плату: до 5 фунтов^{1091}. К весне 1915 года, однако, ряды “товарищей” сильно поредели, и солдатам пришлось сражаться плечом к плечу со вчерашними незнакомцами, нередко совсем другого социального происхождения и из другой местности^{1092}. Теперь в пропагандистских материалах ПККВС на тему “товарищества” появился оттенок понуждения: “Ты, конечно, гордишься тем, что твои приятели в армии. А что они думают о тебе?”^{1093} В начале войны озвучивать такие соображения не было необходимости. В августе 1914 года даже такой невоинственный человек, как Уильям Беверидж, чувствовал настолько “страшную ревность” к тем, кто ушел в армию, что и сам “без энтузиазма предпринял одну или две попытки” сделать то же самое^{1094}.

4. Соображения экономического характера. Известно скептическое отношение некоторых историков к влиянию экономических факторов на решение уйти на фронт. В декабре 1917 года канадская солдатская газета сообщала: “Тот, кто утверждает, что пошел в армию, чтобы получить складной нож и бритву, должен быть настоящим энтузиастом”^{1095}. Дьюи не обнаружил корреляции между низким уровнем заработной платы и числом завербованных (скорее верно обратное)^{1096}. Тем не менее пик наплыва новобранцев в Англии, безусловно, совпал с пиком безработицы, вызванной августовским финансовым и торговым кризисом. Девять из десяти бристольских пролетариев, уволенных в первый месяц войны, вступили в армию^{1097}. Завербованных определенно было меньше в тех районах, где бизнес быстро оправился от удара. Люди в 1914 году не окончательно утратили здравый смысл. А. Дж. Доусон в памфлете “Как помочь лорду Китченеру” силился доказать, что “для многих трудящихся… призыв определенно не повлечет потери денег” (хотя это утверждение явно ложно в приведенном им примере — глава семьи с тремя детьми погиб или полностью утратил трудоспособность)^{1098}. Когда Кардиффская железнодорожная компания предложила своим сотрудникам гарантии сохранения рабочего места, пособия их семьям и пенсии, если те пойдут в армию, желающих нашлось столько, что компании пришлось отказаться от своего обещания^{1099}.

Давление могло исходить и от работодателей. 3 сентября Ассоциация владельцев шахт Западного Йоркшира приняла резолюцию о необходимости сформировать батальон. Торговая палата Ньюкасла сделала то же самое^{1100}. В тот же день маклерская контора “Фостер и Брейтвейт” выпустила уведомление, в котором без обиняков было сказано: “Фирма ожидает, что все неженатые сотрудники в возрасте до 35 лет… немедленно вступят в армию графа Китченера, и призывает своих женатых сотрудников, годных к военной службе, сделать то же самое”^{1101}. С помощью подобных призывов Джеймсу Далримплу, управляющему “Трамвайной корпорацией Глазго”, удалось в считаные часы сформировать 15-й батальон Хайлендерского полка легкой пехоты^{1102}.

5. Импульсивное поведение. Как указывал Авнер Оффер, следует учитывать тот факт, что некоторые мужчины шли на фронт, мало думая о последствиях этого шага для себя и еще менее задумываясь о причинах войны^{1103}.