Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна - Страница 14

— Ага, значит, все-таки хочешь принести свои извинения?

— Нет, просто хочу получить благодарность.

Он не сразу двинулся с места. Да, конечно, люди меняются, но чтобы человек стал совершенно другим, такое разве возможно?

Наконец Саша сдвинулся с места, пошел к машине и сел в кресло рядом с водительским, наблюдая, как ее ноги появляются в салоне, как плотно она соединила колени, словно юная девушка, а рука, тонкая в запястье, потянулась к бардачку и вытащила спрей.

Он почему-то не думал о том, что человек с годами не просто вырастает, а созревает и становится самим собой. Таким, каким ему положено быть.

Саше Решетникову сказочно повезло в жизни — родители не ломали его, не воспитывали, они выявляли его самого и помогали войти в жизнь таким, какой он есть. Он не знал, что за семья у Макеевой, кажется, она жила с матерью.

— Слушай, вытяни ногу, иначе мне не достать, — потребовала Рита.

Саша подчинился. Она брызнула на штанину из баллона, пена мгновенно покрыла пятно, они сидели и молча наблюдали, как пузырьки лопаются, пена оседает, словно взбитые сливки на поверхности горячего кофе.

— А сейчас пройдемся щеточкой, — объявила Рита.

— Ты такая хозяйственная, Макушка, — ухмыльнулся Решетников. — Ты замужем? — торопливо добавил он, опасаясь, что передумает и не задаст вопрос, который, оказывается, его интересовал.

У меня сын, — бросила она, не поворачивая к нему головы.

«Но я ведь про мужа», — хотел сказать Саша. Потом передумал. Он понял ответ.

— А ты? — спросила она, еще раз взмахнув щеткой, сметая теперь уже невидимые глазу пылинки.

— Я? Гм… Не довелось.

— Понятно. — Она положила щетку на место и повернулась к нему. — Где спасибо? Я заслужила благодарность, так ли?

Саша наклонился и коснулся губами ее щеки.

— Спасибо, Макушка. — А потом посмотрел на нее и выпалил: — Может, черт с ней, со встречей? Пойдем куда-нибудь, а?

Она молча смотрела на него, недолго, потом медленно покачала головой:

— Нет, мы пришли сюда по делу и должны его сделать.

— Какая ты стала, Макушка… Другая…

Она посмотрела на него, но не так, как смотрят женщины — кокетливо и виновато, мол, вот видишь, какая я, и пожимают плечами. Мол, если нравится, восхищайся, удивляйся. Любуйся, наконец. Она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

— Я просто тогда была другая, не такая, как на самом деле.

Они вышли из машины, разом захлопнули дверцы, Рита нажала кнопку на брелочке, сигнализация тявкнула, подмигнули фары, и они направились к воротам школы, собираясь вступить в пенный людской водоворот.

Саша шел рядом с Ритой и искоса наблюдал за ней.

У Риты Макеевой — сын.

Саша смотрел на нее — ага, значит, у нее был муж. Он почувствовал, как щека дернулась, она вела себя так всегда, когда его что-то сильно задевало. Словно по ней легонько шлепнули. Этакая пощечина жизни, шутливо объяснял сам себе Решетников.

А может, и не муж, но мужчина был, потому что детей из пробирок в этом городе пока еще не делают. А там, где их делают, они стоят очень дорого, да и вряд ли Макушка отважилась бы на подобное.

А почему, собственно, пришла в голову ему такая странная мысль — о ребенке из пробирки? Потому что… она была некрасивая?

Саша громко хмыкнул. Конечно, когда они учились в школе, красивой назвать ее не смог бы даже он, единственный из всех мальчишек в классе, который относился к ней так же ровно, как к другим девчонкам, которых тоже первыми красавицами не назовешь, даже вторыми или третьими. А потом… А однажды…

Саша вынул носовой платок и промокнул лоб. Платок, как и постельное белье, салфетки и полотенца в доме у матери, пах сосновой хвоей. Это ее любимая отдушка во все времена, причем она любила ее не просто потому, что запах приятный, а потому, что она считала его целебным. Как там звучит старинное поверье — в сосняке веселиться, в березняке жениться, в ельнике удавиться? — попробовал вспомнить Саша. А ведь ему показалось, что от Макеевой пахнет молодыми березовыми листиками, а вовсе не зеленым чаем, как она сказала.

Он снова повернулся к ней. На Ритиной щеке он заметил маленькую свежую царапину. У нее кошка? Но не спросил, потому что новая мысль перебила старую.

Мысли теснились у него в голове точно так же, как люди в воротах школьного двора, в которые они уже входили. Нет, он не совсем точен, мысли наседали на него стадами, и он посмеялся своему афоризму. Значит, «Зеленый чай» у нее за ухом, да? Неожиданно для себя самого Саша наклонился и подул на прядь, которая выбилась из-за Ритиного уха и колебалась на ветру.

— Ты что? — отпрянула Рита.

— Ты говоришь «Зеленый чай»? А почему он не пахнет веником?

— Ты шутишь, Решетников. С твоим-то опытом не знать… — Она высоко подняла плечи, подчеркивая крайнее изумление. — Это плохой чай пахнет веником. А… к чему ты клонишь?

«К тому, что в березовом лесу — жениться!» — чуть не выпалил он.

Жениться? Да он что, спятил? На ком жениться-то?

Саша засмеялся.

— Да так просто. Не бери в голову.

— Не буду. У меня там уже места свободного нет после сегодняшнего дня. — Рита потрясла головой, словно отбивалась от назойливых оводов. Но она проделала это так женственно, так грациозно, что Решетников почувствовал, как его распирает от гордости.

От гордости, да. Потому что он единственный из всех мальчишек тогда — а, давным-давно, рассмотрел в ней вот такую потрясающую женщину. Саша уже приготовился самодовольно расправить плечи, но тут же одернул себя. Ладно, зачем себе-то врать? Ясное дело, перебрал он на пятилетии выпуска, просто перебрал. А Рита подвернулась под руку.

И потом, не слишком ли много он на себя берет? Если у нее есть ребенок, то уж точно не только он, Решетников, увидел в Рите Макеевой женщину.

Но почему сейчас нет при ней мужчины? Того хотя бы? А его нет, об этом можно судить по ответу, который она ему дала, и по тому, что среди колец на пальцах он не заметил обручального. Вряд ли Рита захотела бы утаить статус замужней женщины от одноклассников. А они, одноклассники, надо сказать, сейчас совсем прибалдеют — какова Макеева!

Наконец они выбрались на обширное пространство школьного двора, где под кленами, которые они когда-то сажали, стояли пластиковые столики из буфета, соединенные в длинный поезд.

— Сито-Решето! Ну ты хорош! — На шею Саше кинулась красавица номер один, которую теперь можно было узнать только по блеску глаз и старомодно подведенным — до самых висков — глазам.

Да, годы прибавили ей весу, и незачем было демонстрировать, сколь упорную работу вело время, — вешаться Решетникову на шею. Тяжесть невероятная, и она видна даже на расстоянии. А ведь он в свое время, классе этак в девятом, переносил ее, школьную балерину, через ручей, когда они ходили в поход в тайгу.

— Решетников! Сто лет тебя не видала! — Красавица номер два все эти годы держала себя в форме, но только тело, отмстил он. Лицо совершенно уставшее, складки возле губ глубокие, видно, что залегли не вчера. В глазах застывшее одиночество. Он обнял ее и дружески поцеловал. От нее пахло оладьями, жаренными на нерафинированном подсолнечном масле.

Целуясь и обнимаясь, он испытывал странную неловкость, как будто ему следует что-то сделать, а он забыл, что именно, и потому не делает. Так бывает, когда выходишь из квартиры «на автопилоте», не думая, что уже держишь в руках портфель, захлопываешь дверь, а потом, по дороге к машине, вдруг спрашиваешь себя — а ты выключил газ, когда снял сковородку с плиты и съел яичницу? Однажды он со смехом рассказал приятелю за обедом на работе про такие сомнения. А тот, тоже холостяк, раскрыл ему «ясны очи».

— Чего ты мучаешься! Пойди да купи себе подружку!

— Ты это о чем? — не веря своим ушам и внезапно возникшим подозрениям, округлил глаза Решетников.

— Подружку-эсвэчушку!

Решетников секунду помолчал, переваривая, потом до него дошло наконец.

— Микроволновку, что ли?