Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 39

Отец, привыкший, что все можно решить нахрапом и по щелчку, продолжает выступать, но в итоге напарывается на неприступный обломок льдины по имени «Кирилл Смолин».

Вот тут-то и приходит время по-настоящему познакомиться папеньке со своим бывшим зятьком. Прочувствовать на своей собственной шкуре, каким убийственно невозмутимым и жестким может быть Кир, когда на его территорию кто-то посягает.

Я не знала, что можно разнести оппонента в хлам, ни разу не повысив голос, но сейчас именно это и происходит. Отец пытается перейти на повышенные тона, но его раз за разом холодно опускают на землю, поправляя корону лопатой. Смолин не стесняется напоминать ему, что его мнение в этом доме никого не интересует, и что орать он может исключительно за порогом.

В итоге все закачивается эпичным:

— Ноги моей здесь больше не будет, пока не эти молокососы не извинятся, за свои слова и поступки!

— Скатертью дорога.

В общем, я снова убедилась, что Кирилл конченый упырь и ни разу не гостеприимный хозяин. Вроде спокойный, но если его дергать за усы, то руку запросто откусит.

Отец мой этого то ли не знал, то ли не понимал, то ли считал, что в этом доме ему и слово поперек вякнуть не посмеют. В итоге теперь сердито шагал снаружи, то и дело расползаясь по снежной каше, потому что такси в наш двор заезжать отказываются.

Провожаю его взглядом и невольно улыбаюсь. Ничего, ему полезно, пусть побесится.

Тем временем Кир выпроваживает своих. Только Нина Ивановна напоследок заглядывает ко мне, целует в нос Ксюшу и убегает со словами:

— Нам уже пора.

В опустевшей и тихой квартире я спокойно укладываю дочку и выхожу к бывшему мужу. Он на кухне, абсолютно спокойный и невозмутимый, читает новости.

— Ты как? — спрашивает, не отрывая взгляда от экрана.

Я прислушиваюсь к своим ощущениям.

Как я? На удивление хорошо.

— Все в порядке, — жму плечами и рассеяно улыбаюсь. — как прошел разговор с папулей?

Кир усмехается и показывает ладонью, мол ни то, ни се.

— Кажется, я его разочаровал.

— Ну и правильно, а то ходишь тут весь из себя правильный, выпендриваешься…

Боже, я что пошутила? Со Смолиным? Капец…

Кажется, от смущения я покраснела вся, до кончиков волос. Пришлось поспешно отворачиваться к раковине и делать вид, что надо срочно постирать одноразовую салфетку, которой стираю со стола.

Кирилл или не замечает моей выходки, или делает вид, что не замечает.

— Мне остаться, чтобы помочь тебе с купанием, или сама справишься?

Конечно, я справлюсь, но… На плите стоит жаркое в горшочках, в духовке румяный пирог, в морозилке торт-мороженое. Наготовила на пятерых, а в итоге все разбежались, не съев ни кусочка.

— Поужинаем?

— С удовольствием.

Вот и славно. Не пропадать же добру?

Убеждая себя в том, что это единственная причина, по которой я попросила бывшего мужа остаться, начинаю накрывать на стол.

Вечер получается на удивление неплохим. У нас есть вкусная еда и актуальная тема для разговоров – родительское влияние, и как от него отбиться. Аккуратно, подбирая слова и маневрируя, мы говорим не только о сегодняшнем спектакле, устроенном моим отцом, но и о том, что было раньше. Учимся делать то, что прежде у нас категорически не получалось – не просто обмениваться ничего не значащими словами, а слушать друг друга и слышать.

Это не просто. Слишком много обид и ошибок в прошлом, их не забудешь и не вычеркнешь. Их надо прорабатывать, проговаривать и заново строить то, что было разрушено.

Сложно, но я готова попробовать. Потому что сегодня, впервые за все время почувствовала, что Смолин на моей стороне. Искренне, от души, а не ради галки или того, чтобы кому-то угодить. А еще я почувствовала, что он сам готов измениться и сделать шаг навстречу.

Учитывая наше уродливое прошлое, можно было бы отвернуться, провести линию и не пускать за нее, но у меня не получалось. Что-то внутри теплилось. Какая-то вера, что в этот раз все будет иначе.

В таком же ритме проходит еще пара недель.

Мы с Ксюшей находим удобный ритм сосуществования, Кирилл по-прежнему рядом, и это уже воспринимается как само собой разумеющееся.

Кажется, он меня приручил к своему присутствию, и что еще хуже приучил к тому, что на него можно положиться. От этого не по себе. Вернее, от этого страшно до одури. Потому что я не могу его понять, не могу просчитать. Хочется верить в одно, а прошлый опыт подкидывает совсем другое.

Он взрослый, и к отцовству подходит осознанно. Это плюс, огромный, но от этого же меня и трясет, потому что нет-нет да и колет мыслью, что все это ради ребенка, что я здесь вообще ни при чем. Просто инкубатор, наседка для его детеныша.

Слова о навязанной обузе так прочно засели у меня в голове, что я никак не могу от них избавиться и перевернуть страницу. Они царапают, кусают, топчутся на моей неуверенности в себе.

Но в то же время, я не могу не замечать, что отношение Смолина в корне поменялось. Как он смотрит, как говорит, что делает. Другой.

Может, все-таки что-то есть…

Эта надежда сидит на второй чаше весов и, если честно, греет по ночам.

Я вижу сны про нас. Иногда такие жуткие, что просыпаюсь в слезах, заново окунувшись в тот безразличный ад, который он подарил мне в прошлый раз. А иногда наоборот, теплые и светлые, отчего потом весь день играет улыбка на губах.

Я ловлю себя на мысли, что жду его. Жду, когда придет к нам после работы, или завалится с самого утра в выходной. Жду звонка. Жду простых сообщений. Пытаюсь остановиться, напоминаю себе, чем все закончилось в прошлый раз, но все сильнее вязну в наших новых отношениях.

В один прекрасный день прихожу в себя перед зеркалом, замазывая синяки под глазами, чтобы казаться более свежей и миленькой. А потом и вовсе понимаю, что принарядилась, да и волосы не в комелек забраны, а заколоты в очень даже милую прическу.

Капец…

Пытаюсь себя настроить на серьезный лад, убедить, что так нельзя, что надо в первую очередь думать о ребенке, о ее будущем, а все эти охи-ахи и чувства на разрыв значения не имеют. Но увы, у сердца свое мнение. Оно как выбрало тогда Смолина, так и бьется быстрее только когда Кирилл рядом.

Похоже на болезнь, а как излечиться не знаю. А когда смотрю на Кира с Ксюхой на руках и вовсе не уверена, что хочу излечиваться.

И конечно же, просыпается она. Королева моей нервотрепки. Ревность!

Я все чаще думаю о том, как продолжается его вечер или ночь после того, как он уходит от нас. В поисках очередной утки? Хотя ему и не надо искать. Она сими ходят за ним гуськом и надрывно крякают, в надежде обратить на себя его ледяное внимание.

Гоню от себя картины их возможного досуга, всеми силами пытаясь вернуть себе то натренированное равнодушие, которым только и спасалась во времена нашего брака.

Но увы, не получается. Я слишком уязвима сейчас, слишком ранима. Все мои щиты с рождением ребенка дали трещину, и пока мне не удается их восстановить.

Это рушит иллюзию того, что я самодостаточная, сильная и могу со всем справиться. Это страшно. Я будто снова становлюсь той девочкой, которая ждала от брака чудес, а в итоге получила камеру эмоциональных пыток. Заново проходить через такое я не хочу, разрываюсь между желанием узнать правду о личной жизни и страхом, что мне там снова нет места. Мечусь и думаю, думаю, думаю.

В итоге так задалбываю Вселенную своими думами, что она дает мне шанс разобраться во всем самой.

В четверг днем накрывает зубная боль. Такая сильная, что терпеть просто невозможно, поэтому я прошу Лену немного посидеть с Кнопкой, а сама бегом несусь в клинику. Проторчав там почти два часа, выползаю, как не живая. Пол лица онемело от заморозки, рот на бок, губ не чувствую.

Кое-как звоню подруге и шепчу в трубку:

— Я все. Скоро буду.

— У нас все хорошо, можешь не торопиться.

Я бы и рада поторопиться, но сил нет и ноги вялые, как макаронины.