Столичный доктор. Том IV (СИ) - Линник Сергей - Страница 48

Вот и на Большой Молчановке: диспетчера что-то тихонько обсуждают, да Должиков трудится в приемной. А остальных не видно.

— Егор Андреевич! — позвал я секретаря.

— Извините, Евгений Александрович, заработался, не услышал, как вы вошли.

— Ничего страшного. Сделайте доброе дело, если не трудно.

— Слушаю, — Должиков взял блокнот с карандашом и приготовился записывать.

— Мне надо срочно заказать новые визитки. Всё то же самое, только добавить перед фамилией слово «князь». Шрифт прежний, чтобы…

— Ваше сиятельство, — секретарь вскочил и согнулся в глубоком поклоне.

— Бросьте эти расшаркивания, Егор Андреевич. Если мы тут будем изображать фигуры марлезонского балета, то времени работать не останется. Ничего не изменилось. Да, вот вам бумаги, — я отдал бювар, — и в конверте герб.

— Позвольте полюбопытствовать, — Должиков вытащил из конверта лист с описанием и начал громко зачитывать: — В центре герба изображён серебряный бунчук с золотым навершием, символизирующий княжескую власть и воинскую честь. Бунчук установлен на фоне зелёного щита, что подчёркивает его значимость и благородство. Справа от бунчука изображено сломанное копьё, также серебряное, указывающее на пережитые испытания и стойкость духа. Щит окружён золотыми дубовыми листьями, символизирующими силу и долговечность, и увенчан короной, подчеркивающей княжеский титул и верность империи.

— Ничего не понятно, н красиво. Хорошо бы добавить змею на чаше или кадуцей, но кто ж такое разрешит? Далее. Пожалуйста, узнайте, надо ли мне в связи с этим что-то делать. Последнее. Примите от меня пятьдесят рублей в честь такого события.

— Не могу, — шагнул назад Должиков, пытаясь защититься вытянутыми руками. — При поступлении на работу мне строго было указано денежные подарки только на двунадеся…

— Кто же это сказал?

— Федор Ильич.

— У вас что, солнечный удар? Я всяко выше Чирикова по должности, мое слово важнее его. Приказываю: деньги взять! И подготовьте списки сотрудников для поощрений. Я планирую выплатить премии всем без исключения.

— Даже дворникам⁇

— А чем они хуже остальных? Вы все работали на мой успех!

Был еще один вопрос, но его я оставил для Моровского. Он у нас самый крупный авторитет по всяким аристократическим заморочкам. Сяду в своем бывшем кабинете, письмо невесте напишу. И совесть чиста будет, и время с пользой проведу. Так, что тут в шкафчике? Очередные польские помои, самонадеянно названные коньяком? Прошу пардону, не знал. Растет над собой человек. Перешел на французский продукт, Курвуазье начал пить. Молодец. Небходимо срочно попробовать рюмочку, чисто для настроения.

'Здравствуй, дорогая моему сердцу и любимая Агнесс!

Писем твоих я не получал: все они приходят в Петербург, откуда я уехал, да так и не могу вернуться. Но секретарь все их получает и складывает в том порядке, в котором они приходят, чтобы я мог по возвращении насладиться чтением.

Начну с того, что я был в своем имении, где, пользуясь моим длительным отсутствием из-за болезни, а потом и из-за большой загруженности, свили гнездо жулики и воры. Узнав об этом, я поехал туда в сопровождении полицейского офицера, с помощью которого мы навели порядок. Ужасно писать это, но во время этих событий погиб мой слуга, Кузьма. Мы похоронили беднягу там же, на кладбище Знаменки. Я не мог оставить без попечения его вдову с четырьмя детьми — взял их всех к себе на работу. Ее я собираюсь сделать экономкой, так как она показала умение руководить хозяйством, подростков устроил пока в слуги.

Тамбовский губернатор, господин Ржевский, кланялся тебе и твоему батюшке. Понимаю, что фамилию произносить трудно, так что придется вспомнить свои чешские корни, в их языке и не такое бывает.

Далее в Москве я попал в самый настоящий ураган, но нисколько от него не пострадал — полоса моих неудач и бед закончилась. Меня вызывал к себе Великий князь Сергей Александрович, который окончательно переезжает в Петербург, заняв там место председателя Государственного совета. Их Императорские высочества выразили нам свое благоволение, которое простерлось настолько, что мне вернули родовой титул князя. Так что теперь меня положено титуловать «Ваше сиятельство». Равно как и тебя, когда ты станешь наконец моей женой.

Вот такие у меня новости. Напиши, не надо ли тебе чего к свадьбе дополнительно к тому, что уже обсуждали. Хоть сейчас еще август, и остается больше четырех месяцев, но сама знаешь: время летит незаметно. Не успеешь оглянуться, а уже и зима.

С нетерпением жду нашей встречи, обнимаю и целую.

Твой Евгений'.

Перечитал и скомкал. Фигня получается. Вот тут человека убили, но я немного попал под дождь, а потом стал князем. Позже в спокойной обстановке подумаю и все сделаю, как следует.

Писем я писать не умею совершенно. Почитаешь чьи-нибудь — Пушкина, допустим, или Чехова, так сердце радуется и душа поет. А тут больше «его высочество велел кланяться» и выдавить ничего не могу. Хотя в разговорном, так сказать, жанре, проблем не испытываю. Обязательно укажу в завещании, чтобы в полном собрании сочинений напечатали только одно письмо — французскому посланнику.

— Ваше сиятельство! — в кабинет ворвался Моровский, протягивая обе руки, чтобы пожать мои. — Поздравляю! Мне ведь Должиков как сказал, я… Поверить не могу! Боже! Есть справедливость на свете! Кому как не вам? Ведь сами, своими руками, такую махину поднять! Эх! Давайте в честь этого события! У меня здесь… Да нет, это для посетителей, оставьте! Вот!!! — и Вацлав вытащил из-за ряда книг умело замаскированную бутылку. — Извольте, «Мартель». Вы знаете, что у них используют специальную древесину дуба?

— Из гробов? Ладно, шучу, шучу. Наливайте уже, а про бочки после поговорим.

Мы молча выпили по рюмочке.

— А закусить? — встрепенулся Моровский. — У меня там такой сыр в леднике! Сейчас! — он вскочил, выглянул в приемную. — Егор Андреевич, голубчик, распорядитесь, чтобы нам порезали швейцарского, с верхней полки.

— Вот хотел узнать, — спросил я, когда Вацлав вернулся, — а что, собственно дает титул князя? Вы всё же эксперт в этой области.

— Вы знаете, — минутку подумав, изрек «граф», — а ничего. На какого-нибудь мелкого чиновника или городового в провинции, конечно, воздействует, так ведь и ваш шестой класс, извините, тоже немалого стоит. Ну и будете теперь сиятельством. Если неправильно титуловать будут, можно вызвать на дуэль, если понадобится, — хохотнул он, вспомнив мои бретерские похождения. — Визитки надо развезти, но это можно поручить кому-нибудь. Разве что самым-самым лично, с загнутым уголком. И пир на весь мир, без этого никак.

— Пожалуй, с пиром это самое простое. Благодарю за консультацию.

Особо налегать на французский коньяк с швейцарским сыром я не стал. День в разгаре, а сделать можно еще много. И самое важно из всех дел — встреча с Келером. И я хотел с ним увидеться, потому что после Знаменки появилась новая идея. Инсулин — наше всё на ближайшее время, если не считать антибиотиков. Но работа нужна адова. И полагаться в этом деле на одного Антонова с полудюжиной лаборантов не стоит. Вспоминаем про миллион обезьян, в течение миллиона лет тарабанящих по клавиатуре. Расширяться надо. Вот пусть Роман Романович и поучаствует.

Должиков дозвонился и нашел моего партнера на месте. Я услышал, как он важным голосом произносит: «его сиятельство, князь Евгений Александрович желает встретиться с господином Келером». Вот же засранец! Кажется, работать у князя моему секретарю нравится гораздо больше, чем просто у Баталова. Впрочем, тайны из своего титула я делать не собираюсь. А сотрудники скоро привыкнут и перестанут его выпячивать.

Фармацевт встречал на пороге дома, как самого дорогого гостя. Собственно, я таковым и являюсь. На одном стрептоциде приподнялся, если не считать попутку. А сейчас… Монополию на пенициллин удастся держать пару-тройку лет, и это принесет космические прибыли. А это он еще про инсулин не знает.