Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Самойлов Александр - Страница 16

[2] Небо сегодня ясное

(И в нем) выделяется высокая гора Фудзи.

Даже если белый снег на ее вершине растает,

Слава мужей, совершивших подвиг,

Долго не потускнеет! (яп.)

[3] Убейте их! (яп.)

[4] Сдохни, собака! (яп.)

Страшная боль вонзается в голову как сверло, погружается в мозг, буквально разрывает на части. И вроде бы не слабак, привык многое переносить, сжав зубы, но воля превращается в студень, рот раскрывается сам собой и издаёт долгий протяжный стон.

И вместе с ним приходит пробуждение.

Первое, что бросается в глаза — потолок… Белёный по старинке, явно метёлкой, я отчётливо вижу её следы. А вот всё остальное как будто в дыму: очертания предметов и людей плывут, невозможно сфокусироваться.

— Очнулся, голубчик! Слава тебе, господи! — бормочет кто-то рядом и сразу же громко зовёт:

— Сестричка, сюда. Больной очнулся!

Голос у него оказывается пронзительным и вызывает у меня очередной приступ. Обхватываю голову руками, давлю виски как арбуз — может так полегчает?

— Тише ты! Не видишь: мается бедолага! — до ушей доносится вкрадчивый женский шёпот.

Стоп! А ведь я уже где-то слышал её. И как будто бы при схожих обстоятельствах… Или это обман слуха?.

Сквозь пелену и туман проступает женский образ… Совсем ещё молодая, если разобраться, даже девушка — девчонка в белом одеянии… Большой крест цвета крови на белой старомодной косынке.

Не может быть! Дежавю и только!

Если мозг не играет со мной злую шутку, именно эта медсестричка была первым человеком, которого я увидел, когда оказался в другом мире. Игра судьбы да и только… Кому рассказать — не поверят.

А может ничего такого на самом деле не было, я долго лежал в отключке, слышал вокруг себя голоса и нафантазировал себе бог весть что… Всех этих демонов: крылатых, многоруких… Оборотней, вампиров… Ну и прочую нечисть, включая наших родных домовых отечественного разлива.

И если это так — то…,мне будет ужасно скучно, без моего Скоробута, без братцев Лукашиных, даже без одноглазого Лиха — Лявона Горощени будет как-то не так. Неужто это фантазии воспалённого воображения?

— Больно, родненький? — участливо спрашивает девушка, поправляя на мне казённое одеяло. — Потерпи чуток, сейчас тебе станет лучше.

Она очень мила, у неё участливое выражение лица, от всего её облика исходят уют и доброта, а в голосе звучит неподдельная нежность и забота. Девушка касается моего лба, я начинаю чувствовать приятную прохладу её ладоней, и эта прохлада волнами распространяется по всему телу, притупляя муки.

— Вы… В-вы… б-бер-региня? — вырывается у меня.

Не знаю почему, но мне с большим трудом удаётся выговорить эту фразу. Ни язык, ни губы, меня толком не слушаются.

— А вы только сейчас догадались? — усмехается она. — Конечно, я берегиня. Потому и работаю в госпитале. А ещё я очень хорошо знаю вашу невесту.

— К-к-к-какую невесту⁈ — с третьей попытки выговариваю я.

— Как какую! Вы шутите⁈ — деланно возмущается она, хотя я вижу, что на самом деле в её глазах прячутся озорные смешинки.

Тут медсестра оборачивается, замечает кого-то и теперь уже не может сдержать настоящей улыбки:

— Впрочем, вот и она. Вы ведь её не забыли⁈

— С-с-соня! — не сразу, но мне всё-таки удаётся перебороть проклятое заикание. — Вы?

— Здравствуй! — Соня склоняется надо мной, целует в лоб как ребёнка, хотя и точно знаю: ей, как и мне, хочется большего…

Я буквально тянусь к ней и душой и телом, а она готова ответить взаимностью. Мешают разве что неподходящее время и место… Ну и, пожалуй, моё состояние. Я не просто ослаб, у меня нет сил даже чтобы говорить, а руки падают безвольными плетьми. В общем, герой-любовник из меня так себе.

Она отстраняется.

— Я пришла сюда сразу как только узнала, что ты очнулся.

— К-к-к…

— Как я могла узнать?

— Д-д-да…

— Не забывай, я всё-таки берегиня!

Понятней от этого не стало, а вопросов у меня только прибавилось. Откуда взялось заикание, могу догадаться — это один из самых распространённых симптомов контузии. А меня крепко приложило тогда взрывной волной во время схватки с японским офицером. Нет, теперь я готов поставить сто к одному — ничего мне не пригрезилось, было всё!

— К-к-как ост-тальные! — невозможно описать каких усилий над собой мне стоил этот коротенький вопрос.

Реакции Сони и медсестры мне сразу не нравится. Они пытаются от меня это скрыть, но я достаточно долго прожил на том и этом свете, чтобы понять: меня жалеют и делают всё, чтобы я не волноваться.

Набираю полную грудь воздуха, чтобы громко высказать своё возмущение. В конце концов даже в госпитале я остаюсь офицером и отвечаю за своих людей. Я просто обязан знать, что с ними. Даже если это горькая правда.

— Тебе надо отдохнуть и набраться сил! — внезапно произносит Соня.

Она запускает руки в мои волосы, аккуратно шевелит пальчиками. Её прикосновения вызывают сладкую и приятную вибрацию, по телу бегут электрические импульсы, они расслабляют меня, вызывают негу, я готов мурлыкать как кот, которого чешут за ушком, забываю на секунду обо всём и вся.

— Спи, мой хороший! — говорит Соня, и я опять проваливаюсь в сон.

Могу лишь гадать, сколько тянется это очередное забвение. Вроде бы за окнами палаты всё ещё светло, но кто даст мне гарантию, что я не провалялся целые сутки. Одно радует — не было сновидений.

— Что ж вы так неаккуратны, голубчик! — качает головой высокая нескладная мужская фигура. — Давно ли были у меня в «гостях» и опять вдруг пожаловали! Неужто так понравилось?

Он подмигивает.

— С-с-сер-г-г-гей…

— Всё верно, Сергей Иванович Обнорский, ваш, так сказать, эскулап! — смеётся он. — Вижу, что узнали.

Киваю в ответ. Ну да, в прошлый раз он тоже меня лечил. Судя по результату, довольно удачно.

— Сможете присесть?

Сил в теле не прибавилось, но кое-как с его помощью принимаю сидячее положение. Голова с непривычки кружится, но всё равно — так значительно лучше, чем делать любимое занятие некоторых бодибилдеров — «лёж лёжа».

Начинается рутинный медицинский осмотр, в рамках которого мне, как и хорошему коню, смотрят даже в зубы.

— Что ж… Недурно, недурно, — изрекает в итоге врач. — Вы сравнительно легко отделались, господин ротмистр. Через пару недель обязательно поставлю вас на ноги. Будете петь и танцевать!

— А г-г-г-г…

— Говорить?

— Д-да!

— Тут всё индивидуально, но, опыт мне подсказывает: ваше заикание не останется с вами на всю жизнь. Обязательно пройдёт и, возможно, даже раньше, чем вы думаете! Вечером ещё раз приду вас проведаю… И да… Я, конечно, категорически против, но завтра у вас будет много гостей. На мой взгляд, даже слишком много!

Обнорский уходит. Я вновь падаю на подушку.

Время завтрака. Его мне приносит Соня.

И она же начинает кормить меня как ребёнка с ложечки.

— За папу — за маму…

Меня очевидно держат на какой-то диете, поэтому вся пища абсолютно безвкусная. И выглядит она так, словно её уже раз ели.

Впрочем, в окопах не привыкать питаться всякой дрянью, поэтому я не ропщу, а послушно открываю рот, чтобы принять очередную порцию пищи. Только компот заставляет меня примириться с этим обедом. Он одновременно сладок и кисловат, точно такой же когда-то варила мама. Моя настоящая мама, которая осталась где-то там, где старлей Лёха Шейнин пал смертью храбрых. Или пропал без вести… Даже не знаю, какую бумагу ей прислали.

— Николя… Тебя плохо? — тревожится Соня.

Поджимаю губы и отрицательно машу головой. Никому, даже Соне, совсем не обязательно знать, какие кошки скребут сейчас у меня на душе.

— Ты меня обманываешь, Коля! — тоном учительницы произносит берегиня. — Я же вижу: с тобой что-то не так! Неприятные воспоминания? Я права?

— Я в п-п-полном п-порядке!

— Не надо, — просит она.