Авиатор: назад в СССР 14 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 21

— Сотрудничество. Сначала выступишь перед телевидением с критикой советской власти. Она всё равно на тебя уже наплевала. Получишь политическое убежище. Затем гражданство. Жизнь наладится.

Какой-то бред несёт этот парень. И думает, что я в него поверю, насмотревшись на их службу на корабле. Ещё вчера мне обвинение в покушении на убийство предъявлял Мэлвин, а сегодня он меня в политические активисты запишет! Нашли дурака.

— Родиной не торгую, мистер Грей. А ваша показательная экскурсия меня утомила. Есть ещё что показать? — спросил я.

Грей проматерился на английском и начал ходить из стороны в сторону, сложив руки на груди.

— Я получаю в год, как у вас пилоты авиакрыла все вместе взятые. Это разве хорошее отношение правительства к вам? В чём смысл служить тем, кто тебя не ценит.

Есть, конечно, над чем подумать. В материальном плане в США наши оппоненты получают в разы больше. Это бесспорно. Но куда ему понять наши ценности, которых мы придерживаемся.

— Значит, ты служишь стране за деньги. Не за флаг. Тогда ты ничем не лучше наёмника.

— Своей стране я служу всегда, и она меня за это ценит. И не только она. Пошли, кое-что покажу, — ответил мне Грей.

Мы ушли с палубы и вернулись в лабиринты коридоров авианосца. В очередное помещение в непосредственной близости от полётной палубы мы зашли без стука.

— А вот класс предполётного брифинга, — показал мне следующее помещение Алан.

— Встать! — скомандовал один из присутствующих пилотов.

Вроде Алан Грей гражданский. В классе, как я посмотрю, присутствуют офицеры от лейтенанта младшего класса до лейтенанта-коммандера. Если переводить на наши звания — от младлея до майора. Значит, господин Грей только косит под гражданского. Только его примерный возраст не позволяет ему быть старше американского майора.

— Добрый день! Спасибо! — поблагодарил их Грей и все сели на свои места.

После этого присутствующие подняли на меня глаза. Что в них? Это и презрение, и удивление, и смех. Сразу понятно, что эти люди приверженцы политики своего государства. Согласно которой, Советский Союз — империя зла, а Америка — нация исключительная. Так что, иных взоров на себе, я не мог ожидать.

В классе нет особых отличий от нашего. Множество карт, которые ещё до нашего входа были завешены. Несколько пилотов, которые ведут подготовку, наверное не будут изучать район полётов. Подготовились к моему приходу, однозначно.

— Схемы захода на посадку, дополнительная информация про ваши самолёты и миниатюрные копии советских истребителей. Только нет среди них Су-27 и МиГ-29, — показывал мне Алан на плакаты над доской перед классом.

— Мда, странно. Думал, вы уже всё откопали, — ответил я.

— До последнего в командовании не ждали вас в Средиземном море.

— Ну вы не ждали, а мы припёрлись, — улыбнулся я.

Алан не сразу понял значения слова «припёрлись». Пришлось объяснить.

— Всё равно, все думали, откажетесь от втягивания в конфликт. Но я знал, что ваше присутствие неизбежно.

Какой проницательный! Алан внимательно посмотрел на меня, а затем откликнулся на зов одного из пилотов за спиной.

— Сэр, а чего этот «красный» тут делает? — кивнул лейтенант в мою сторону.

— Провожу экскурсию. Он наш коллега.

— Куда ему до нас, а тем более до вас, — отмахнулся ещё один парень с нашивкой лейтенанта-коммандера.

— Может, поделишься мнением о наших самолётах, а мы расскажем наши мысли о ваших? — протянул Грей мне модель «Хорнета», взятую у одного из пилотов.

— У вас прекрасная машина. Мы не нашли недостатков, — соврал я.

— Спасибо. Мы тоже ничего не нашли, — ответил Грей и убрал маленький Ф/А-18.

Собравшиеся в классе пилоты стали посмеиваться в мою сторону.

— Что-то не так, лейтенант? — спросил у одного из них Грей.

— Как он может что-то знать, если только начал службу. Мы уже имеем за плечами три месяца похода и пару десятков взлётов и посадок на палубу. Он не может называться нашим коллегой, — произнёс лейтенант, не вставая с места.

Грей улыбнулся, а потом взглянул на меня и наклонился к уху.

— И ты думаешь, мне неизвестно, кто самый результативный лётчик на советском авианосце? Сейчас я покажу тебе, как у нас уважают заслуги.

Алан прокашлялся и сделал шаг вперёд от доски.

— Лейтенант, вы чтите наши традиции?

— Конечно, сэр! — громко ответил тот.

— Все чтят традиции? — обратился к классу Грей.

— Да, — закивали все.

Смущает меня подобное начало выступления. Всё сложнее делать вид, что ничего не понимаю в словах Алана.

— Так вот, перед вами человек, совершивший более 100 посадок на палубу на самолёте с горизонтальным взлётом и посадкой, — указал он на меня.

Блин! Может они ещё цвет моих трусов знают, и что я жене в письмах пишу? Как так-то⁈ Даже количество посадок им известно.

В классе все притихли. Какую-то странную рекламу мне сделал Грей. Но слова, сказанные классу, он мне не перевёл. Пауза затягивалась.

Напыщенный вид пилотов вдруг сменился… уважительным взглядом. Сначала встал один лейтенант, потом и второй, за ним третий. А потом и все остальные. Что за очередное представление тут разыгрывают американцы? Или раз у них президент — бывший актёр, надо и всем силы попробовать в постановках?

— Видишь, Сергей. Мы уважаем достижения пилотов. Совершивший 100 и более посадок на палубу всегда удостаивается такой чести.

— О каких 100 посадках ты говоришь? Мы цифр таких не знаем ещё и в морской авиации, — улыбнулся я.

— Отпираться и обманывать меня можешь сколько угодно. Но не обманывай себя. Когда человек, совершивший столько посадок на палубу заходит в помещение, присутствующие независимо от звания должны встать. Подумай теперь, так ли тебя ценят в советской авиации?

Хорошая традиция. Не поспоришь. Но, думаю, достаточно уже на сегодня гулянок.

— Подумал.

— И что решил?

— Решил, что утомил ты меня своими предложениями. Веди обратно в камеру. Спать хочу, — ответил я, широко зевнув.

Алан расстроено покачал головой.

— А вот спать тебе ещё не скоро дадут, — ответил он, и мы пошли на выход из класса.

Всё это время пилоты не садились на свои места.

Середина марта, 1985 года. Авианосец «Карл Винсон», Средиземное море.

Скрипнула дверь, и я медленно поднимаю взгляд на вошедшего матроса.

— Как у вас дела? — прочитал по бумажке морпех.

— Нормально, а у вас? — спрашиваю я, но ответа нет.

Так же быстро уходит и закрывает за собой дверь. Свет включается, звуковое сопровождение тоже. И снова пытка.

Отсчёт времени вести с каждым днём всё сложнее. Каждый раз, возвращаясь в камеру после беседы с Мэлвином, я только и жду, когда в очередной раз вдохну воздуха вне этих четырёх стен.

Да что там! Я словно во временной петле. День за днём, час за часом, картина не меняется.

Открываешь глаза и перед тобой белые стены одиночной камеры. В динамиках проигрывается одна и та же мелодия, а воду и еду приносят всегда внезапно. И только тогда, когда я погружаюсь в сон.

Трудно понять, сколько мне позволяют отдохнуть. Для меня это время пролетает как один вдох и выдох.

Провожу рукой по щетине, пытаясь хоть как-то поддерживать функцию осязания. Она постепенно уходит, сопровождаясь тремором не только рук, но и ног.

— Жарко, — шепчу я про себя, еле разомкнув сухие губы.

Ломать эти ребята умеют. Всё как по своему пособию, которое будет раскрыто в нулевые годы. Мысленно я был готов к этому, а вот морально с последствиями таких пыток справляться тяжело.

Не хватает только включить тяжёлый рок. Видимо, Мэлвин решил, что на мне это направление музыки не сработает.

Пытаюсь встать с койки, но тяжесть головной боли слишком велика.

— Экономь силы. Экономь, — шепчу вслух.

Ещё немного и я точно начну разговаривать сам с собой. Придумаю себе друга в камере и буду ему анекдоты рассказывать.