Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Успенская Ирина - Страница 21

Слова, кроме горечи, начали отчетливо отдавать еще и гнилью. «Могильной, — привычно определил Грегор и добавил для самого себя, уже не понимая, какой частью личности: — Любопытный эффект… Жаль, исследование не написать — материала мало».

— Его отца и мать, принявших ее ласково… И, разумеется, сестру. По возрасту они были близки, и молодая жена искренне надеялась обрести в золовке подругу и любящую родственницу. Золовка, казалось, отвечала ей тем же. Сущая идиллия, верно? Как вы полагаете, Дарра? — вспомнил он наконец странное имя Аранвена.

— Я полагаю, милорд мэтр, — с безупречной холодной учтивостью отозвался тот, — что, будь оно идиллией, вы не стали бы рассказывать эту историю на лекции о смертельных проклятиях.

Грегор коротко кивнул, как сопернику, отразившему удар, и позволил себе тень улыбки. Да, милорды магистры, вот это и есть — кровь! И стоит задуматься, так ли правы были древние маги, позволившие простолюдинам проходить полный курс обучения? Из них ведь потом всякое… вырастает.

— Но со временем супруга стала замечать, что братская любовь ее мужа к младшей сестре носит несколько… болезненный характер. Они много времени проводили вместе, и брат очень ревностно следил, чтоб его сестра не общалась ни с кем из молодых дворян, хотя среди них были весьма интересные партии для замужества. Когда семье стали поступать брачные предложения, наследник был неизменно против, каждый раз находя причины для отказа. Иногда — вполне веские, но иногда… — Грегор усмехнулся и пожал плечами. — Старинные рода часто скрывают непристойные секреты, однако в этот раз тайну сохранить не удалось. Когда юная супруга поняла, что ее подозрения оправдываются самым возмутительным образом… она не сдержалась…

«Дура. Молоденькая, безоглядно влюбленная в собственного мужа, преданная им и той, которую она искренне приняла как сестру. Разгневанная, потрясенная тем, что считала омерзительным, и по праву считала, конечно, только кому от этого легче?»

— К счастью, первым и единственным, кому она рассказала, стал ее свекор. Он, к его чести, даже не мог допустить мысли о подобном позоре и был потрясен не меньше…

«И тоже был дураком, — услужливо подсказал тот, второй, выглядывая из мрака памяти. — Ему бы пригласить хорошего разумника — иногда даже эти… особи бывают полезны — и заставить девчонку обо всем забыть, а с сыном хоть поговорить сначала. Он же сорвался глупо и истерично. Влюбленной новобрачной не то чтобы простительно, однако понять ее можно. Мужчину, главу рода, королевского некроманта, Баргот его побери… Его — нет. Во всем, что случилось дальше, его вина!»

— Глава рода, разумеется, счел себя обязанным прекратить эту непристойность. Он сообщил сыну, что его сестра немедленно отправляется в дальнее поместье под строгий надзор и выйдет оттуда исключительно к свадебному алтарю. И, конечно, устройством ее судьбы отныне станут заниматься только родители, брату же запрещено видеться с ней, писать ей или передавать подарки, словом — общаться любым способом. Пожизненно. Наследник смирился с решением отца, но не его сестра. Винила она, как ни странно, не отца, и, уж конечно, не брата, а золовку. Вдобавок, несчастная оказалась в положении и вскоре родила ребенка, которого у нее тут же забрали и отдали в семью брата. Сами понимаете, в старых семьях своей кровью не разбрасываются, это слишком большая ценность. Юная некромантка, то ли обезумев после родов, то ли просто в отчаянии, покончила с собой темным ритуалом, собственной кровью и смертью прокляв жену брата и весь ее род. О проклятии, впрочем, стало известно не сразу. За дюжину лет у наследника и его супруги так и не появился сын. Родились одна за другой три дочери, но все трое не дожили и до двух лет. Тогда глава рода осмотрел невестку и обнаружил проклятие. Приемный сын попытался утешить леди, которую считал родной матерью, но она прогнала его.

«Почему не умер ты? — зазвенел в ушах у Грегора отчаянный женский голос. — Почему — мои малышки? Лучше бы ты умер, а они — они жили бы! Уйди, провались к Барготу, проклятое отродье, видеть тебя не могу…»

— От потрясения у мальчика пробудился дар Претемной Госпожи. Напоминаю, ему было двенадцать — самый возраст. Выплеск был столь силен, что его приемная мать погибла. Но мальчик остался жив и впоследствии стал главой рода как единственный наследник по прямой линии. Проклятье же ушло в род его матери, затаившись там…

Он осекся, понимая, что едва не сказал слишком много. Конечно, семья Мэрли не слишком распространяется, кто и за что проклял их так, что теперь у Мэрли выживают лишь два старших сына, а прочие дети умирают во младенчестве. Позволить проклятому роду продолжаться — то ли великодушие, то ли изысканная пытка…

Адепты таращились на Грегора так, словно боялись пропустить хоть слово. Все двена… то есть одиннадцать. Ревенгар смотрела расстроенно и жалобно, словно лекция хоть как-то касалась ее самой!

«Наверняка навертела себе драму в трех актах с прологом и эпилогом, — подумал Грегор с досадой. — Вот Эддерли, сразу видно, понял, о чем шла речь, а эта… леди…»

— Адептка Ревенгар, — окликнул он. — Что важного вы узнали из сегодняшней лекции?

Девчонка вскочила с места, растерянно заморгала, как Грегор и ожидал, вцепилась пальцами в стол и неуверенно пробормотала:

— Что самые сильные проклятия накладываются на крови и смерти, мэтр Бастельеро!

— Так, — кивнул Грегор, проглотив обреченное: «Не многое же вы поняли, дитя». — Это все?

Темно-русый круглолицый простолюдин с первого ряда — адепт Морстен, кажется, — обидно хмыкнул, и Грегор отметил, что в следующий раз нужно будет спросить его. Потому что недостойно потешаться над однокурсниками. Эддерли покосился на соседа осуждающе, Ревенгар же вспыхнула, прямо как вчера в библиотеке, задрала нос и отчеканила:

— Нет, милорд мэтр. Еще я узнала, что самое важное в проклятиях — не забыть подумать перед наложением!

Морстен поперхнулся новым смешком, Эддерли вздрогнул, посадив в свитке крупную кляксу, кто-то свистяще выдохнул. Одиннадцать пар глаз уставились на Грегора выжидающе и… испуганно? Похоже на то. Впрочем, нет, всего десять. Дарра Аранвен обернулся и глянул на девчонку с удивленным одобрением. Следом за ним в ту же сторону покосился и Саймон Эддерли.

— Вот как, — медленно кивнул Грегор, с интересом наблюдая, как румянец на щеках Ревенгар выцветает, сменяется пронзительной бледностью, а пальцы вцепляются в крышку стола.

Взгляд она все же не опустила, зато еще сильнее расправила плечи и вскинула подбородок. А вот Дориан всегда отводил глаза первым, не то что его дочь!

Грегор усмехнулся.

— И вы правы, адептка. Добавлю лишь, что обдумывать свои действия — общее правило не только для наложения проклятий, но и для любых других чар. А также прочих… действий. Надеюсь, это запомнят все. Можете сесть.

Адепты вразнобой закивали, Ревенгар перевела дыхание и робко улыбнулась. Грегор набрал воздуха, чтобы все-таки перейти к рассказу о Фарнельской битве — пусть на этой лекции прозвучит и что-нибудь приятное, радующее слух…

Тяжелая дверь аудитории распахнулась, будто ее хорошенько пнули. Грегор удивленно повернулся — взглянуть, кто это позволяет себе столь яркое появление, — и почти не удивился, увидев на пороге ярко-желтую мантию магистра Волански. Судя по всхлипам, сопению и странному цокоту, за спиной магистра иллюзорника скрывался кто-то еще.

— Доброе утро, коллега, — бодро поприветствовал Волански начерченную на доске пентаграмму, ловко миновав взглядом Грегора. — Я к вам по делу!

— Доброе утро, магистр, — согласился Грегор, думая, что всего несколько минут назад утро и впрямь было добрым. — Чем могу помочь?

Словно отвечая на вопрос, из-за спины иллюзорника вышел «Пушок». Процокал когтями до самой кафедры, сел рядом с ней и постучал хвостом по полу, уставившись на Грегора. Любопытно, что сейчас его глаза светились не алым, как в их первую встречу, а ярко-синим — гораздо приятнее, пожалуй. Адепты восторженно зашептались, Саймон Эддерли так и вовсе наклонился вперед, чуть не вывалившись из-за стола, а Ревенгар побледнела до обморочной синевы.