Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил - Страница 16

На каждом шагу опасность. И придётся нарушать правила. Много и много раз. А тут на площадку не хотим зайти.

— Чего ты так рвался зайти на стоянку? — спросил у меня Енотаев, развернувшись ко мне лицом.

Я снял лямки парашюта, планшет с колена, и шлем с головы. Сразу стало свежо, а с наушников пару капель пота упали на центральный пульт между мной и Енотаевым.

— Устал?

— Жарко, — уточнил я.

— Это нормально. «За речкой» будет жарче. Так что насчёт площадки?

Тянуть «резину» не буду. Сразу скажу предназначение такого захода, и пускай сам дальше думает.

— Командир, вы лучше меня знаете — на взлёте и посадке больше всего вариантов быть сбитым. Скорость маленькая, всё внимание экипажа на площадку, вариантов сманеврировать немного. Поэтому время снижения, выравнивания и зависания, нужно уменьшать до минимума.

Комэска почесал бороду и положил шлем на сидушку Сабитовича.

— Так. И что ты предлагаешь? — спросил комэска.

Я взял наколенный планшет и тут же нарисовал схему захода. Кто-то потом назовёт этот заход «афганский», кто-то слишком научно — «заход отворотом на расчётный угол».

— Вот. Думаю, что вы знаете этот способ. Проходим над площадкой, оцениваем ветер, скорость вертолёта 80–100 км/ч, высота прохода 100 метров. Оценили, развернулись и тут же зашли. Ничего нового тут не изобразил, — показал я схему с расписанными параметрами.

— Для меня — ничего нового. Разве только параметры несколько другие. А вот для себя, ты всё очень хорошо показал. Раньше за тобой подобные знания не наблюдались.

— Командир, вы опять намекаете, что я болван? Уже даже не смешно. Могу на практике всё показать.

Енотаев улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Добро! Вот сейчас и с Батыровым слетаешь. У него как раз по плану посадки на площадку. Вот и рассчитаешь ему как лётчик-штурман, — сказал комэска, поднялся и вышел в грузовую кабину, где уже сидел техник с журналом подготовки вертолёта.

Вслед за Енотаевым вышел и я. Снаружи подогнали к Ми-8 топливозаправщик. Сабитович принялся дозаправлять баки. Отлетали мы не очень много времени, так что большого объёма топлива заливать не нужно.

— Лётную книжку мне сегодня принеси. Распишу тебе проверку. Первый раз сделаю это не с закрытыми глазами, — сказал Ефим Петрович и пожал мне руку.

— Благодарю.

— А чего раньше так не летал? Даже Сабитыч сегодня успел покимарить, пока ты кружился рядом с полосой.

Показатель! Значит Карим был уверен во мне.

— Раньше смысла не было. А тут на войну ехать. Захочешь жить и не только летать научишься, — посмеялся я.

— Добро!

К вертолёту подошёл Димон, застёгивая на голове шлем. Топливо было заправлено. А командир дал заключительные указания перед вылетом.

— Если не наблюдаете площадку — лучше не садитесь. Всё как вчера отрабатывали, — дал указания Ефим Петрович и вышел из вертолёта.

Через полчаса мы уже снова выруливали на взлётную полосу. Батыров выглядел сосредоточенным. Внимательно читал записи в наколенном планшете и быстро осматривал пространство вокруг.

А в кабине тем временем становилось душно. Я открыл блистер, но перед взлётом его нужно будет закрыть.

Во время полёта это и вовсе скверная привычка — держать блистер открытым.

У многих инструкторов в лётном училище потом сильно болит правое или левое колено. Ветер постоянно дует в «чашечку» и со временем колено начинает болеть.

— Командир, а разреши мне взлететь? — спросил я.

— Запретил. Не положено по условиям полётного задания, — протараторил Батыров, который уже обливался потом.

— Как скажешь.

Прошло ещё около минуты. Мы по-прежнему стояли на полосе в ожидании, когда Димон разродится. Он уже по второму кругу всё проверил.

Я вопросительно посмотрел на Сабитовича, но тот пожал лишь плечами. Карим наклонился ко мне, чтобы не говорить по внутренней связи.

— Не тереби его. Он после той грубой посадки собраться никак не может. Вчера сильный нагоняй получил от Петровича, — сказал он мне на ухо.

Теперь ясно, о чём Енотаев и Батыров разговаривали.

— Крона, 207й, карту выполнил, взлёт, — запросил Батыров, и руководитель полётами дал разрешение.

Димон аккуратно взлетел, на секунду завис, и перевёл вертолёт в разгон. Снова вибрация и жужжание со всех сторон.

Я сразу достал карту, чтобы контролировать местоположение.

— Крона, 207й, взлёт произвёл. Отход по маршруту, высота 50, — доложил Батыров.

— Разрешил, 207й.

Димон отвернул вертолёт вправо и направил его вдоль дороги, ведущей в Термез — единственный характерный ориентир в Каршинской степи.

Параметры он держит хорошо. Можно хоть инструкцию экипажу по нему сверять. Но на такой высоте в Афганистане летать нельзя.

— Командир, а ниже летать не разрешают?

— Не положено! — резко сказал Батыров.

По-своему он прав. Полёты на предельно малой высоте ниже 50 метров нам не разрешали.

И даже так, начинает захватывать дух, когда проносишься над песчаными и скалистыми валунами в непосредственной близости.

— Командир, предлагаю отработать манёвры. Как раз можно скрыться за сопками. Работаем? — предложил я.

Использование складок местности — очень помогает при защите от ударов с земли.

— У нас задание другое.

Я ещё раз проверил номер упражнения, по которому мы выполняем полёт. Да, маневрирования в нём нет.

— Где площадка? — возмутился Батыров.

Спорить в кабине нельзя. Каким бы ни был по характеру Батыров, он на борту главный.

Я осмотрел местность. Одна, вторая сопка, а между ними ровная площадка с едва пробивающимися зелёными верблюжьими колючками.

— Надо другую поискать. Ветер сложно определить, — подсказал я.

Площадка окружена сопками. Ветер может меняться, а для вертолёта это очень важно. Тем более что заходить на площадку нужно будет на пониженной скорости.

— Рассчитай курс захода на площадку в районе вон того солончака, — дал мне команду Батыров.

Вот это уже командир! Поставил задачу, можно сказать. Быстро определил ветер.

— Курс 290°. Скорость 100, — передал я параметры захода на площадку.

— Будем заходить на 80 км/ч, — проворчал Батыров.

— Командир, высота 100 метров, скорость 100 км/ч, — настоятельно сказал я.

— Скорость 80. Ветер на площадке? — запросил Батыров.

— Встречный. По силе 40 км/ч, — ответил я.

Такие данные нужны, чтобы рассчитать точку начала разворота. В боевых условиях всё часто делается «на глазок». В мирной обстановке можно и рассчитать точно.

Димон слегка задрал нос в тот момент, когда мы пролетели площадку.

— Секундомер, — нажал я на кнопку пуска часов АЧС на моей приборной доске.

Прошли над площадкой. Смотрю на высотомер, а Батыров уже занял 150 метров.

— Высоко. Раньше загасим скорость.

— Выполняю разворот, — произнёс Димон.

Раньше времени. Высота большая. Совсем мой командир не соблюдает расчётные параметры.

Вышли на посадочную прямую.

— Высота 120, скорость 80, — доложил я.

Вертолёт тормозится слишком быстро. Стрелка указателя скорости подходит к очень неприятной отметке. Ещё и снижается с большой скоростью.

— Вертикальная 6, — доложил я, но Димон молчит.

Ми-8 уже начинает трястись. Я один из нас двоих понимаю, что с первого раза не зайдём на площадку?

Поступательная скорость падает, а вертикальная растёт. Уже и правая педаль на упоре.

— Командир, обороты проваливаются, — доложил я, посмотрев на указатель оборотов двигателей.

Стрелки приближаются к значениям 88%, Димон не реагирует. Бросил взгляд на него, а он тупо смотрит вперёд и держится за ручку. С кончика носа капает пот. Это ступор.

Вертолёт начинает дрожать сильнее. Крениться то влево, то вправо.

— Командир! — крикнул я по внутренней связи, схватившись за органы управления, но результата нет.

Вертолёт медленно начинает заваливаться влево. Батыров очнулся, но движения судорожные. Он только раскачивает Ми-8.