Сердце некроманта - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 1

Пламя факела колыхнулось, выхватив из темноты лежащее на скамье тело.

Обнаженное мужское тело.

Я ойкнула, тут же прикрыла рот ладонью. Заставила себя выпрямиться, изобразив гордый и непроницаемый вид. Служительнице пресветлого Фейнрита не к лицу смущаться перед рабом Алайруса. Даже если щеки горят так, что, наверное, могут осветить камеру поярче факела – я сильнее приспешника темного бога, а низменным помыслам сейчас и вовсе нет места.

Стражник шагнул вперед, приблизившись к узнику. Факел, словно издеваясь, высвечивал то перевитое мышцами плечо, то упругие ягодицы. Во рту пересохло, и перестало хватать воздуха. Я уставилась в стену прямо перед собой – но она тонула во мраке, и взгляд сам собой устремился вниз.

Стражник подошел ближе, осветив черного целиком. Отчаянно стыдясь саму себя, я уставилась на него и снова едва не вскрикнула. На спине живого места не было – вспоротая кнутом кожа чередовалась с ожогами.

«Он некромант, – напомнила я себе. – Вероятно, он это заслужил».

Только дышать стало еще труднее – и сейчас вовсе не потому, что я впервые видела нагого мужчину.

– Прикройся, паскудник, – гаркнул стражник.

Узник поднял голову, длинные черные волосы упали на лицо.

– Зачем? – Голос был хриплым, точно карканье ворона. – Вы так старательно меня раздевали!

– Прикройся, – повторил стражник.

Он подобрал с пола и швырнул в черного ком тряпья. Тот вздрогнул, когда ткань упала на обнаженную спину, по телу пробежала судорога, но только неровный вздох выдал, что ему больно.

Сквозь гриву спутанных волос блеснули глаза.

– Неужели пресветлую сестру так смущает мой голый зад?

Я хватанула ртом воздух, лихорадочно подыскивая подходящий ответ.

– Ох, как я мог подумать так плохо о юной и чистой деве? – ухмыльнулся узник. – Конечно же, ее смущают раны, что нанесли мне ее братья ради моего же блага!

Стражник вздернул его за волосы, глухой стон сменился вскриком, когда кулак врезался узнику в лицо.

– Да я тебя…

– Хватит! – воскликнула я. Стражник выпустил узника, я решительно шагнула вперед, встав между ним и черным. – Вы! – Я ткнула стражника в грудь. – Покиньте нас. Пусть этот человек остается как хочет. Исповедь не требует одежды.

В конце концов, какова цена принесенных обетов, если меня может смутить полуживой смертник? Я должна быть выше любых низменных чувств. Любых.

– Но сестра… – начал было стражник.

– Речь идет о душе, и в сравнении с ее спасением голые телеса…

– Даже если это первые голые мужские телеса, которые ты видишь, сестра? – смех черного, хриплый и страшный, хлестнул, точно плеть.

Я стиснула зубы. Каков бы ни был этот человек, дело касается спасения души. Моей гордыне здесь не место.

Стражник отодвинул меня, будто куклу. Ударил черного. В этот раз узник не вскрикнул.

– Хватит! – Я схватила стражника за плечо, оттаскивая. – Я сказала, оставьте нас!

– Зря вы так, сестра. Он под пыткой глумился над нами, и над вашим добросердечием только поглумится. – Брезгливо скривившись, страж обтер кулак о накидку, прикрывавшую кольчугу.

Я вскинула голову.

– Я пришла сюда исполнить свой долг, и я его исполню.

Стражник усмехнулся. «Пой, птичка, пой. Посмотрим, надолго ли хватит твоего рвения», – было написано у него на лице. Я изобразила самое непреклонное выражение, на которое только оказалась способна. Да, я совсем недавно приняла посвящение, и этого человека следовало бы исповедовать сестре Елене. Но она заболела, и матушка Епифания велела идти мне. «Чем раньше ты увидишь зло во всей его неприглядности, тем лучше», – сказала она.

Этот некромант был воплощенным злом, но сейчас мне хотелось ударить стражника, а не его.

– Что ж, воля ваша. Стучите, если что. – Стражник воткнул факел в крепление на стене.

Скрипнули петли, стукнула дверь. Я осталась наедине с узником.

Сердце подпрыгнуло к горлу, мешая дышать. Я вскинула голову. «Я пришла сюда исполнить свой долг, и я его исполню».

Черный медленно, с видимым усилием, сел на нарах. Откинул со лба волосы, открывая лицо – лицо молодого мужчины. Если бы не опухшая скула и тонкая струйка крови от разбитой губы, его можно было бы даже назвать красивым. Разве злу не полагалось наложить на него свой отпечаток? Разве некромант может быть таким…

Я заставила себя выкинуть из головы неуместные мысли. Поговорю о них на исповеди с матушкой Епифанией, но сейчас я здесь за другим.

– Извини, что не могу приветствовать тебя стоя, как подобает, сестра. – Он посмотрел на меня с насмешливым любопытством.

«И слава Пресветлому», – едва не вырвалось у меня. Не хватало еще, чтобы он встал, явившись во всей красе. Щеки обожгло, и я поспешила выбросить из головы грешные помыслы.

– Твои братья слишком усердно пытались наставить меня на путь истинный. – Голос черного окреп, обретя силу и из хриплого карканья превратившись в глубокий низкий баритон.

Я посмотрела ему в лицо – ни раскаяния, ни страха. И собственная нагота его, казалось, вовсе не смущала.

По коже пробежал холод, я зябко передернула плечами. Сквозняку здесь было неоткуда взяться, но воздух ощущался промозглым. Камень и темнота давили.

– Оденься. – Постаралась сказать это как можно мягче. Нет, меня не должны волновать «обнаженные мужские телеса», тем более что, разговаривая, полагается смотреть друг другу в лицо, а не на… ниже пояса. – Здесь холодно.

– Да ты никак шутишь, сестра? Здесь жарко.

И в самом деле, у него на лбу проступила испарина. Я мысленно обругала себя. Так вот откуда этот блеск глаз – не насмешка, а жар. И наглость тоже оттуда – этот человек просто болен и не отдает себе отчет…

– Здесь холодно, – повторила я, подходя к нему. Протянула руку – пощупать лоб, но черный перехватил мое запястье, и я едва не вскрикнула. То ли от неожиданности, то ли от жара пальцев, обжегшего мою кожу, то ли от боли – хватка была слишком жесткой для человека, якобы неспособного держаться на ногах. – У тебя жар.

Я потянулась к магии – и словно провалилась в пустоту. Это оказалось так внезапно и жутко, что я пошатнулась.

– В кладку встроены артефакты, поглощающие магию. – В голосе черного прозвучало что-то вроде… сочувствия? – Ты здесь так же бессильна, как и я.

Я снова обругала себя – как я могла забыть! Конечно, никто не оставит некроманту возможность колдовать.

– Я принесу тебе отвар ивовой коры. И…

Его смех, жесткий и страшный, заставил меня отшатнуться.

– Как трогательно, – сказал черный, отсмеявшись. – Пытаться избавить от жара человека, которому скоро станет еще жарче.

Я прикусила губу, пытаясь сдержать навернувшиеся от обиды слезы.

– Грешно смеяться над милосердием.

– Так я и есть грешник. – Он попытался пожать плечами, но движение оборвалось, едва начавшись, лицо на миг исказилось от боли. Или мне это показалось – потому что, когда я заглянула ему в глаза, в них по-прежнему были лишь любопытство и насмешка. – Ты зря пришла, сестра.

– Я пришла исповедовать тебя и подготовить к последнему пути.

– Исповедовать? – усмехнулся он. – Пока твои братья-инквизиторы будут внимательно слушать, не назову ли я каких имен?

– Тайна исповеди нерушима! – возмутилась я.

Он замер на миг, а потом вдруг ухватил меня за запястье, стремительным рывком притянул к себе. Я пошатнулась, воздух застрял в горле, мешая вскрикнуть. Черный свободной рукой сжал мой подбородок, заглядывая в глаза, и я застыла, завороженная этим взглядом, кажется даже, забыв как дышать.

– Откуда ж ты взялась, такая наивная птичка? – Он провел большим пальцем по моей скуле, и это прикосновение обожгло. – Или они думали, что, если пришлют тебя вместо какой-нибудь старой сколопендры, я растрогаюсь и разболтаюсь?

Я рванулась, отчетливо понимая: даже измученный и ослабевший, он сильнее. Надо было крикнуть, позвать на помощь, но грудь словно сдавило ледяным обручем, и воздух застрял в горле.