Раз и навсегда - Макнот Джудит - Страница 3

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая

– А что, какой-то местный парень докучает твоему папе просьбами выдать тебя за него? – чуть ли не разгневанно спросил он.

– Конечно, нет! – усмехнулась девушка. – Мне всего пятнадцать, а папа убежден, что мне следует подождать до восемнадцати, чтобы я могла разобраться в своих чувствах.

Он посмотрел на ее маленький упрямый подбородок и хмыкнул:

– Если доктора Ситона заботит только то, чтобы ты разобралась в своих чувствах, то он мог бы позволить тебе обручиться хоть завтра. Ты научилась разбираться в этом, еще когда тебе было десять лет от роду.

– Ты прав, – призналась она с веселой откровенностью. С минуту помолчав, Виктория беззаботно спросила:

– Эндрю, а тебе самому интересно, на ком ты женишься?

– Нет, – ответил он со странной усмешкой, глядя на другую сторону ручья.

– Почему же?

– Потому что я уже знаю это. Пораженная таким удивительным откровением, Виктория круто повернулась к нему:

– Так ты знаешь? Правда? Скажи мне! Я с ней знакома? Когда он не ответил, Виктория искоса бросила на него глубокомысленный взгляд и начала энергично лепить твердый шарик из снега.

– Ты собираешься сунуть его мне за шиворот? – весело спросил Эндрю, в то же время настороженно следя за ее действиями.

– Конечно, нет, – ответила девушка, и в ее глазах замерцали задорные огоньки. – Просто я хочу заключить с тобой пари. Если я попаду снежком вон в тот камешек, что лежит на самом дальнем валуне, то ты должен будешь назвать мне ее имя.

– А если попаду я? – бросил он ей вызов.

– Тогда имя может быть вымышленным, – великодушно заявила она.

– Я совершил ужасную ошибку, научив тебя азартным играм, – хмыкнул юноша, но не устоял перед ее обезоруживающей улыбкой.

Снежок Эндрю пролетел буквально в нескольких сантиметрах от далекой мишени. Виктория тщательно прицелилась и бросила свой снежок, который угодил точно в цель с такой силой, что камень скатился с валуна.

– Я также совершил ужасную ошибку, когда научил тебя играть в снежки.

– Я всегда умела в них играть, – нахально заявила девушка, упирая руки в бедра. – Итак, на ком ты собираешься жениться?

Сунув руки в карманы, Эндрю ухмыльнулся, взирая на ее очаровательное личико.

– А как ты, синеглазка, думаешь, на ком?

– Не знаю, – серьезно ответила Виктория, – но надеюсь, она особенная, потому что ты и сам особенный.

– Она и есть особенная, – заверил он ее. – Настолько особенная, что я постоянно думал о ней, когда в зимние месяцы находился далеко отсюда, в школе. По существу, я рад тому, что теперь живу дома, так как могу ее чаще видеть.

– Кажется, она довольно мила, – поджимая губы, допустила Виктория, неожиданно почувствовав безотчетную злость к неизвестной девушке.

– Я бы сказал, что она скорее прекрасна, чем довольно мила. Она нежная и одухотворенная, очаровательная и непринужденная, любезная и упрямая. Каждый, кто знакомится с ней, тут же влюбляется.

– Ну хорошо, тогда объясни мне, ради Бога, почему ты не женишься и не решишь этот вопрос раз и навсегда? – мрачно поинтересовалась Виктория.

У Эндрю дрогнули губы, и необычным для него ласковым жестом он дотронулся до ее густых шелковистых волос.

– Потому, – нежно шепнул юноша, – что она еще слишком молода. Понимаешь, отец хочет, чтобы она подождала, пока ей минет восемнадцать лет и она сможет разобраться в своих чувствах.

Огромные синие глаза девушки округлились, когда она вглядывалась в красивое лицо друга.

– Ты имеешь в виду меня? – растерянно пролепетала она.

– Тебя! – торжественно подтвердил он. – И только тебя.

Душевное равновесие Виктории, оказавшееся под угрозой после того, что она видела и слышала накануне вечером, неожиданно восстановилось, и ей вновь стало безопасно, надежно и тепло.

– Спасибо тебе, Эндрю, – необычайно робко поблагодарила девушка. А затем, как это с ней не раз бывало, молниеносно превратившись из девушки в прелестную, благовоспитанную молодую женщину, мягко добавила:

– Как чудесно будет выйти замуж за моего лучшего дорогого друга!

– Мне не следовало бы ставить тебя в известность об этом, не поговорив предварительно с твоим отцом. А этого я не могу сделать еще целых три года.

– Ты ему приглянулся, – заверила девушка. – Когда подойдет срок, он нисколько не будет против. Да и как бы он мог возражать, если вы оба так похожи?

Вскоре Виктория вскочила в седло, чувствуя себя бодрой и радостной, но радость угасла, как только она открыла заднюю дверь дома и вошла в уютную комнатушку, служившую для семьи одновременно и кухней, и гостиной.

Мать склонилась над плитой; ее волосы были стянуты в аккуратный узел, а простенькое платье – чистое и выглаженное. На крючьях над очагом в отменном порядке висели ситечки, половники, терки, ножи и воронки. Все было аккуратным и чистеньким, как всегда у ее матери. Отец уже сидел за столом за чашкой кофе.

Глядя на них, Виктория почувствовала смущение, тоску и обиду на мать за то, что она отказывала ее замечательному отцу в любви, которой он безуспешно добивался и в которой так нуждался.

Поскольку ранние прогулки дочери были довольно обычным делом, ни мать, ни отец не выказали никакого удивления в связи с ее появлением. Оба взглянули на нее, улыбнулись и пожелали доброго утра. Виктория ответила на приветствие отца, улыбнулась младшей сестре Дороти, но не могла заставить себя поднять глаза на мать. Вместо этого она подошла к кухонным полкам, достала посуду и начала по всем правилам сервировать стол – формальность, на которой ее мать – до мозга костей англичанка – твердо настаивала как на «необходимой для цивилизованной обеденной церемонии».

Виктория сновала между полками и столом, чувствуя напряжение и неловкость, но когда заняла свое место, враждебность к матери постепенно начала сменяться жалостью к ней.

Она наблюдала, как Кэтрин Ситон всеми способами старается загладить свою вину перед мужем, весело заговаривая с ним, заботливо обслуживая его, наполняя чашку дымящимся кофе, подавая кувшинчик со сливками, предлагая добавить свежеиспеченных булочек, и все это не останавливаясь ни на секунду и снуя, как челнок, между столом и плитой, на которой готовился его любимый завтрак – вафли.

Виктория поглощала еду без единого слова, чувствуя себя ужасно беспомощной; ее мозг лихорадочно работал в поиске какого-нибудь способа утешить отца в его несчастливом браке.

Решение пришло в тот момент, когда он встал и сообщил, что едет на ферму Джонсона проверить, как заживает сломанная рука маленькой Энни. Виктория вскочила из-за стола.

– Я еду с тобой, папа. Мне давно хотелось попросить, чтобы ты научил тебе помогать.

Родители одновременно удивленно посмотрели на нее, ибо еще никогда она не проявляла ни малейшего интереса к медицине. По существу, до этого дня старшая дочка была хорошеньким беззаботным ребенком, чья жизнь состояла исключительно из веселых забав и эпизодических шалостей. Однако ни один, ни другая не высказали никаких возражений.

Виктория всегда была близка с отцом. Но с этого дня они стали просто неразлучны. Она сопровождала его повсюду, и хотя он категорически не позволял ей помогать при лечении пациентов мужского пола, доктор Ситон был более чем счастлив принимать ее помощь во всех других случаях.

Ни он, ни она никогда не возвращались к печальной теме, которую обсуждали в тот злосчастный рождественский вечер. Вместо этого они заполняли совместное времяпрепровождение приятными беседами и дружелюбным подшучиванием, ибо, несмотря на душевный надлом, Патрик Ситон был человеком, знавшим цену шутке.

Виктория уже в этом возрасте выделялась среди прочих поразительной красотой, унаследованной от матери, и юмором и мужеством, доставшимися от отца. Теперь же она училась у него также умению сострадать и быть верной идеалам.

Еще будучи маленькой, она заслужила любовь жителей деревни благодаря своей красоте и лучезарной улыбке, перед которой невозможно было устоять. Они любили ее, пока она была прелестной беззаботной девчушкой; а теперь, когда она превратилась в прекрасную леди, они обожали ее за то, что она помогала отцу лечить болезни и подбадривала его пациентов.

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая