Столичный доктор. Том IV (СИ) - Линник Сергей - Страница 9

Конечно, самое время сказать, что мне некогда, и в другой раз — у меня на повестке дня и вовсе чума, а не государственный пиар. Этот деятель меня больше полугода на поводке держал, шагу лишнего ступить не давал. Не в собачьей будке, конечно, и материально я в очень большом плюсе оказался, но всё же, все же…

Одно только и мирило меня с действительностью в Вольфсгартене — винный погреб герцога. Эрнст Людвиг ради заботы о любимой сестре милостиво разрешил чувствовать там себя хозяином.

Хороший, кстати, немчик. Денег хватит, чтобы половину Германии купить, влияния вагон, род из самых знатных, а если не знать этого, то после общения с ним и не подумаешь — демократ самых широких взглядов. Кстати, надо уже музей делать как следует. Потому что я не знаю, куда девать полный парадный комплект формы офицера гессенской армии. Подарок Эрнста Людвига. Поставим его на манекене перед стеной, на которой фотографии меня с бородачами: Склифосовским, Сеченовым, Бобровым, Дьяконовым, Филатовым, Кохом, Эрлихом, Рентгеном, Микуличем. Тщеславен я, есть такой грех.

Ушлые фотографы расползлись почти моментально, сделав снимки генерал-губернатора, не стали ждать конца процедуры — уже все привычно, вон как прогресс вскачь пошел. А потому эпизод, когда большой начальник шипит по-змеиному на медсестру, наложившую слишком тугую повязку, остался вне анналов истории.

Мало того, он решил использовать процедурный кабинет как переговорную. Хотя вряд ли стоит сильно переживать — сегодня здесь и так были нарушены все требования асептики и антисептики. Так что мой проход в уличной обуви ничего и не добавит.

— Присаживайтесь, — Сергей Александрович по-хозяйски кивнул на стул, стоявший рядом с кушеткой. — Как я и говорил — потерпите немного. Государь на самом деле вовсе не гневается. Ведь на Ходынке все могло бы кончиться громадной давкой и тысячами погибших!

Тут не поспоришь. Князь смотрит на два метра под землю. Вон как прочухал ситуацию…

— Кроме того, Его величество одобрил почти все наши действия по спасению пострадавших. Значит, и ваши тоже. Даже Власовского помиловал. Рукавишников… Жаль его, но ничего не поделаешь. Нечего было оставлять работы без пригляда.

У Великого князя вот такие приступы разглагольствований на полусекретные темы порой случались. Когда-то я читал рассказ, в котором некий политик испытывал временами острые приступы необходимости произносить речи, и его подчиненные спешно организовывали толпу слушателей в разных необычных местах. Так и здесь. Сейчас минут пять с важным видом будет сообщать мне прописные истины, а потом отпустит. Можно сказать, я под руку подвернулся.

Так и вышло. Давай, держись, всё будет хорошо, победа на горизонте, осталось день простоять, да ночь продержаться. Разъедутся послы, аристократы — все пойдет своим чередом. Как замолчал Великий князь, я раскланялся, и пошел искать Боброва. Хоть с родственной душой словом перемолвиться.

Но Александр Алексеевич ожидаемо оказался на перевязках. Наверное, только выпроводил это шоу во главе с ведущим артистом, и побежал работать.

Извозчик, как назло, попался из тихоходов. До Большой Молчановки отсюда пешком полчаса идти. Ладно, минут сорок, если прогулочным шагом. Вот примерно столько он и ехал, позевывая и пересказывая мне ходынские ужасы. Его даже не интересовала ответная реакция — общение шло в одни ворота.

Интересно, вроде я не объявлял бесплатной раздачи чего бы то ни было. И о приеме на работу с окладом триста рублей нигде не писал. Но что тогда делает эта толпа у ворот? Человек полста, не меньше. Мужчины, женщины, старики… Выругался про себя. Тут в правом крыле, в лаборатории чума может быть! Мне тут толпа совсем не нужна…

Отпустил извозчика, подошел пешком. Судя по одежде, в основном крестьяне, стоят мелкими кучками, о чем-то переговариваются.

— Что у вас, православные? — спросил я у мужичка, сворачивающего самокрутку поистине исполинских размеров.

— Так за дитем пришли. Сказывали, что здесь держат сыночка нашего. Ванька, смирный такой, белоголовый. На Ходынке потерялся, вот, ищем.

— Кто сказывал?

— Да в газетах пропечатали. Я сам не видел, кум шепнул.

Что за ерунда⁈ И где подчиненные? Почему я должен этим заниматься? Протолкался к воротам и громко объявил:

— Дорогие мои!

Народ нехотя начал поворачиваться. Ну да, вид мой у такой категории населения доверия вызывает мало: молодой, не толстый, одет богато. Сразу понятно: чужак. Сейчас начнет недоимки собирать или заставлять работать бесплатно. Взгляды сразу стали колючие, недоверчивые.

— Ваших детей здесь нет. Была одна девочка, Катя, но вчера нашлась ее мать. Всё. Больше никого.

Поверили мне далеко не все. Да, в костюме, с галстуком, точно брешет. Все развернулись и продолжили прежнее занятие — обсуждать погоды и виды на урожай. Скажи спасибо, барин, что морду не побили.

Впрочем, к калитке пустили. За ней поигрывая хлыстом стоял Жиган.

— Вот же несознательный народец! Говорил им — идите отсюда, нет тут ваших деток. Не верят.

Не успев закрыть калитку, я увидел, как вдоль по улице катит двуколка, а вслед за ней скачут казаки. Народ заволновался, скучковался в плотную толпу. Экипаж остановился, из него вылез румяный Зубатов. Собственной персоной. Увидел меня, махнул рукой, подзывая. Внутри все захолодело. Узнал про чуму?

— Евгений Александрович! Ах, как неаккуратно! Зачем же вы так?

— О чем вы, Сергей Васильевич? — спросил я.

Главное правило поведения подозреваемого — отрицать всё. До конца. Даже если вас поймали на месте преступления с окровавленными руками, всё равно не признавайтесь. На той стороне баррикады тоже люди. Им не хочется работать, как и всем остальным. Так пусть взваливают бремя доказательств на себя. Могут и пропустить что-нибудь. Нет, если в ход идут негуманные способы дознания типа полиэтиленового пакета на голове, тут стоит подумать. А все эти психологические выверты из серии «Порфирий Петрович довёл своими беседами Раскольникова до признания» оставьте для детективных романов. И никакой отсебятины, отвечать строго на поставленные вопросы. Так что, Зубатов, сам говори, в чем я виноват.

— Вы меня не пригласите внутрь? — ответил он вопросом.

— Конечно, зачем спрашивать? Я вам всегда рад.

Видимо что-то в моем выражении лица напрягло Зубатова, он расстроенно покачал головой:

— Вот это ерничество вам не к лицу.

— Почему же? Я рад, что ваши люди сейчас разгонят эту толпу. У нас и так репутация… Сами понимаете, больница, скорая помощь, круглые сутки напролет что-то шумит и гремит, конюхи матом разговаривают. А тут еще и сборище это. Не удивлюсь, если на нас жалобы начнут писать.

— Так пишут, как без этого. И мне попадают некоторые. В основном глупость, конечно — и убийствами вы промышляете, и над людьми издеваетесь, и моровая язва от вас идет.

Начальник московской охранки внимательно на меня посмотрел. Ага, щаз… Спешу признаться. Нет, но ведь кто-то настучал!

Это кто же у нас тут такой Зоркий Сокол? Надо теперь и в сортир с оглядкой ходить, а то мало ли что там узрят. И песни в ванной перестать петь, там иной раз совершенное непотребство звучит. А если серьезно, придется Иуду ловить.

— В кабинет? Или на улице сядем? Погода хорошая. У нас тут беседка появилась, хочу даже фонтанчик небольшой заказать умельцам.

Зубатов осмотрел нашу новую «рекреационную» зону, потом перевел взгляд на здание:

— Нет уж, давайте в кабинете. Тема серьезная.

— Ладно, сейчас самовар принесу.

Серьезные темы лучше обсуждать под какой-нибудь перекус. Мозг занят едой, агрессии меньше.

— А что же, и послать некого, Евгений Александрович? Как так? Сотрудников куча, а начальник самовары таскает?

— А вот так случилось, что некого. Секретарь захворал, слугу отпустил в деревню, родню повидать. Ну а как заняты сотрудники с Ходынкой — вы и сами знаете. Город же на нас еще повесил перевозку из больниц в больницы пациентов… Да мне не в тягость.