Лихоморье. Трилогия (СИ) - Луговцова Полина - Страница 42

– Да, можешь занять диван. За меня не беспокойся, раскладушка есть, – ответил Водима, радуясь тому, что удалось отделаться от досаждавшего вопросами собеседника.

– А что за камни ты с земли собирал? – вдруг, будто только что вспомнив, спросил Марк. – Папаша написал, что в подземелье полно алмазов, но я их так и не нашел. А ты, я вижу, нашел. Покажешь место?

– Покажу, можешь не сомневаться, – ответил Водима, пряча от него возмущенный взгляд и думая при этом: «Покажу, еще бы, покажу, раз уж ты сам этого хочешь! И даже с Темным Властелином познакомлю! А как же… Вот только второй раз ты из подземелья уже не выйдешь!»

Разгадка тайны, мучившей Водиму долгие годы, лежала прямо перед ним, на кухонном столе. Он не стал допытываться у своего нежданного гостя, как попала к нему эта книга, написанная Мастером. Зачем? Едва прочитав первые строки, Водима понял, что и так все скоро узнает. Хорошо, что гость спит: не будет лезть к нему с разговорами. К тому же Марку понадобятся силы для очередного путешествия в мерзлотник. Правда, парень едва передвигает ноги после месяца блужданий в подземелье, но, судя по тому, как загорелись его глаза при виде алмазов, можно не сомневаться в том, что в одну сторону он точно дойдет. А обратно идти не придется – дальше Темный Властелин позаботится о нем.

Водима провел дрожащими от волнения пальцами по странице, исписанной мелким невнятным почерком, и начал читать:

«Моя история началась в феврале 1720 года на хуторе, название которого я уж теперь и не вспомню, как не вспомню названия реки, на берегу которой он стоял, и не вспомню, как звали людей, что были рядом со мной тогда; никого из них давно уже нет в живых. Спустя три сотни лет забылось многое, и я жалею, что не начал вести записи сразу, с первого дня нашего путешествия на край света. Тогда я не думал, что моя память окажется куда короче, чем жизнь, и со временем из нее сотрутся даже имена моих родителей. Сейчас, находясь в двух шагах от смерти, я бы хотел попросить прощения у тех, кого сгубил ради своей несбыточной мечты. Сколько всего их было? Я не считал. Чтобы узнать точную цифру, достаточно вычесть из моих лет года, прожитые на хуторе. С тех пор, как я покинул родные края, за каждый год моей жизни кто-то отдавал всю свою жизнь целиком.

Триста жизней, оборвавшихся до срока… Триста лет поисков… Триста лет душевных метаний. И все это ради Лукоморья – волшебной страны из маминых сказок.

Скоро все закончится. Ногти уже почернели, и хотя пальцы еще слушаются, но надо спешить, чтобы успеть поведать безмолвной бумаге о сотворенных злодеяниях и о том, как сильно я в них раскаиваюсь. Мои тайны тяжким бременем лежат на сердце, и я не желаю тащить их с собой в могилу. Пусть они останутся в этой книге, а я отправлюсь в пекло налегке, где, должно быть, меня уже поджидает старый знакомый, которому я обязан своими содеянными грехами.

Он был купцом из Мангазеи, богатого города, стоящего на берегу Оби в землях Тартарии – нынешней Западной Сибири, и путешествовал по всей стране со своим товаром. Название этого города я помню лишь потому, что оно было написано на карте, впоследствии доставшейся мне от купца. И вот однажды волей случая, а, может быть, и злого рока, наши пути с этим торговцем пересеклись.

Встретились мы в лесу, когда он вышел на просеку, где я и еще трое мужиков с нашего хутора рубили сосну. По его испуганному виду и сбившемуся дыханию мы догадались, что он от кого-то бежал. Тот подтвердил, что спасался от разбойников, преследующих его от ворот городского рынка, где он продал весь товар. Лошадь ему пришлось бросить и скрыться в чаще, иначе грабители настигли бы его на дороге.

Мы предложили подвезти его куда-нибудь, где бы он смог купить другую лошадь, но он попросился к нам на хутор, сказав, что слишком устал и хочет отдохнуть перед тем, как отправиться дальше. Купец пообещал хорошо заплатить за ночлег, и я взял его к себе. С того дня все и началось.

Лучше бы я не видел эту карту! Надпись «Лукоморье» сразу бросилась мне в глаза, как только мой гость расстелил ее на столе после того, как мы поужинали, и я спросил, далеко ли он держит путь. Читать я умел неплохо и знал алфавит не только славянский, но и латинский – в нашей новой церкви бесплатно давали уроки грамоты всем желающим; поэтому я увидел, что место, помеченное, как Лукоморье, находится рядом с Мангазеей, куда направлялся купец, – расстояние между ними было всего в полмизинца. Я спросил, далеко ли до Мангазеи от нашего хутора, названия которого на карте не нашел. Купец сказал, что добирался оттуда до ближайшего к нам города сто дней, но при этом сделал три недельные остановки в других городах, где продавал «мягкую рухлядь» – так он называл пушнину. Я тут же прикинул: если выйти из хутора с началом весны, к зиме можно будет добраться до Лукоморья. Это была просто шальная мысль, но вскоре она проросла в моей голове, опутав корнями весь разум, и превратилась в наваждение.

Купец даже обрадовался, когда узнал о моих планах дойти до Лукоморья, и принялся расписывать лукоморские красоты. Его рассказы совпадали с тем, что я знал о Лукоморье из русских народных сказок и легенд. «Там синее море и ясное солнце, круглый год цветут сады и порхают люди-птицы! Там исполняются мечты и утоляются все печали!» – говорил торговец, все больше подкрепляя во мне желание сорваться с места как можно скорее. Он готов был задержаться на хуторе для того, чтобы я успел подготовиться к дальней дороге и мы могли бы выдвинуться вместе, а также пообещал проводить меня до самого Лукоморья, заверив, что это его не затруднит, потому что от Мангазеи до него совсем недалеко. И добавил по секрету, что найти это место может не каждый – дурным людям вроде тех разбойников, что давеча гнались за ним, туда ходу нет.

Когда все было спланировано, я сообщил своей жене о предстоящем путешествии. Вначале она попыталась меня отговорить, но, увидев мою решимость, тоже засобиралась в путь, да еще разнесла эту новость по всему хутору, и так получилось, что в назначенный день с нами вышли почти все жители. Остались лишь древние старики. Наблюдая за нашими сборами, они крутили пальцем у виска и ворчали что-то предостерегающее, но их никто не слушал. Когда мы уходили, они стояли у своих домов и смотрели нам вслед. Их лица начисто стерлись из моей памяти, но эти взгляды я помню до сих пор: так смотрят на сумасшедших – с жалостью и брезгливостью. Лишь спустя годы мне захотелось узнать, что они пытались сказать нам.

Май-август 1720 года

В первый день пути в нашем отряде насчитывалось двести человек. Однажды кто-то назвал нас общиной, а меня – Мастером. Пришлось согласиться, раз уж я был зачинщиком всего предприятия. Это прозвище сопровождало меня доныне, в отличие от имени, которое вместе с годом рождения я менял не единожды. Но я вновь забегаю вперед.

Вернусь к началу нашего пути, когда все еще были полны надежд, веселы и… здоровы. Никто не печалился о брошенном хозяйстве, люди верили, что там, куда они идут, всего будет в достатке. Их веру подкрепляли красочные рассказы купца, в которых, на мой взгляд, то и дело появлялись неожиданные детали и противоречия. То он утверждал, что в Лукоморье может войти любой человек, не запятнавший себя злодеяниями вроде убийства или грабежа, а то вдруг выяснилось, что те, кто не верит в реальность волшебной страны, тоже не смогут туда попасть. Потом торговец проболтался, что и выйти обратно из Лукоморья не так-то просто: одни, вернувшиеся оттуда, полностью теряли память, забывая даже самих себя, другие лишались зрения, утверждая, что произошло это с ними из-за яркого солнца, не сходящего там с неба круглые сутки, а кто-то заявлял, что ослеп от сияния Жар-Птицы, за которой гонялся, пытаясь добыть перо, исцеляющее от всех болезней.