Гость из будущего. Том 2 (СИ) - Порошин Влад - Страница 47

Словно Ленин на постаменте, Анна указала рукой на Русский музей и заметно расстроенного мистера Баткина потянула вперёд на встречу с прекрасным. И на следующем плане камера подхватила эту парочку уже на центральной лестнице музея.

— О, это есть мой любимый зал, — сказал англичанин, когда на среднем плане актёры прошествовали мимо пейзажей и портретов. — Джюсте меджен, какой автор! Брюллов, Айвазовский, Репин, Васнецов, Куинджи, Суриков, энд вандефол Франс Хальс!

Торжественно декламировал Игорь Дмитриев, пока главный оператор снимал его и Марианну Вертинскую с тележки. Была в нашем распоряжении такая платформа на полуспущенных колёсах, которая позволяла делать плавные проезды, не используя рельсы. К сожалению, съёмка с подобного приспособления была ограничена, так как не везде имелся ровный пол или хорошее асфальтовое покрытие. И ещё к большему моему разочарованию, первые стадикамы появятся лишь в конце 70-х годов.

— Ват из ит⁈ — резко вскрикнул мистер Баткин, когда увидел, что вместо картины Хальса висит объявление, что данное произведение мирового искусства уехало на реставрацию.

— Здесь написать, что картин уехать на ремонт, — сказала мисс Анна.

— Ват те хелл канд оф репирс⁈ Дэмм! — закричал иностранец, помянув на английском языке чёрта, и, схватившись за сердце, стал медленно валиться на пол.

Наша новоявленная шпионка подхватила тело англичанина и, растерянно глядя по сторонам, выкрикнула:

— Вир браушен хейр софорт айнен санитатер! Врача! Срочно!

Затем камера запечатлела на крупном плане ошалелое лицо Питера Баткина, потом, висящее на стене объявление ушло в расфокус, а когда фокус вернулся, то мистер Баткин и мисс Анна уже сидели за столиком в кафе. Эту сцену мы сняли в кафе «Ленфильма» в тот же день, так как некогда было городить соответствующую декорацию.

— Вам уже похорошеть? — с сочувствием спросила Анна Казанцева.

— Е, ис олл райт, — с небольшим раздражением произнёс Питер Баткин. — Франс Хальс — это есть мой фейвор аутор, любимый аутор. Мисс Анна, ват кулд ит би? Что это значить?

— Я немного знать работа музей, — защебетала Вертинская-Казанцева. — Это есть план реставрация, плэн ресторейшен. Не надо так волновать себя. Что это быть за портрет?

— Это быть евангелист Лука, — выдавил из себя Дмитриев-Баткин, бросив на свою красивую спутницу жалостливый взгляд.

«Знатно я обкорнал этот эпизод, отправил в корзину почти половину. Вылетела сценка как бы случайной встречи в кафе и тот момент, когда Баткин, пытаясь завязать более тесное знакомство, получает по сусалам. Это лишнее», — усмехнулся я про себя, когда на экране кинотеатра начался 12-й эпизод моего детектива.

Сначала в кадре появился коридор киношного отделения милиции, по которому сновали актёры массовки. Одна половина из них была переодета в милицейскую форму, вторую мы облачили в гражданскую одежду. Кстати, изолятор временного содержания или в простонародье «обезьянник» тоже не пустовал. Я туда определил одного из наших техников, высокого и мускулистого парня, специализация которого была в том, чтобы катать съёмочную тележку.

Звали техника — Юра, и когда костюмерша напялила на него рваную тельняшку, наши советские фирменные трико с оттянутыми коленками, а на голову тюбетейку, то я просто не удержался и написал маленькую сценку для него. Кстати, тюбетейки в Ленинграде были очень распространены, их носило огромное количество детей. Чем это объяснялось, лично я не знал, но выглядел этот головной убор на здоровяке Юре очень комично. В довершении образа хулигана технику пририсовали здоровый фингал под левым глазом.

— Товарищ старший лейтенант, Владимир Сергеевич, опять не за что сцапали, — жалобно застонал техник Юра, прижавшись лицом к решётке, когда в отделение милиции вошли опера Володя Казанцев и Слава Волков. — Вы за меня похлопочите, я в долгу не останусь.

— Славка, погоди, — буркнул Видов-Казанцев и, остановившись напротив «обезьянника», спросил, — значит, вновь тебя, Шумихин, обидели не за что? То есть это не ты по пьяной лавочке поколотил своих соседей?

— Они сами на меня нарывались, — потупив взор, проворчал задержанный. — Ханыгой обзывали. Это я-то ханыга⁈ Они сами-то на себя в зеркало смотрели?

— А общая входная дверь, которую ты выбил в коммуналке, тоже на тебя нарывалась? — с угрозой в голосе произнёс Казанова. — А ведь я за тебя в прошлый раз поручился. Дескать осознал, Шумихин, с пьянкой завязал.

— Сорвался, с кем не бывает, — буркнул техник Юра. — Вы же меня, Владимир Сергеевич, как облупленного знаете, у меня трое детей, у меня руки золотые, мне в тюрьму нельзя.

— Володь, пошли, — вмешался в разговор Стеблов-Волков. — Плюнь ты на него. Ничего, годик посидишь, поумнеешь, — отмахнулся он от задержанного хулигана.

— Это всё правильно, только кто детей кормить будет, когда жена больная? — пробормотал себе под нос Володя Казанцев и сказал задержанному, — я, конечно, постараюсь, чтобы тебе влепили денежный штраф. Но чтобы через неделю лично мне принёс справку от врача.

— Какую ещё справку? — вяло улыбнулся хулиган.

— Такую, что ты начал лечение от скудоумия! — выпалил Казанова и постучал кулаком себя по голове.

— От нарколога справку. Что тебе ещё объяснить? — хмыкнул Волков и вместе с Казанцевым пошёл дальше по коридору в сторону своего кабинета.

— Спасибо, Владимир Сергеевич, я в долгу не останусь! — закричал вслед задержанный хулиган, прижавшись лицом к решётке. — Мне в тюрьму нельзя! У меня трое детей! У меня руки из золота! У меня грамота есть от профкома!

А тем временем в просторном кабинете оперативников сотрудник патрульно-постовой службы, которого играл мой друг Генка Петров, стоял, переминаясь с ноги на ногу, рядом со «следачкой» из прокуратуры. Анастасия Абдулова что-то рисовала на листе бумаги, и за этим процессом молча наблюдали капитан Андрей Ларин и подполковник Юрий Александрович Петренко. В дверь вошли Володя Казанцев и Слава Волков и, тихо козырнув старшему по званию, также присоединились к безмолвным зрителям.

— Кто это? — шёпотом спросил Казанцев у Ларина.

— Пэпээсник, — тихо пробурчал Пороховщиков-Ларин. — В тот день, когда украли картину, он с напарником около 11-и часов вечера в Михайловском саду встретил странного гражданина, который нёс тубус, якобы с инженерными чертежами.

— А ведь по времени совпадает, — зашептал Волков. — Музейщики закончили работу как раз в 10.30.

— Совпадать-то совпадает, только странно всё это, — с задумчивостью протянул капитан Андрей Ларин. — Предполагаемый преступник сам подошёл к постовым, как будто бы намеренно хотел засветиться. Вопрос — зачем?

— Не мудри, Андрей, всё гораздо проще, — усмехнулся Казанова. — Преступник увидел пэпээсников, и чтобы не показаться подозрительным, чтобы у него не проверили документы и так далее, сам уверенно подошёл к ним. Сыграл на опережение. Это распространённый психологический приём.

— Это точно, — кивнул Волков, — лучшая защита — это нападение.

— Потише тут, — шикнул на них Петренко.

— Похоже? — самая красивая в СССР «следачка» наконец показала получившийся рисунок.

— Может быть похож, а может и нет, — разнервничался сотрудник патрульно-постовой службы, — свет так падал, что кроме усов ничего разглядеть было невозможно.

— Даже форму лица не разглядели? — немного раздражённо бросила Абдулова.

— Я же говорю, свет от фонарей падал резко вниз, а у гражданина на голове была шляпа, — забубнил Генка Петров.

«Придётся Генку потом переозвучить другим голосом, — подумал я, — дикция — ужасная».

— Это никуда не годится, — нахмурился подполковник Петренко. — Но голос-то вы хоть запомнили?

— Голос сиплый, — усмехнулся пэпээсник. — Я вот как-то раз мороженым объелся, так целую неделю сипел подобным образом. Ха-ха.

— Н-да, во всём нужна мера, — с учительской интонацией произнёс Быков-Петренко и задумчиво прошёлся по кабинету.

— А вот если так? — спросила Нонна и сделала несколько быстрых штрихов карандашом на листе бумаги. — Сейчас узнаёте того странного гражданина?