Московский душегуб - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/84
• Следующая

– Надо же, – удивился Благовестов. – Сколько вашего брата перевидал, никто от дармовой выпивки не отказывался. Ты, может, стесняешься, Ника?

– У меня печень пошаливает… – Поливодов открыл кейс.

– Диктофончик нам ни к чему, – остановил его Благовестов. – Зачем нам диктофончик? Хочешь поговорить, давай без диктофончика.

Поливодов послушно захлопнул кейс. Старик настроен был недружелюбно, с первых же слов пытался подковырнуть, но это Нику не смутило. Важно не как встретят, а как проводят. Профессионально любезным, деловым тоном поделился своим замыслом провести на страницах газеты встречи с влиятельными, известными людьми. Политика, этика, экономика, общий взгляд на положение дел в стране. Читателю будет любопытно из первых рук узнать, какой опыт еще над ним произведут в ближайшем будущем. Предполагается искренний, доверительный разговор, как бы у домашнего камина, без всей этой набившей оскомину политической трескотни, от которой предостерегал еще вождь революции.

– И кто же у тебя в списочке? – спросил Благовестов.

– О-о, хотелось бы охватить круг пошире. Егор Гайдар, артист Ульянов, Аркадий Вольский, лидер центристов, может быть, удастся заинтересовать самого президента.

– Действительно, серьезная публика, но ты ведь немного лукавишь, да, Ника? Там у тебя еще Алеша Михайлов, по кличке Крест, Омар Кавторадзе, грузинский "папа", Сережа Антонов, ну и другие подельщики, верно?

Поливодов почувствовал себя так, будто его толкнули в спину и он очутился в ледяной проруби. Точность вопроса была сверхъестественной.

– Если даже так, какой в этом криминал?

– Да ты не тушуйся, что соврал. Все журналисты врут, вам за это платят. Важно, чтобы совсем не завраться. Вот тут может случиться и криминал.

Благовестов дернул шнурок над головой, и в комнату вбежала девушка-секретарша.

Через мгновение девушка, сверкая загорелыми коленками, подкатила столик на колесиках – водка, минеральная вода, кофейник, чашки. Попыталась и дальше ухаживать, ухватилась за графинчик, но Благовестов ее шуганул. Сам разлил по рюмкам, крякнул и выпил. Вопросительно смотрел на Поливодова. Ника к рюмке не прикоснулся. Его вдруг потянуло бежать куда глаза глядят. Дымок опасности, почти осязаемой, проник в ноздри терпким запахом французского лосьона.

– Теперь выкладывай правду, – потребовал Благовестов. – Чего надо от меня? Хочешь денег? Могу дать.

– Я чего-то не понимаю. Не желаете давать интервью, зачем согласились?

– Действительно не понимаешь, – усмехнулся Елизар Суренович, – и это очень плохо. Я не Ульянов и не Гайдар. Надумай я выступить в вашей вонючей газетенке, то, скорее всего, сначала купил бы ее вместе с твоим Иваном Ивановичем и с тобой. Товар недорогой.

– Почему вы так упорно стараетесь меня оскорбить?

Елизар Суренович сделал вид, что ему скучно и что у него зачесалась нога.

– Оскорбить газетчика? Это что-то новенькое. Разве такое возможно?.. Вот что, паренек, у меня очень мало времени. Говори, чего ищешь и кто на меня науськал?

Заодно назови цену. Тысячи зеленых хватит на новые штаны?

Ника Поливодов решил психануть. Вскочил на ноги, бледный, одухотворенный:

– Если бы не ваш возраст, милейший!..

Благовестов коротко хохотнул, как рыкнул:

– Ну-ка сядь, не трясись, тут тебе не дискотека. Хорошо, сам скажу, а ты послушай. Почуяли, крысы, что запахло паленым, новых хозяев ищете. Прежние уже не по нутру, демократики вы мои хрустальные. Поздно спохватился, Ника. Полгода назад я бы еще взял тебя на службу, сейчас своих борзописцев некуда девать. Вдобавок чересчур ты наглый и прыткий. Старина Грум сразу тебя раскусил. Но за наглость положено наказывать.

Загипнотизированный его отеческим взглядом, Ника промямлил:

– Да в чем же моя наглость, не пойму?

– Как в чем? Сунулся без вызова – это раз. Правды не сказал – два. И вообще весь какой-то ты изворотливый, скрытный. Водки даже не выпил со старичком. Нет, дорогой, все вместе тянет на высшую меру. Но мы не в суде, поэтому даю тебе две минуты для оправдания.

Страх Ники достиг высшей точки, голопузым детством вдруг потянуло из прошлого, и в ту же секунду он обрел присутствие духа.

– Куражиться изволите? Ох, какие мы всемогущие!

Но недалек день, когда и таких, как вы, размажут по стенке. На сей счет не заблуждайтесь, милейший.

– Пошел вон! – равнодушно бросил Благовестов, Он не дергал шнурок, никого не звал, но в комнате, как по гудку, возник омоновец, недавно дежуривший снаружи, бережно подхватил Поливодова под локоть и помог ему выбраться из помещения. Все происходило, как во сне. Девушка-секретарша болтала по телефону и не обратила на них внимания.

Ника поехал в редакцию и весь день провел как бы в полудреме. Ничто его не огорчало и не радовало. Суматошная редакционная канитель текла мимо. В его крохотный кабинетик то и дело заглядывали друзья и сослуживцы и выходили от него обескураженные. Общительный, всегда готовый поддержать шутку и посудачить о новостях, Ника, похоже, заболел или вложил деньги куда-нибудь не туда. Петро Захарчур, репортер из спортивного отдела, не смог расшевелить его даже известием о новых похождениях Марадоны и, соболезнуя, предложил слетать в магазин за лекарством.

– Не мучайся, старина, – сказал он. – Похмелье – еще не конец света. В нем главное – постепенность на выходе. Принимаешь стопочку "Смирновской", пару пива, а потом обязательно девочка. Хочешь, пришлю Кирку Погребельскую?

Ника немного встрепенулся:

– Как Погребельскую? Да она второй месяц с Иофой? Нет, она не согласится.

– Старичок! – Захарчук обрадовался, заметя тень в потухших глазах друга. – Что значит с Иофой? С Иофой она по должности, он ее начальник, учитель, а с тобой будет из сострадания. Я же ей объясню, в каком ты состоянии. Она девица милосердная, чувствительная. Знаешь, где она хотела работать, если бы не газета?

– Где?

– В доме престарелых. Честное слово! Сама говорила. Она же некроманка. Как раз тебе с похмелюги.

Под Киру Погребельскую, редакционную секс-бомбу, Ника подбивал клинья уже давно, но пока безрезультатно. Это задевало его мужское самолюбие, тем более что Кира не слыла недотрогой. Теперь-то, задним числом, он видел, как в последнее время вокруг него накапливались разные мелкие неприятности, очевидные предзнаменования большой беды, вот она и грянула. Он сознавал, что влип крепко, сунул голову в петлю, но только не мог понять, где и какую допустил промашку.

Отчего так вздыбился замшелый, грозный подпольный властелин? Чем он его так насторожил? Старый шакал не дал ему рта открыть, и вот теперь надо уже думать, как уцелеть. Ничего путного не приходило в башку, и самое разумное, пожалуй, было оформить командировку и смотаться на пару недель из Москвы. Ника был газетчиком до мозга костей, препятствия лишь возбуждали его охотничий азарт, но сегодня был явно не тот случай, чтобы лезть на рожон. Некоторое время он раздумывал, не позвонить ли Груму, но и это оставил на потом.

В конце концов, поперся к главному редактору и объявил, что собирается дней на десять, а может, и больше, поехать в Краснодар, а оттуда в Ростов. Он и тему придумал нормальную: среди донского казачества давно шло какое-то любопытное брожение, но Иван Иванович темой даже не поинтересовался.

– Надо, так и поезжай, – сказал он, чему-то словно обрадовавшись. – Командировочный фонд почти весь в целости. Заодно и на подписку поработаешь.

"Ах ты, старый прохвост!" – подумал Ника. Нехорошее подозрение кольнуло его в сердце. Вспомнил странные слова Благовестова: "Понадобится, я тебя с твоим Иваном Ивановичем куплю. Товар недорогой".

Из пустоты такая обмолвка не вылетит.

Главный редактор, против обыкновения, прятал глаза в пол, или это чудилось воспаленному Никиному воображению. О недавних замыслах ни слова, будто их и не было.

– Иван Иванович, – Ника зашел сбоку, чтобы все же поймать взгляд человека, под началом которого проработал десять лет. – А почему вы не спросите, чего это я вздумал про казаков писать? Ведь позавчера…

• Предыдущая
• 36/84
• Следующая