Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 13

— Долго планируешь его мариновать? Дождешься, его разорвет к чертям собачьим.

— Не порти мне аппетит. Дай насладиться последними часами спокойной жизни.

Ленка смотрит на меня напряженно, пытливо. От волнения даже губы кусать начинает:

— Думаешь, все будет плохо?

— Будет, — я ничуть в этом не сомневаюсь

Я не знаю, как поведет себя Смолин. Может, начнет права качать и спрашивать, почему раньше не сказала. Может, начнет выдвигать претензии, почему аборт не сделала. Я даже думать об этом не хочу, просто пью кофе, медитирую, настраиваюсь.

Но сколько бы ни откладывала, сколько бы не находила предлоги задержаться у подруги в гостях, время возвращаться все-равно настает.

— Если что, сразу звони, — причитает Леночка, застегивая пуговицы на моем пуховике, будто я маленькая, и ничего сама не могу, — у меня друзья в ментовке есть. Помогут.

Я очень сомневаюсь, что мне кто-то сможет помочь. Нахлобучиваю шапку по самые глаза, ныряю ногами в широкие теплые угги, беру с крючка сумку:

— Все. Не поминай лихом.

— Дура! — беззлобно огрызается подруга и порывисто обнимает. Сжимает крепко-крепко и шепчет, — хорошо все будет, Свет. Прорвемся. Ты не одна.

— Я знаю.

Обнимаю ее в ответ и ухожу. Такси уже ждет внизу, светофоры на пути горят только зеленым, дороги почти пустые. Судьба будто нарочно расчищает передо мной путь, стремясь поскорее загнать в западню.

Чем ближе к дому, тем сильнее меня трясет. Печка в машине работает на полную, а у меня холодный пот по спине и руки, как ледышки. В животе малышня аккуратно толкается чуть выше пупка, и я кладу сверху руку, чтобы успокоить. А заодно успокаиваю саму себя.

Я знала, что рано или поздно придется держать ответ перед Смолиным? Знала.

Знала, что будет сложно? О, даааа.

Готовилась? Ну вроде, как.

Вот и пришло время проверить это на практике. Как говорится, пять минут позора и снова на коне…а может и нет.

Когда такси останавливается у подъезда, я не спешу выходить. Для вида роюсь в сумке, будто деньги не могу найти, а сама глазами шныряю по сторонам в поисках Кирилла. Нет ни черной тачки, ни его самого. Уже легче.

С чего я взяла, что он будет ночь напролет толкаться под моими окнами и караулить? Не тот это человек.

— Спасибо, — расплачиваюсь за поездку, неуклюже выбираюсь из машины и бреду к подъезду. На губах нездоровая улыбка, как у приговоренного, получившего крошечную отсрочку, в сердце смятение.

Все хватит. Сейчас приду домой, сяду на любимый диван, соберу в кулак свои виртуальные яйца и позвоню Кириллу. И будь что будет. Я готова.

Однако, стоит мне отпереть дверь и шагнуть внутрь, как готовность сползает на нет, потому что рядом с порогом – пара мужской обуви, а на вешалке темнеет знакомая куртка.

Вдох…

Выдох…

Еще раз. И еще…

Я пытаюсь унять дрожь, вернуть дыхание и какую-никакую опору под ногами.

Я знала, что так будет, знала, что рано или поздно придется держать ответ. Черт, да еще сегодня утром, валяясь на Ленкином диване, я прекрасно отдавала себе отчет, что подошла к финальной черте. Но сейчас, конкретно в этот момент, мне хочется подоткнуть заднюю, выскочить за дверь и бежать, не разбирая дороги.

Увы. Отступать некуда, бежать тоже. Это моя территория, мой дом и моя жизнь, в которой снова все кувырком.

Холод в груди ширится. И я даже рада ему, потому что он гасит эмоции, вымораживает панику, страх.

Это просто неприятный момент. Сложный, болезненный, но необходимый. Я устала прятаться и вздрагивать от мысли, что секрет раскроется. Хватит. Надо просто сделать это.

Я не бегу в гостиную, с перекошенным ртом и вытаращив глаза от страха. Вместо этого неспешно раздеваюсь, ставлю свои унылые угги рядом с сверкающими чистотой ботинками Смолина. Перевешиваю его куртку на самый дальний крючок, а на его место вешаю свою, потому что в своем доме я буду делать так, как удобнее мне.

Иду в ванную, неторопливо и тщательно мою руки, причесываюсь, одновременно разглядывая свою бледную физиономию в зеркале. Хороша-а-а-а. Глазищи огромные, на щеках пятна, потрескавшиеся губы. Измученная, натянутая как струна, но мне нравится. Я такая…естественная. Без наигранной стервозной маски, без попыток изобразить из себя роковую бабенку перед бывшим мужем. Я – это я. Вот и все.

После ванной отправляюсь на кухню. Набираю полный чайник воды и ставлю на плиту. В ящике нахожу творожное печенье и любимые сушки — ставлю на стол. Из вазочки беру мандарин, чищу его и, отправив в рот сочную дольку, блаженно жмурюсь.

Ну все, Светик. Пора. Надо просто сделать это, просто прожить этот гребаный момент и ползти дальше. Все будет хорошо.

После короткой медитации, я набираюсь решимости и отправляюсь в комнату. Захожу, как ни в чем не бывало, на ходу расстегиваю ремешок часов. Спокойная, будто ничего не происходит. Будто нет ничего странного в том, что в кресле, разметав руки по подлокотникам, сидит Кирилл. Подумаешь, делов-то…

Меня чуть не сбивает с ног ледяным взглядом, но я не показываю вида. Наоборот, подхожу ближе к столику рядом с креслом и ставлю часы на зарядку, потом не глядя на Смолина, монотонно произношу:

— Больше никогда так не делай. Еще одно незаконное вторжение в мой дом и, я вызову полицию, — выдаю ничего незначащую улыбку, — все встречи только на нейтральной территории. По обоюдному согласию. По звонку.

Я специально не спрашиваю, как он сюда проник, и что здесь делает. Никакого дешевого недоумения и игр в дурочку, которая слишком тупа, чтобы понять, что к чему. Никаких упреков. Пытаться его застыдить – это все равно что головой с разбегу о стену биться. Знаю, пробовала, больше не хочу.

— Я звонил.

Оооо… Как всегда предательская дрожь под коленками от одного только голоса. Он особенный. Бьет в цель и резонирует с тем бедламом, что творится внутри.

Я ведь когда-то первый раз поплыла именно от его голоса. К отцу приехали партнеры, и они устроились в беседке на заднем дворе, а я сидела в своей комнате на втором этаже и пыталась готовиться к зачету. И не могла запомнить ни строчки! Слушала! А потом как дура, подглядывала из-за тонкой шторы, пытаясь понять, у кого же такой бархатный баритон с встроенной функцией размягчения мозгов.

Памятуя о прежних ошибках, я максимально высоко поднимаю защитные барьеры, не смотрю на него, продолжая равнодушно заниматься своими делами:

— Знаю. Была занята, поэтому не отвечала.

— Всю ночь?

— Без комментариев, — сразу провожу границу дозволенного, — это личное.

Смолин не спешит раздирать меня в клочья. Присматривается, наблюдает. Я перемещаюсь по комнате, делая вид, что навожу порядок, а тяжелый взгляд неотступно перемещается следом за мной. Я чувствую его каждой клеточкой и задыхаюсь. Мне кажется, меня он меня просвечивает насквозь. Видит каждую клеточку, каждую потаенную мысль, все то, что я бережно храню и не собираюсь никому показывать. Особенно бывшему мужу.

На кухне свистит чайник.

— Тебе кофе? — разворачиваюсь к Кириллу, всеми силами стараясь держаться уверенно и не закрываться, хотя очень хочется положить руки на живот. Спрятать его от жадного внимания, — как всегда несладкий и без молока?

Дожидаюсь неспешного кивка и выхожу из комнаты.

К сожалению, короткой передышки, пока иду на кухню, не хватает, чтобы справиться с болезненными спазмами в груди и надышаться. Не слышу, но чувствую, что Смолин на спиной, буквально в шаге от меня. Остается только надеяться, что он не слышит, как за равнодушным фасадом гремит сердце. Не надо ему этого слышать, это тоже личное.

Я собираюсь достать кружки из шкафа, но в дверцу над моей головой жестким движением упирается мужская ладонь. Все время вышло.

С тяжким вздохом я оборачиваюсь к своему светлоглазому кошмару. Он слишком близко, я буквально зажата между ним и кухонным гарнитуром.

— Держи дистанцию Смолин, — улыбаюсь одними губами, выдерживая убийственно тяжелый взгляд, — у меня слабый желудок. Чужие запахи провоцируют тошноту.