Прощай, предатель! (СИ) - "Гайдэ" - Страница 5

Но разве это оправдывает Князева?

Разве дает ему право спускать пар на стороне с другими бабами без зазрения совести, когда его жене и без того тяжко?

Чувствую на губах солоноватый горький привкус собственных слëз и прислоняюсь лбом к оконному стеклу. Смотрю на осенний уличный проспект пустым бессмысленным взглядом и думаю, думаю, думаю...

Почему ты предал меня, Влад? За что ты поступил так со мной, любимый?

Ты ведь не просто изменил...

Ты убил и растоптал мою любовь. Мое доверие.

Убил в тот самый момент, когда решил, что трахать на работе свою секретаршу в рот — это нормально для женатого мужчины!

Настойчивый сигнал мобильника врывается в мою депрессию неприятно веселым рингтоном. Надо будет поменять мелодию, дико начала раздражать...

Тупо смотрю на экран. Мама звонит.

Я редко с ней общаюсь, слишком уж мы по-разному смотрим на мир. Она все мое детство превратила в какой-то странный аттракцион своих психологических заскоков, считая с того дня, как они с отцом развелись.

И тогда началось...

Сначала мать пристрастилась к алкоголю. Потом к антидепрессантам. А затем вдруг всë это бросила и переключилась на странноватые духовные сообщества, вроде секты какого-то фиолетового эго.

Помню, что мне было лет шесть, когда отец ушел к другой женщине и больше не вернулся. Мать говорила о ней исключительно матом и всегда добавляла, что это — проститутка.

Однажды я по наивности спросила, что это значит, и тут же пожалела. В тот период мать еще держалась за бутылку и спьяну решила продемонстрировать доченьке всë наглядно. Откопала в шкафу забытую папашей флешку и воткнула в ноутбук.

Там оказались видео... много видео с людьми... голыми мужчинами и женщинами, которые шокировали меня и безумно напугали странными протяжными воплями, утробными стонами и руганью.

«Смотри! Смотри! — зло приговаривал на ухо заплетающийся голос, обдавая меня перегаром. — Вот что такое проститутка. Вот чего не хватало твоему папаше! Ты меня слышишь?!»

— ...ты меня слышишь, Даш? — возвращает в реальность недовольный голос из трубки. — Почему матери не отвечаешь?

— Привет, мам, — механически здороваюсь я и снова утыкаюсь лбом в окно. По ту сторону стекла в тихих серых сумерках ползут прозрачные капли дождя, под стать моему настроению.

— У меня появилась идея, — сразу приступает к интересующей теме мать, даже не поинтересовавшись, удобно ли мне с ней разговаривать. — Надо отремонтировать бабушкину развалюху в деревне и выгодно продать.

— Зачем?

— Я хочу разменять свою квартиру на другую, поближе к центру. Петенька идею одобрил.

Петенька — это ее сожитель и по совместительству тоже адепт их странной фиолетовой секты.

— Делайте, как считаете нужным... — устало вздыхаю.

— Мы не можем! Бабушка оставила свою развалюху в наследство не мне, так что придется тебе побегать к нотариусу, чтобы оформить разрешение!

— Я сейчас не могу этим заниматься, и ты это прекрасно знаешь. Мне рожать скоро. На таком сроке не до беготни по нотариусам.

— А ты Владика нашего попроси подсобить! Он по-быстрому все решит, — предлагает мать и, помедлив, вкрадчиво напоминает: — А ведь мы бы могли обойтись и без продажи бабушкиного старья в Гадюкино, если бы ты ему только намекнула, что мне не хватает денег на жилье...

Знала бы она, что «наш Владик» еще сегодня сделал! По-быстрому... Но такие личные вещи я обсуждать не могу. Только не с ней.

— Нет, мама, — выдавливаю из себя угрюмо. — Не буду я его об этом просить. По-моему, у тебя отличная квартира. Двушка с евроремонтом и в хорошем районе...

— Но не в центре!

Иногда моя мать чертовски напоминает старуху из сказки про рыбака с золотой рыбкой. Чем больше идешь у нее на поводу, тем большего она требует. А ведь евроремонт в квартире ей именно мой муж и организовал целиком за свой счет. И полгода даже не прошло.

Зловеще тихий щелчок со стороны просторной прихожей заставляет меня окаменеть с мобильником в руке. Сердце в груди спотыкается.

Владан вернулся...

— Мам, я больше не могу разговаривать, извини, — бормочу скороговоркой, гипнотизируя затравленным взглядом дверь.

— Ладно-ладно... но бумаги на дом я тебе завтра всë-таки пришлю! — кричит мать в трубку. — Вдруг время найдешь, мало ли!

Князев входит в квартиру по обыкновению стремительно и уверенно. Словно крейсер, рассекающий морские волны своим могучим хищным корпусом. Бросает ключи на стеклянно-стальной столик для мелочей в прихожей и находит меня пристально-цепким взглядом.

Я отчаянно пытаюсь заставить себя дышать ровно. Получается... так себе.

Боже, дай мне сил выдержать наш разговор.

— Ты бледная, — прорезает напряженную тишину низкий голос мужа. — До сих пор тошнит?

«Да! — хочется ответить мне в прямолинейном отчаянии. — Тошнило, тошнит и будет тошнить при одной мысли о сегодняшнем кошмаре!»

— В пределах нормы, — сухо отвечаю я, кое-как справившись наконец со сбившимся дыханием.

Но интенсивное, сканирующее внимание к себе не выдерживаю, роняю взгляд на обувь мужа. Уже чистую.

Интересно, какому несчастному из офисных сотрудников не повезло отмывать эти злополучные туфли от рвоты обманутой жены?

— Даша, давай ты присядешь на кресло. Нам надо поговорить.

Князев направляется в сторону моего окна в гостиной. Медленно, очень медленно... как будто опасается, что я заору и, ну не знаю... выпрыгну в это самое окно, например. Или сделаю еще что-нибудь типично-истерическое или неадекватное, свойственное некоторым женщинам в период беременности.

Но мне не хочется сейчас ни орать, ни рыдать.

Самый страшный момент осознания я уже пережила тут, в полном одиночестве. У меня на это было несколько долгих, мучительно долгих часов. Всë это время я лежала ничком на кровати, обнимая подушку и оплакивала своë погибшее женское счастье.

Тихо оплакивала... очень тихо. Чтобы мой малыш под сердцем не испугался громких рыданий.

А когда самые бурные эмоции отступили, я заставила себя встать, умыла распухшее от слëз лицо в красных пятнах и даже съела что-то легкое через силу. Потому что, хоть аппетита и не было от слова совсем, желудок всë равно сводило спазмами голода. Заодно и максимально разрешенную дозу успокоительного приняла.

Так что зря Князев ждет от меня скандала или какой-то безумной реакции.

Не дождется. У меня на это тупо нет сил, одна лишь токсичная апатия. И неважно, что рядом с ним сердце по-прежнему сжимается от боли.

— Хорошо, — соглашаюсь я с покорным безразличием и плетусь к ближайшему креслу. Залезаю в него с ногами и поджимаю под себя колени. — Я тебя слушаю.

О чем говорить сейчас с этим предателем?

Не знаю. Лично мне нечего пока ему сказать. Просто потому, что я растеряна и не знаю, что делать.

Хотя вариантов у меня есть несколько. Они крутились у меня в голове весь последний час, когда я стояла у окна и топила своë горе в холодных сумерках.

Вариант первый. Топать ногами и кричать о разводе.

Отметается. Поддаться истерике — это значит расшатать свое и без того хрупкое эмоциональное состояние. Опасно. Нельзя перед родами так себя вести — вдруг будут последствия. Ведь на мне огромная материнская ответственность за здоровье нежной младенческой жизни.

Вариант второй. Заставить себя проглотить его измену и якобы «простить».

Тоже мимо. Это себя надо не уважать, чтобы допустить подобное унижение!

Ладно бы слухи... но я же своими глазами видела мужа с расстегнутой ширинкой и его чрезвычайно «трудолюбивую» коленопреклоненную секретаршу на полу! Видела, как он кончил ей прямо в рот и заставил всë проглотить... а она и рада была стараться. Не только не сопротивлялась, но еще и жадно вцепилась руками в его бедра, как будто боялась, что конфету какую-то отнимут.