Баламут (СИ) - "Alexander Blinddog" - Страница 2

Баламут почесал подбородок.

— А ты откуда обо всём этом ведаешь? — спросил он, после некоторого раздумья.

— Своими глазами видел, — сказал Алексей.

— Хм, никак в кустах сидел, да за девицей прекрасной следил, охальник?

Баламут засмеялся, а толстый княжич так густо покраснел, что наёмник сразу понял, что попал в самое яблочко.

— Ладно, ладно, не осуждаю, — сказал он. — Смотрел одним глазком за красавицей, сердечко трепетное будоражил, дело молодое, тут постыдного нет ничего. Рассказывать, конечно, о таком не следует, некрасиво будет выглядеть в глазах людей. Но откровенный порыв юного горячего сердца мне прекрасно понятен.

Алексей насупился, как молодой бычок, и ничего не ответил на это замечание.

— Чего же дружина твоя, княжий сын? Или батюшки девицы похищенной? Где сам князь со славными витязями? Чего не бегают, не суетятся, не заглядывают под каждый куст?

— Не верят они, — буркнул княжич.

— Понимаю, — Баламут покивал. — Тяжко поверить в существование Горыныча, когда его своими собственными очами не видел. Люди, не сведущие в моём ремесле борьбы с нечистью, частенько считают, что брехня это всё и про Змеев и про прочих тварей гнусных. Думает князь, небось, за выкуп похитили юную красавицу твою? Побегали они с воинами окрест, кулаками потрясли, да теперь требований от воров сидят дожидаются?

— Угадал, — ответил Алексей.

— Хм, — наёмник призадумался. — А ты им всё рассказал, как было? Или застеснялся говорить, что за княжной из кустов подглядывал? Струхнул немножечко, поэтому только намекнул, кто её похитить мог? А взрослые на смех подняли твои детские сказки?

Щёки княжича в который раз налились краской, он отвёл взгляд и промолчал. Баламут хмыкнул.

— Да уж, грустная история, — он потянулся, потёр глаза, собираясь с мыслями. — Княжну надо спасать, тут и рассуждать нечего. Только мой интерес в этом — он где?

— Поможешь — озолочу, — ответил Алексей.

— Озолотить-то это, конечно, хорошо, — Баламут откинулся на спинку стула. — Да только водятся ли гривны в твоей мошне, славный княжич? Ты уж, того, не серчай, сам я человек не сведущий в княжьих родах, сам понимаешь. Моё дело так, пару леших, да кикимор болотных порубить. Людей уважаемых не знаю. Что, кто, где, да почему. Ну, как, ты сорок третий сын славного князя, да из всего золота у тебя только фамилия золотая? А старшенькие братья уже вовсю отцовской престол да вотчины поделили промеж себя?

Мальчишка так сильно покраснел и так громко засопел, что Баламут тут же понял, что догадкой своей попал в самое сердце.

— Есть ли, говорю, чем платить-то в звонкой монете? — спросил он. — Уж прости, юный княжич, я словами сыт не буду.

— А что, спасение невинной княжны Василисы и благодарность самого князя уже не достаточная плата для настоящего витязя? — спросил Алексей.

— Для настоящего витязя — может быть что и так, — ответил Баламут. — Но ты былины-то как следует переслушай. Не припоминаю я, чтобы Илья Муромец в рубище ходил, да у собак из пасти последний кусок кости вырывал с голодухи. А мне, сам понимаешь, и себя кормить надобно, и коня моего, Цезаря, тоже не помешало бы кормить вкусно и часто. Опять же, сам понимаешь, небось, спать-то оно всегда приятнее в тепле, да на перине, да чтобы бок мягкий девичий был под рукой.

Мальчишка покраснел, как мак, и отвёл взгляд. Баламут усмехнулся. Княжич краснел так быстро и по любому поводу, что наёмнику доставляло удовольствие подразнить его лишний раз.

— Одним словом, говорю, — продолжил он, потирая шрам под глазом, — нужна мне оплата моей работы тем, что руками пощупать можно. Рубли, гривны, жемчуг, серебро, изумруды, коли найдутся, тоже сгодятся. А словами любовь румяных баб того, не оплатишь.

Алексей шмыгнул носом и снял с пояса кошель. Достал из него и бережно положил на стол медальон, размером с хорошее блюдце. В полумраке кабака блеснуло золото, засверкали десятки драгоценных камней. Баламут присвистнул и зацокал языком.

— Красота-то какая, лепота! Откуда такое сокровище у столь юного воина, вроде тебя, Алёша? У матушки из шкатулочки с драгоценностями свистнул тёмной ноченькой?

Княжич побледнел от злости от ударил кулаком по столу

— Ты как смеешь так разговаривать со мной?

Баламут оскалил жемчужно-белые зубы и поднял ладони.

— Прости, сын Владимира, прости. Не обучен я речам красивым. Я всё, знаешь, больше по полям бегаю, да по лесам, борюсь со всякой мерзостью. Сам вот огрубел, да одичал. Не приветили бы меня по речам моим при дворе, понимаю. Я больше с мечом обращаюсь, чем со знатными людьми речи развожу. Не обучен я манерам, не привычен к общению со столь знатными людьми как вы, светлый сударь мой.

Лицо княжича вернулось к нормальному цвету и Алексею даже стало слегка неловко перед наёмником.

— Прощаю, — буркнул он. — Но впредь со мной следует говорить уважительно, ты понял?

— Как скажете, милостивый князь, — со слезой в голосе ответил Баламут, — только не велите казнить.

— Хорошо, — сказал Алексей. — Так что, берёшься ты за дело? Спасёшь княжну?

Баламут потёр пальцем шрам под глазом, не сводя взора с золотого блеска медальона.

— Добро, — ответил наёмник. — Безделушка твоя кажется более-менее достойной платой за такое опаснейшее приключение. Стало быть, хочешь ты Горыныча приморить и княжну спасти?

— Именно так, — Алексей кивнул. — Справишься?

— Чего же не справиться, когда за дело берётся такой именитый мастер, как я. А Горыныча, этого самого, ты своими собственными глазами видел? Не хазар каких в халатах, не лихих людей с топорами, да дрекольем, а змея трёхглавого?

— Всё как есть.

— Поразительно, — Баламут снова покосился на золотое украшение в россыпи драгоценных камней.

— Дельце непростое, да и награда уж не больно сладка, конечно, — сказал он излишне равнодушным тоном. — Но вот такой я человек, на всё готов ради спасения прекрасной девы в беде. Так и быть, возьмусь за это задание. Сегодня отосплюсь, как следует, а завтра в путь-дорогу тронусь. Сыщу Змея, порублю его на мелкие кусочки и освобожу юную прелестницу. Ты же, Алексей, сын Владимира, давай сюда медальончик и езжай к батюшке в терем родной. Там меня дожидайся, неделю, может две. Я как всё сделаю, сдам тебе с рук на руки спасённую княжну, благодарную тебе до слёз хрустальных.

— Я с тобой поеду, — сказал княжич.

— Зачем это — со мной? — у Баламута дёрнулось веко. — Нет, юный князь, ты уж извини, но мне подмога не нужна. Один я работаю. Сам как-нибудь справлюсь. Давай сюда эту каменюку золотую и поеду я на дело ратное, а ты к батюшке домой, он наверняка уже весь извёлся от скуки по тебе.

— Вдвоём поедем, — упрямо повторил княжич.

— Будешь у меня под ногами путаться только, да мешать святое дело делать — юную деву в беде спасать. Путешествие будет опасное, того и гляди, полыхнёт на тебя огнём гад какой и что делать? Не уста твои алые будет целовать прекрасная девица, а кучку горячего пепла. Кому от этого хорошо, ты мне ответь?

— Вместе поедем, сказано тебе, — княжич набычился. — Как только убьём Горыныча и деву спасём, заберёшь медальон. Не раньше.

Баламут цокнул языком и сокрушённо покачал головой. В сердцах бросил ложку на тарелку.

— Ладно, — сказал он, — раз ты такой упёртый, бог с тобой. Вместе поедем. Завтра на рассвете в путь отправляемся, будь готов с утренней зорькой. Только ты меня потом не кори, с того света, когда тебя гад какой огненным ядом зальёт с макушки до пят. Отговаривал я тебя, как мог, запомни.

Он протянул княжичу руку и тот, поколебавшись, пожал её. Наёмник хмыкнул.

— Уговор, стало быть. Ложись спать, княжич, завтра долгий и опасный день.

Утром Баламут, тяжело постанывая, вышел из ворот кабацкого двора. Из дворовой бадьи умыл холодной водой опухшее лицо, громко отфыркиваясь, выпил пару пригоршней, обтёр шею.

— Грехи мои тяжкие, — простонал он. — Не пиво Фрол, кривая скотина, подаёт, а яд ведьмовской, чтоб мне провалиться.