Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Успенская Ирина - Страница 47

И он, пожалуй, был прав. Если бы Грегор мог остаться и помочь, он бы так и сделал, что бы там ни нес пьяный Малкольм про свою великую любовь. Но кое-что надо переживать в одиночку, как зверь, что забивается в логово, не позволяя другим увидеть свою слабость. Малкольм ему доверяет, конечно, но завтра может и пожалеть, если наговорит лишнего. Гордость Дорвеннов ни на каких весах не уступит гордости Бастельеро.

Поэтому он встал и кивнул. Сказал негромко:

— Понадоблюсь — позовешь. Как обычно, в любое время.

Увидел короткий кивок в ответ и пошел к двери. Уже почти взялся за ручку, но тут в спину прозвучало:

— Стой!

Грегор замер, потом повернулся. Малкольм сидел, откинувшись на спинку кресла, и сейчас было хорошо видно, как он постарел. То ли за эти десять лет, что они толком не виделись, то ли за несколько часов, прошедших после бала… Бывает и такое, оказывается, что часы длятся дольше, чем годы. Под голубыми глазами короля набухли мешки, лицо расплылось, да и сам он разом погрузнел, оплыл, как тающий по весне сугроб, и Грегор поклялся себе, что обязательно вытащит друга хоть на охоту — плевать, что он сам ее терпеть не может, Малкольм-то любит! — хоть просто на тренировочную площадку. Безобразие же — так распускаться! А женщины… это пройдет!

— Если забуду, — продолжил Малкольм со странной пугающей неторопливостью, — можешь потом напомнить. Даю тебе разрешение жениться, когда захочешь и на ком захочешь. Слова больше не скажу! Но — с условием.

— Каким? — вскинул брови Грегор, гадая, что это, пьяная прихоть или настоящее обещание.

Большой серо-белый кот вывернулся откуда-то из-под стола, прыгнул к королю на колени, потерся мордой, с подозрением косясь на Грегора.

— Женись по любви, болван, — тоскливо выдохнул Малкольм, запуская пальцы в шерсть кота. — Ты не король, тебе можно. Женись на такой, которая… будет стоить всего! Всего остального, понимаешь? Титула, состояния, договоров, мать их барготову. Чтобы за нее все это отдать — и не жалко. Я бы отдал. Хоть сейчас. Да поздно. И ты запомни: один раз повернешь не туда — и все. Все, Грегор, понимаешь? Ты же умный… Умнее меня, я всегда это знал. Только зря… слушал тебя. Ты все мне тогда сказал правильно. Что корона стоит счастья. Моего, ее… Нет, Грегор, не стоит. Жизни — да. А счастья — нет. Жаль, сыну этого сказать не смогу. Не поймет. И тоже — поздно.

— Твои сыновья…

Грегор хотел сказать, что Криспин и Кристиан — уже сейчас видно — истинные принцы, спокойные, рассудительные, и оба на удивление хорошо понимают, в чем состоит их долг… Но Малкольм измученно махнул свободной рукой и повторил совсем глухо:

— Иди.

А потом снова уронил голову, и Грегор, помолчав несколько мгновений, тихо вышел, плотно закрыв за собой дверь.

— Да что же это такое! Сперва посыльные будят! Теперь эта полоумная орать взялась! Никакого покоя… Все папе расскажу, пусть меня в другую комнату переселят!

Возмущенный вопль ударил по ушам, и Айлин рывком села на постели, пытаясь понять — где она? Кажется… кажется, в Академии… А темный безымянный ужас, от которого заходится сердце и так оглушительно гремит в висках кровь — это всего лишь сон. Кошмар.

Подробности сна никак не вспоминались, только вот это самое ощущение ужаса, от которого она, наверное, закричала?

— Из-звини, — пробормотала Айлин, не глядя на возмущенную соседку, но Иоланда только сердито фыркнула и чем-то загремела.

Не удержавшись, Айлин бросила на нее быстрый взгляд: очень хотелось увидеть что-то знакомое и совершенно точно настоящее, пусть даже и не слишком приятное!

Растрепанная, запыхавшаяся и раскрасневшаяся Иоланда сражалась с дорожным сундучком: пыталась запихнуть поверх пестрого вороха вещей стопку учебников. Ворох отчаянно сопротивлялся.

С высоты своей кровати Айлин отлично видела и кое-как упиханное в сундучок покрывало с постели соседки, и край желтого шелкового платья — наверное, в нем Иоланда приехала в Академию осенью, ведь во время учебы адептам дозволяется только мантия! — и кружевной чулок, свесившийся из сундучка, прямо как змеиная шкурка, которую мэтр Денвер велел оживить на прошлом уроке по анимированию.

Иоланда тоже заметила чулок, сунула его поглубже в недра сундучка, захлопнула крышку и села на нее сверху, чтобы та не поднималась.

— Кажется, я все-таки что-то забыла! — заявила она уже через минуту и бросила на Айлин быстрый взгляд — смотрит ли соседка и достаточно ли завидует?

Айлин молча отвернулась, отбросила одеяло и, сменив ночную рубашку на мантию и наскоро умывшись, отошла к окну. Лучше во двор смотреть!

Хорошо Иоланде! Она на вакации едет домой…

Готовиться к отъезду Иоланда начала еще вчера: уложила в сундучок и платье, и туфельки, и — спасибо, Претемнейшая! — баночки со своими вонючими кремами, и атласные цветы, которыми обычно украшала волосы, и несколько учебников. Первой в укладку отправилась «Достославная и подробная история Ордена», причем до этого Иоланда с подружками просидели над учебником целый час, попивая шамьет, поедая пирожные и делая вид, что читают, но не перевернули ни одной страницы, только томно вздыхали. А перед тем, как закрыть учебник, Иоланда достала из него закладку-миниатюру примерно с ладонь размером, и девицы принялись любоваться ею по очереди. А потом Иоланда спрятала картинку между страниц книги. А книгу — на самое дно сундучка!

Айлин даже пожалела немного, что увидеть изображение на миниатюре ей так и не удалось. Впрочем, некоторые мысли у нее на этот счет были, если вспомнить, кто ведет историю магии. Только ничегошеньки у Иоланды не получится, даже если она разведет в своих светлых кудряшках целую клумбу атласных цветов и намажется ведром кремов и мазей. Все эти девицы только сплетничают о магистре Роверстане, а спроси у них, оказал ли магистр хоть кому-то внимание, переходящее за грань обычной любезности, сразу прикусят язычки — и точно не из скромности. Просто рассказать им будет нечего, иначе вся Академия давно гудела бы от такой новости. Маги и магессы, оказывается, сплетничают еще похуже, чем в светских салонах.

Она поправила зимнюю занавеску, чтобы плотная ткань не закрывала отлично видимый с третьего этажа внутренний двор.

Внизу царила та суматоха, которая обычно начинается, если куда-то приезжает сразу дюжина гостей. Или две дюжины. А то и три. Почти весь двор запрудили экипажи: с гербами на дверцах — и без гербов, новенькие, поблескивающие под низким утренним солнцем свежим лаком, и старые, обшарпанные, — самые разные. Первый день вакаций! Вот в этих экипажах и поедут домой адепты! А те, кто не может себе позволить экипаж, пойдут пешком, но домой, домой! Праздновать Солнцестояние с семьей, украшать праздничное древо, ходить в гости…

Айлин заморгала, пытаясь удержать слезы. Все, все разъезжаются по домам! Все, кроме нее, ведь если бы ее хотели видеть дома, то уже прислали бы… кого-нибудь!

Правда, в Академии тоже нарядили праздничное древо. Пушистую красавицу-елку, высотой под самый потолок бального зала, украшали сами мэтры-преподаватели — и, пожалуй, Айлин никогда не видела еще такой роскошной елки! Но это же совершенно другое дело! Дома все совсем иначе…

Дома на Солнцестояние всегда приезжают гости: тетушки с мужьями и детьми, подруги матушки или просто соседи и знакомые. А под древом скоро появятся подарки, красиво завернутые в разноцветную шуршащую бумагу: очередной набор для вышивания от матушки, сладости — от тетушек и что-нибудь ужасно интересное от тети Элоизы, вроде той книги сказок, подаренной, когда Айлин была маленькой, или толстого тома вольфгардских преданий…

И, конечно, от отца, который даже на войне помнил о них с братом и присылал игрушки к каждому празднику: Артуру — оловянных солдатиков или почти настоящую — а потом и самую настоящую — рапиру, а Айлин — кукол.

Правда, она вовсе не любила играть в куклы, но ведь это были подарки отца! Самые лучшие, самые драгоценные подарки!..