Раб и солдат - "Greko" - Страница 4

«Интересно, сколько за него дадут? — думал горец, поглядывая на пленника. — Здоровый лоб. Продам-ка я его кузнецу в нижний аул. Ему такой помощник пригодится. У кузнеца денежки водятся. Он на кинжалах из булата кучу серебра выручает каждый год».

Горец весело запел песню, подбадривая себя. Волокуши, на которых он пристроил будущего раба, тащить под гору было не так уж и сложно. Тем более, что своя ноша не тянет!

Его песня — странный набор гортанных звуков — привела в сознание связанного Васю. Когда он открыл глаза, сперва ничего не понял. Куда-то Милова волочили на нескольких соединенных между собой жердях. Серое небо над головой постоянно перекрывали ветки огромных деревьев. Вася и не знал, что такие на Кавказе произрастают. Но красоты зимнего горного леса его совершенно не волновали. Дикие ритмы мелодий кавказской эстрады в исполнении похитителя откровенно напрягали. Беспомощность — бесила не на шутку. Как и невозможность взглянуть в глаза гаду, превратившему Васю в бесполезный овощ.

— Эй, ты! Зачем меня ударил⁈ — попытался Вася привлечь внимание своего возчика и пленителя. — Зачем связал? Тебе под Новый год проблемы нужны⁈

Горец радостно замурлыкал под нос: теперь отпали последние сомнения в том, что он не того человека захватил. Урус! Горец русского языка не знал, но говор слыхал. Осталось уточнить последний деликатный момент.

— У тебя кунак в горах есть? — осторожно спросил он, не поворачивая головы.

Вася ничего не понял, но слово кунак показалось знакомым.

— Искандер — мой кунак и товарищ боевой. Он тебе за твои художества глаз на жопу натянет!

«Нет у него кунака! — снова обрадовался горец. — Он точно не сбежавший раб. Таких лоснящихся от сытости рабов не бывает. Одежда, правда, дрянь и сапоги где-то посеял. Наверное, дезертир. Значит, моя законная добыча!»

Вася закончил со своими угрозами, потому что они добрались до аула. Увиденное его потрясло. Полное отсутствие цивилизации: нет ни электрических проводов, ни спутниковых тарелок на крыше. Жуткая бедность. Какие-то убогие лачуги под соломенными или камышовыми крышами и толпа народу, снующего по своим делам и наряженного, как реконструкторы. Ни одной яркой куртки или телогрейки, на худой конец. И на ногах не пойми что! Зимой!

«В этнопарк что ли попал?» — пришло в голову Васе единственное логическое заключение. Которое, если разобраться, не выдерживало критики. Кто же в здравом уме станет нападать в лесу на человека, даже «здрасте» не сказав? Что-то тут было не так. Словно не аул с его жителями тут был не к месту, а сам Вася. Поэтому и получил в лоб прикладом ружья. Наверняка, и шишка уже налилась.

Он не мог не отметить, что лачуги были разбросаны по склону не просто так. Хитрым образом маскировались в складках местности. Прятались за большими деревьями. И имели доступ к хорошей воде. Горная речушка весело журчала у подножья аула, игнорируя фактор зимы.

«Вертолетов боятся? Вот я влип!» — наконец-то, дошло до Васи. Он, конечно, читал, что на Кавказе еще практикуется гнилой обычай превращать людей в рабов. От подобной перспективы его бросило в жар, несмотря на то, что он прилично продрог.

«Ну, погоди, гад! Дай только мне развязаться! Припомню я тебе и приклад, и покатушки на волокушке!» — тут же пообещал Вася ряженому горцу и грязно выругался.

А тому и дела не было до Васиных проклятий. Он затащил волокушу во двор. Потом — в неказистую сарайку. Бросил свою ношу на пол и куда-то убежал.

Милов тут же стал энергично ворочаться. Горец связал его некрепко. Жерди разъехались. Освободить руки труда не составило. Вася вскочил на ноги и быстро огляделся.

Скудная обстановочка. Какое-то тряпье в углу. Не может же подобное убожество служить матрасом и, тем более, постелью⁈ Примитивный потушенный очаг с глиняным кособоким дымоходом. Дырка в стене заменяла окно. Оттуда ощутимо тянуло холодом. Ни потолка, ни нормального пола. Под ногами плотно утрамбованная земля, смешанная с глиной и песком. Над головой поперечные балки, на которые водрузили стропила. Стылую хижину не мешало бы хорошенько протопить, чтобы хоть немного согреться.

Вася стал подпрыгивать и размахивать руками, чтобы восстановить кровообращение. Подёргал поперечную балку у входа. Даже повисел на ней, чтобы убедиться в ее крепости.

Распахнулась дверь. В лачугу торопливо заскочил давнишний горец со свертком в руках. Вася только этого и ждал. Он заранее повис снова на балке. Качнулся. И с размаху влепил своему обидчику двумя ногами в грудь так, что того вынесло во двор.

Вася выскочил следом и принялся пинать кавказца ногами со всей своей неслабой дури. Горец закричал. На его крик откликнулись соседи. Немалая толпа злых мужиков разбойного вида ломанулась во двор, чтобы восстановить статус-кво.

Бежать Васе было некуда. Только отступить обратно в лачугу и там, в тесноте, принять решительный бой. Он забежал внутрь и захлопнул за собой дверь. Изготовился повторить свой коронный номер с раскачкой, чтобы влепить ногами первому смельчаку.

Но горцы почему-то на штурм не пошли. Наоборот, подперли дверь чем-то тяжелым и разошлись по своим делам. Со двора были слышны сердитые крики пострадавшего. Не иначе как грозил своему пленнику всеми мыслимыми карами.

Вася довольно улыбнулся. Пусть дело — швах. Зато получилось рассчитаться.

«Но как он летел! Как горный птиц! Маленький, но гордый птичка».

Через час Васе стало не до смеха. Через три — и вовсе грустно. К ночи — тревога затопила все сознание. К нему никто не шел. Пить хотелось ужасно. И есть. И согреться. Но его игнорировали. Просто заколотили в лачуге и ждали, когда он сдастся. Запросит пощады.

Ближе к ночи Милов не выдержал. Забрался на поперечную балку и принялся расковыривать плотно скатанные связки из соломы. Сбрасывал на пол труху и целые снопы. Кое-как удалось просунуть в получившуюся дыру голову. Во дворе грохнул выстрел. Пуля взвизгнула рядом с ухом. Вася тут же скатился обратно в место своего заключения.

Кавказцы были настроены крайне решительно. С этим сложно было спорить. Но что же было делать русскому мужику, влетевшему по полной программе? В голову ничего не приходило. Вася застонал. Скрючился в углу, завалив себя надранной с крыши соломой и лохмотьями, обнаруженными в брошенном пленителем свертке. Забылся в тревожном лихорадочном сне.

… За ним пришли на третий день. Вася лежал в углу сарая, не в силах пошевелить даже пальцем. Он окончательно окоченел. Измучился от жажды и голода.

Вошедшие держали в руках толстую ржавую цепь. Ее обмотали вокруг шеи Милова, замкнув каким-то нереальным допотопным амбарным замком. Свободный конец цепи просунули в небольшое отверстие в стене. Наверное, закрепили где-то во дворе.

Горец, «гордый птиц», радостно скалясь, начал брить Васе голову. Содрал с него всю одежду. Даже нательный позолоченный крестик забрал. Закончив, удовлетворенно похлопал Васю по плечу.

— Надевай! — кавказец ткнул пальцем в лохмотья.

Вася, плавая в полубессознательном состоянии, оставался безучастным. Ни на что не реагировал. Даже на весело занявшийся огонь в очаге, который развел горец. Лишь миска с кашей, которую ему бросили в ноги, заставила его очнуться. К миске прилагалась искусно вырезанная из самшита ложка. Стремление к выживанию настолько прочно укоренилось в человеческой породе, что Вася отбросил колебания и принялся за еду, поднося ко рту дрожащей рукой саму жизнь.

— Был бы ты девкой, Ивась, отдали бы тебя под присмотр женщин! Но ты мужчина с бородой и усами, который родился не рабом. И только железо способно тебя приструнить! Я уважаю тебя и твой бойцовый дух, гяур. Но не усложняй свое положение, — объяснял Васе его новый хозяин.

Горец что-то втолковывал, скалясь щербатым ртом. Вася не нуждался в переводе. Ему было очевидно: все проделанные манипуляции — бритье, цепь, обноски — означали, что он превратился из свободного человека в раба.

Коста. ЮБК. Рождество — 1838.