Второй шанс (СИ) - "MaryJuta" - Страница 6

С последней мыслью, он опустил свой, теперь уже юный зад, на небольшую тахту с пестрым хлопковым покрывалом расшитым лоскутами различных геометрических форм, безошибочно распознав в ней свою постель. Почему безошибочно? Именно над ней висел портрет Нины, и она была тщательно заправлена. Немного попрыгав на месте, проверяя матрац на твердость, нашел ее слишком мягкой. Уже много лет, в своей прошлой жизни, он спал на специальном ортопедическом матраце с наполнителем из кокосовой койры. Ну какие кокосы в шестидесятых годах прошлого века. Тут ещё бананов днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о прочей экзотике. А уж про наполнение матрацов и речи нет. У него самого в детстве вообще кровать была металлическая, которые койками называли. С пружинными сетками вставленными в пазы двух железных боковин. Такие в конце девяностых только в казармах можно было найти, ну и в местах не столь отдалённых… наверное. А раньше они были повсеместно: в пионерских лагерях, больницах, а где-то и в домах отдыха. А что? Дешево и сердито, хоть и для позвоночника полная хана.

«Что же, видимо придется смириться с тем, что имеем», — Старик-Саша сорвался с места и принялся изучать свои новые владения. Пусть и не единоличные.

Первое, что он сделал, это нашел фотоальбом и стал с интересом рассматривать прикрепленные там фотографии. В основном, его интересовали общие фото с одноклассниками. Должен же он, хоть немного, понимать, с кем ему предстоит общаться… теперь.

На мгновение, он вновь замер, задумчиво хмуря брови и глядя в сторону слегка приоткрытого окна. Потоки ветра слегка покачивали в своих объятиях капроновую тюль, на столько модную деталь интерьера семидесятых. Вместо привычных для Старика жалюзи и тяжелых богатых гардин из фактурной ткани, по бокам окна болтались две хлопковые тряпки в «жуткий» мелкий цветочек, которые шторами и язык-то не повернется назвать.

«Боже мой, неужели это все происходит со мной? Я снова молод. У меня тело какого-то юнца. Рядом абсолютно чужие люди, которые считаются моими родителями. Стрёмный брат, который, судя по всему, меня ненавидит. Девушка непонятная, которая вертит хвостом перед обоими одновременно. И вот к этой реальности я должен привыкнуть? Я? Уважаемый там, в моем настоящем, человек…»

Запуская пальцы в волосы и, до боли сжимая прикрытые веки, попытался… проснуться? Но как бы он не старался абстрагироваться от этого бреда, но, с вновь распахнутыми глазами, сон не развеялся. Это действительно не болезненная агония, а суровая действительность. На дворе тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. Он в чужой квартире и даже в сознании, правда… не в своем.

Попытавшись сбросить тень былой ностальгии, он вернулся к рассматриванию фотографий.

Найдя виньетку, сделанную, судя по дате внизу, в прошлом году, когда новый он, был учеником восьмого класса, он быстро отыскал себя.

Присмотревшись и убедившись, что на фоне других ребят его новая внешность очень даже ничего, а в сравнении с ним прошлым, так и вообще можно смело считать себя симпатягой, облегченно выдохнул: — Ну хоть тут повезло. Не какой задрот затюканный жизнью. Впрочем, все самое любопытное, по ходу, еще впереди. Тем более, если вспомнить недавнее велосипедное происшествие. Братец так легко не отступится.

Отбросив негативные размышления, он принялся тщательно изучать содержание старенького альбома, найденного там же, — на нижней полке прикроватной тумбочки. На первых страничках — детские черно-белые фото, где маленький Саша в не совсем презентабельном виде. Ага. Вы поняли верно, нижнее белье на нем отсутствует напрочь. И вот к чему это? Семья, видимо, на море. Ну стоит пацан по колено в водичке, ножки полощет и его «бац-бац» и в кадр за это. Понятно, что папа, пребывая в восторге от второго наследного «принца» семейства Ивановых, спешил запечатлеть каждый его шаг и… внешнюю красоту, но зачем так откровенно-то. Ведь не модель для «Плейбоя», а обычный пацан.

«Господи, хоть бы не забыть, что я в далеком прошлом, где не то что журналов с обнаженными красавицами, здесь секса не было. Не ляпнуть нигде про эти глянцевые страницы, столь полюбившегося мужикам журнала. И пусть в Чикаго им наслаждались уже в середине двадцатого столетия, у нас в стране он появился только к концу века. В девяносто пятом вроде. Ох, и шуму же тогда было. Помню и мне от жены, как-то по затылку прилетело, когда залип на аппетитных формах грудастой такой королеве глянца, — Старик провел ладонью по густой темной копне волос, припоминая былые деньки. Где он, кстати, был блондином с голубыми глазами. Ну, ладно-ладно, почти голубыми. А если совсем честно, то серыми. Не Ален Делон, но жена же его как-то приметила и выделила из общей массы поклонников. Ну и чего скромничать, не только жена… Да, веселое было время, хоть местами и смутное, когда страну лихо штормило. А с другой стороны, как без этого. Во все времена есть обиженные и оскорбленные, крутые и власть имущие, а мы… мы простые люди и должны как-то во всем этом хаосе жить… Или все-таки выживать? Я относился к тем, кто жил и радовался тому, что на свое безбедное проживание, заработал собственными мозгами и кропотливым трудом. Изо дня в день придумывая новые направления своей деятельности, анализируя доступные технологии и вырабатывая тактику предоставления услуг населению. Мда-а… я был гуру своего бизнеса».

Параллельно с размышлениями, он пристально всматривался в страницы фотоальбома. Его интересовали детали: номер школы, имена одноклассников, учителей. Среди множества лиц, он нашел себя и Нину. Серьезные лица взирали на него не вызывая никаких эмоций. Абсолютно никаких. До тех пор, пока взгляд не замер на милой блондинке в коричневом школьном платье с белым фартуком и развевающимся на ветру красным галстуком. Его взор заметался по чертам лица этой загадочной незнакомки.

— Бессонова Екатерина, — прочитал он, а по телу прокатилась волна трепетной дрожи, такой забытой и от того кажущейся неправдоподобной. Она ему понравилась. Очень понравилась. В отличии от той же Нины, с ее вздёрнутым носом, надменным взглядом и реденькими темными волосами, собранными в несуразный пучок на макушке. Просмотрев лица одноклассников он постарался запомнить их имена и фамилии, но глаза вновь и вновь суетливо выискивали очаровательную скромницу со струящимися по плечам светлыми локонами. Грудь сдавило от какого-то, пока не объяснимого, волнения. Сознание вернуло в прошлое. Его личное прошлое. Откинуло в годы юности, затем зрелости, но понять, что именно его так тронуло в этой девочке, он так и не смог.

Тряхнув головой, он попытался сосредоточиться на своём новом образе и на том, что происходит с ним здесь и сейчас. Потянувшись к тетрадям с записями, он нашёл то, что могло приоткрыть завесу тайны в плане умственных способностей паренька:

Дневник

ученика 9 — А класса

Средней школы Nr. 4

г. Пущино

Иванова Александра

на 1967/68 учебный год.

Он открыл его и принялся внимательно изучать. Прежний обладатель его тела оказался твердым ударником, то есть учился на четверки и пятерки. Это не могло не радовать. Облегченно выдохнув, он нетерпеливо «забегал» взглядом по небрежным затёртым страницам. Четверок было больше. Пятерки красовались только напротив уроков истории, географии, труда и литературы. Старик улыбнулся, вспоминая свой неудачный опыт поступления в Медицинскую Академию и казус с сочинением. По всем остальным предметам стояли четверки.

«Мда-а, — подумал он, — с такими оценками далеко не уедешь. Какая тут наука. Так ни в какой Медицинский институт не поступишь. Нужно срочно подтягивать физику, химию и биологию!»

Поток размышлений прервал пронзительный фальцет мамы, который почему-то невероятно раздражал. Вспомнился голос родной мамы. Такой нежный, ласкающий слух, словно распевный.

— Саша! Обедать!

Юноша отложил дневник и, поднявшись с кровати, направился на кухню. Уже с порога комнаты до его слуха начал доноситься приятный мужской тембр.