Игры Эн Ро Гримм (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 13

Киллиан – или господин добрых вестей? – подслеповато, растерянно моргнул, а затем вновь уткнулся в книгу:

– Ему ничего от меня не нужно. У него и так будет всё хорошо.

– Что значит – «не нужно»? – неискренне возмутился Айвор. Но сиял он так, словно купил билет на отвяжись, а выиграл миллион, причём наличными и сразу; видимо, даже такие слова из уст господина добрых вестей считались благим предзнаменованием. – Откуда такая скупость, разве я тебя этому учил?

– Тебе нужно, ты и дари, – с ухмылкой перебил его хозяин Эн Ро Гримм, которому, очевидно, аттракцион уже наскучил. – Раз уж положил глаз на рыжего парнишку… Дай-ка угадаю, не можешь? Исчерпал запас сил на сегодня, милый кузен? Досадно, – и ухмылка его стала ещё шире. Затем он обернулся к Джеку: – Но и впрямь, несправедливо выходит. Может быть, у тебя что-то есть? Не хочешь полагаться на чужую милость, так предложи обмен. Сделки, сам знаешь, тем и хороши, что платишь вперёд – и точно знаешь, что отдаёшь… Ну как?

Хотя Джек и не собирался реагировать на явную провокацию, но всё же машинально прикоснулся к карману. Два жёлудя, таких высохших и сморщенных, что они больше напоминали изюм; старые игральные кости… Слишком ценное для него, но абсолютно бесполезное для кого-то ещё.

– Нет, – сказал он, беспечно улыбнувшись. Сирил продолжал на него смотреть, не скрываясь, как будто бы сердито, но и тревожно в то же время. – Чего взять с бродяги?

Ответ, видимо, был правильный, потому что лицо у Неблагого сделалось совсем уж злым, а глаза вдруг заполыхали.

– Ну, если нечего, тогда мы…

– Постой! Зачем же так торопиться, – прервал его насмешливый возглас. – Я пока не вручил никаких даров, а по справедливости должен.

Неблагой развернулся к трибуне всем телом:

– Эйлахан. Опять ты. Что, решил всё же расплатиться за музыку со скрипачом?

Лисий колдун – вмешался снова он, кому ещё – легко спрыгнул на арену, вприпрыжку пронёсся, лавируя среди игроков, и стрункой вытянулся напротив Неблагого, заглядывая ему в лицо снизу вверх. Уязвимым он, впрочем, не выглядел, несмотря даже на разницу в росте; пышный рыжий мех лежал на плечах и волнами спускался к земле; в рыжих волосах горела золотая корона с острыми зубцами-шипами, и пылали красные, точно кровь, одежды.

Неблагой выдохнул очень по-человечьи – и отступил на шажок… нет, даже на полшажка.

Но всё же отступил.

– Малютку скрипача и без меня одарили сверх меры, – усмехнулся Эйлахан, Король-Чародей, и легонько царапнул когтем-ногтем Неблагого под подбородком; Неблагой отчётливо сглотнул. – Нет, я одарю его соперника. Ведь этот со всех сторон достойный юноша, не колеблясь ни мгновения и ничего не прося взамен, предложил разделить мне с ним хлеб… точнее, бургер. И питьё. А теперь, глядите-ка, он последнюю рубаху… то есть, конечно, парку из зимней коллекции «Спенсерс» позапрошлого сезона отдал незнакомой барышне! Похвально, похвально, – пропел Эйлахан, и, резко развернувшись, шагнул к Джеку; рыжий меховой плащ вильнул, как огромный пушистый хвост. – Благие дела всегда вознаграждаются, ведь так?

…вблизи лисий чародей не выглядел таким уж добрым и безопасным. Глаза у него были чуть раскосые, зелёные, невыносимо яркие; черты лица резковатые; изящные пальцы оканчивались тёмными, острыми, чуть загнутыми когтями, и пахло от него тоже зверем, чистым, молодым, но хищным.

– Когда как, – ответил Джек с трудом; голос у него изрядно сел. – Иногда бывает, что за добрые дела бывает расплата.

Эйлахан расхохотался, точно услышал славную шутку… а потом плавным движением сдёрнул плащ и накинул его Джеку на спину.

Мех оказался очень лёгким и тёплым – и словно бы дышал, как живой.

– Жалую тебе плащ со своего плеча, – широко улыбнулся Эйлахан, аккуратно застёгивая металлические крючки где-то у Джека под горлом, а затем провёл когтистыми ладонями по лопаткам и по предплечьям, точно расправляя мех. – Береги его; он не только согреет тебя в самый лютый холод, но и научит кое-каким лисьим фокусам. А лицо твоё кажется мне знакомым! – добавил он вдруг и немного склонил голову, сощуриваясь. – Была у меня в свите одна лисица, строптивая и влюбчивая… Исчезла лет пятьдесят назад, увязалась за каким-то смертным мальчишкой и заигралась. У тебя в роду нет лисиц?

В голове у Джека зазвенело; он стиснул кулаки так, что ногти впились в ладонь.

– Боюсь, что я самый обычный человек.

– Ну, это дело поправимое, – заговорщически подмигнул ему Эйлахан. И обернулся к востоку: – О, а небо, я смотрю, светлеет – значит, скоро начнётся Игра. Недруг мой, может, пустишь мальчика первым? Даров ты ему не дал, так дай хоть фору.

Неблагой тоже оглянулся.

– И впрямь светлеет, – признал он задумчиво. – Странное дело, ведь эта ночь обычно длится столько, сколько мне потребно, а тут ещё с дюжину игроков посмотреть надо… Ну, фора так фора. Действительно, если охота начнётся прямо сейчас, это будет, пожалуй, скучно.

Неблагой снял с пояса рожок и поднёс к губам; над ареной разлился чистый, низкий, вибрирующий звук, похожий не то на вой, не то на гул металла, по которому ударили молотом. Трибуны разъехались, образуя арку, а за ней, в белесоватом тумане, показались тёмные бесплодные земли – не то большой помертвелый луг, не то пустошь с редкими деревцами; снова пахнуло осенью, прелой листвой, холодом и уставшей землёй.

– Беги, Джек Эйден, – прогрохотал голос, кажется, прямо внутри головы; волшебный рожок продолжал надрываться. – Беги, спасай шкуру! Быстрей! Быстрей!

Сирил Айленд – в одной руке скрипка со смычком, в другой смертоносный арбалет – глядел растерянно, почти испуганно, однако вокруг него ореолом колыхалась тьма.

– Беги, Джек! – звонко крикнул Эйлахан. – Беги, пока лапы несут!

На трибунах заулюкали, захохотали, застучали не то каблуками, не то копытами, не то одобряя, не то осуждая, не то подгоняя. Сердце колотилось всё быстрее; перед глазами плавала золотистая муть; пение рожка двоилось и дробилось, порождая жуткое эхо.

Арбалет в руке у Сирила дрожал.

На языке был призрачный привкус крови.

Джек сорвался с места – и опрометью кинулся в арку.

…звуки и запахи стали острее; цвета померкли; земля мягко пружинила под ногами, откликаясь на каждый шаг.

Он бежал; и бежал.

И бежал.

…ароматы поздней осени дразнили и тревожили чуткий нос; обломанные стебли сухой травы кололи лапы; хвост немного заносило на поворотах, и он сейчас больше мешался, чем помогал.

Джек бежал, куда глаза глядят.

Джек был дома.

В детстве мир видится огромным, неизведанным и загадочным. Деревья подметают небо, верхушки травы торчат вровень с плечами, глубина лужи сакральна, а ручей в овраге течёт из трансцендентного ниоткуда в непостижимое никуда. Под кроватью, в шкафу и в подполе обитают монстры, и они ужасны, однако смерти – настоящей – пока что нет.

Здесь, в зачарованных землях Эн Ро Гримм, Джек будто бы снова стал ребёнком.

Словно очумелый, он носился по лугам и лесам, взрывал лапами опавшую хвою и податливую сыроватую землю, вспугивал птичьи стаи, перескакивал через речушки, не замочив хвоста. Мир вокруг принимал его с радостью. Шиповник заботливо подбирал шипы, стоило задремать в благоуханных зарослях, где среди пожелтевшей уже листвы мелькали и яркие розовые цветы, и красные ягоды-фонарики; дождь утихал, если не выходило найти нору для ночлега. Джек много охотился, не брезгуя мышами, лягушками и жуками, но больше всего любил выслеживать быстрых, вертлявых кроликов – ох, какое удовольствие было разгадать все хитрости и трюки, нагнать добычу и вонзить зубы в горячую, сладкую плоть! Ловить рыбу ему нравилось тоже, особенно на мелководье, где течение было быстрым и река закипала белой пеной среди камней… Однажды в лунную ночь, стоя на большом плоском камне у берега, Джек, поддавшись странному порыву, склонился к спокойной водной глади. Река отразила молодого рыжего лиса, стройного, подвижного и лукавого. Он не нашёл это ни в малейшей степени удивительным, наоборот, вполне естественным, и уверился, что очень хорош собой; особенно это касалось ушей и хвоста, но белая манишка на груди и чёрные чулки – на задних лапах даже более тёмные, чем на передних – тоже были ничего так.