90-е: Шоу должно продолжаться 9 (СИ) - Фишер Саша - Страница 24

Студенты стояли кружком, в центре с важным видом выхаживал Константин Игоревич, его круглая лысинка периодически бликовала.

— А начнем мы сегодня с того же, на чем закончили на прошлом занятии, — сказал препод по актерскому мастерству. — Даю пять секунд, чтобы вы встали на те места и в те позы, на которых я объявил, что занятие окончено. Пять… Четыре… Три…

Будущие актеры рекламы смешались в кучу, кто-то забрался на сцену, кто-то плюхнулся на четвереньки. Но делали они это не очень расторопно.

— Стоп! — препод хлопнул в ладоши. — Замерли все, никто больше не двигается. Теперь ты! — он ткнул пальцем в светловолосую девушку в простеньком спортивном костюме. — Кто стоит не на своих местах?

— Я не всех помню… — попыталась отмазаться она.

— Отвечай то, что помнишь! — рыкнул Константин Игоревич.

— Сидоров сидел на спинке на втором ряду, — неуверенно сказала девушка.

— Сидоров! — палец препода переместился, как дуло пистолета. — Правила ты знаешь. Штаны долой!

— Ну ладно… — ничем не примечательный парень в джинсах и футболке без всяких споров вжикнул молнией на штанах. Тут я обратил внимание, что они все без обуви.

«Интересно, раньше я не видел, как учатся актерскому мастерству», — подумал я. Ага, а вот и Лариска! Стоит с напряженным лицом в «ласточке», придерживаясь за стену для равновесия.

Наказанный Сидоров остался в семейниках и перелез на второй ряд.

— Ты! — палец уткнулся в смуглую кудрявую девушку в спортивном купальнике. — Кто стоит не на своем месте?

— Вот она, — сказала девушка и показала на высокую барышню модельного вида с весьма заносчивым лицом. Та сидела на краю сцены, грациозно закинув ногу на ногу. — Она была вон там, у колонки, вот в какой-то такой позе…

— Мальвина! — препод ткнул пальцем в длинноногую. — Правила знаешь. Делаем скидку на то, что ты женского пола, так что я позволяю тебе выбрать, какой предмет одежды ты снимешь!

— А можно это не снимать на камеру⁈ — возмущенно воскликнула девушка.

— Нет, нельзя, — резко оборвал ее препод. — Ты или подчиняешься правилам, или убираешься прочь!

— Ну лаааадно… — длинноногая фифа сначала демонстративно задрала кофту, продемонстрировав кружевной лифчик. Но потом улыбнулась и стянула с ног носки. — Так подойдет?

— И вернись на свое место! — приказал препод.

Девица подошла к колонке, наклонилась вперед и облокотилась на сцену одной рукой.

Выглядело это… очень странно. Собственно, Константин Игоревич ни капельки не кривил душой, когда обещал, что его занятия покажутся всем адом. Точно его слова я не помнил, но суть его речи уловил. Мол, все вы, которые пришли сюда учиться, очень амбициозные, раз решились проходить публичный конкурс с отбором, но и совершенно деревянные. Привыкшие двигаться только определенным, выгодным для себя образом. А профессия актера подразумевает перевоплощение в других людей. И для этого требуется превратить вас всех в человеческий пластилин. Гибкий и пластичный. Который не будет рыдать полчаса, когда его попросят принять позу, которая покажется ему плохой, омерзительной или стыдной.

И вот сейчас он превращал их в этот самый пластилин. После того, как расстановка в зале его удовлетворила, он сказал, что сейчас включит музыку, под которую хочет, чтобы все двигались. Красиво и свободно. Танцевали или ходили, неважно. И когда он хлопнет в ладоши, все должны замереть.

Если кто-то вдруг не замирал, препод заставлял его снять штаны, если это парень. Или любой предмет одежды, если это девушка. В какой-то момент после хлопка раздавалась команда:

— А теперь вы должны мне показать бытовое оправдание позы, в которой вы замерли! Проще говоря, что именно вы делали, что замерли именно так.

Все снова начинали как-то двигаться — возюкать или махать руками, тереть что-то воображаемое или еще что-то подобное. Иногда препод тыкал в кого-то пальцем и требовал, чтобы тот опознал, что именно делает другой человек. Ну, в смысле, какое действие изображает. И если тот не мог угадать, то тот, второй, тоже должен был снять штаны.

Константин Игоревич вообще ни разу в выражениях при этом не стеснялся. Он комментировал позы и внешность своих студентов, ржал, отпускал едкие замечания. Когда кто-то пытался возразить, преходил на громовой рык и снова повторял, что недовольных он не держит.

«А хороший тренинг», — подумал я, когда препод перешел к следующему заданию, в котором потребовал, чтобы студенты показали ему небытовое оправдание позы, в которой замерли. То есть, начали двигаться максимально для себя неестественно.

— Давай-давай, шевели грабками, что ты ведешь себя, как полено! У тебя всегда такая кривая рожа, или ты просто в туалет хочешь? Если что, приплясывать в очереди в сортир — это бытовое оправдание! Ну а ты что стоишь в позе оскорбленной невинности? Тебе задание непонятно?

— По-понятно…

— Тогда почему не шевелимся? Жопка к дивану притягивает? К маме хочешь?

— Простииите…

Девушка всхлипнула, но подняла руки вверх и начала двигаться боком, изображая не то походку краба, не то еще что-то подобное. По гладкой коже струились слезы, но она не уходила.

Да уж, сильно… Может и правда, имеет смысл проверить себя на прочность и тоже прийти позаниматься. Человеческий пластилин, хм…

— Володя, можно тебя? — я так засмотрелся, что не заметил даже, как вошла Наталья Ильинична.

— Да-да, иду, — я поднялся, и мы с директрисой «Буревестника» вышли в фойе.

Этот разговор мы вели не в ее директорском кабинете и не в нашем офисе. Она с видом интриганки-заговорщицы увлекла меня в свою уютную каморку под лестницей и прикрыла дверь.

— Ну так как у нас дела, Володя?

Вместо ответа я расстегнул молнию на кожаной папке, с которой не расставался весь вечер, и выложил перед ней на стол несколько пачек купюр, перетянутых резиночками.

И отступил на шаг назад.

Наталья Ильинична несколько секунд созерцала свою будущую дачку с такой мечтательной улыбкой на лице, что я чуть не прослезился.

Но быстро встряхнулась, торопливо сложила пачки одну на другую, сноровисто завернула в газетный лист и запихала в сумку. Коричневую такую кожаную объемную сумку, типа саквояжа. Здесь в девяностые подобные носили только дамы пенсионного возраста. Это потом, в двухтысячных в России узнают, что если на таком вот пенсионерском саквояже болтается брендовая бирка какого-нибудь «Луи-Виттона» или, там «Гуччи», то это вовсе даже не ужас и деревня, а стильно и модно. И статусно.

Щелкнул замочек сумки. Наталья Ильинична прижала ее к груди и порывисто вздохнула.

— Ох, как сердце-то колотится, Володя, — произнесла она и посмотрела на меня.

— Вы берегите себя, Наталья Ильинична, — предупредительно сказал я и помог ей присесть на кресло. — Нам с вами еще работать и работать. Чтобы ваш «Буревестник» жил и процветал.

— Ох… — Наталья Ильинична покачала головой. — Я вот что тут думаю, Володенька… А может мы тебя официально на работу устроим? У меня есть одна ставка, зарплату, правда, не платят, но это же, как я понимаю, тебе не особо нужно…

— Вас что-то тревожит, Наталья Ильинична? — спросил я.

— Да могут же с проверкой какой прийти, — вздохнула она. — У меня сердце-то, с одной стороны, радуется, что теперь у меня тут весь день до ночи что-то происходит. И газета, и телевидение вот, и школа теперь вот. Представляете, как будет жалко, если из исполкома возьмутся проверять, а ведь я же тут должна быть одна одинешенька…

— Ну, Наталья Ильинична, что же вы скромничаете-то? — широко улыбнулся я. — Надо было давно уже сказать! Конечно же, давайте приводить официальную бюрократию в порядок! Прямо завтра утром отправлю к вам Светлану, чтобы вы с ней вместе решили, как и что оформить, чтобы любая проверка ни к чему не придралась. И чтобы вам еще и премию выписали за активную жизненную позицию.

— Ох, Володенька… — Наталья Ильинична покачала головой.