Другие грабли. Том 2 (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 15

— Из жратвы есть только хлеб и яйца, — сказал Виталик. — Могу яичницу тебе сварганить.

— Нет, спасибо, я не голоден, — сказал я. — Тебе отец про меня рассказал?

— Ну, не зубные феи же нашептали, — сказал он. — И рассказал, и фотокарточку твою продемонстрировал, чтобы легче опознать было. И хочу тебе сказать, что за эти годы ты нисколько не изменился.

Потому что для меня этих лет и не было. Здесь прошло четыре года, а для меня — меньше суток. Это даже если время после моего возвращения ко всему приплюсовать.

Виталик взял табурет, ушел в прихожую и полез копаться на антресолях. Я глотнул кофе, он был дрянной, и сахар ситуацию с его вкусом никак не спасал. Зато он был горячий и бодрил, а больше ничего от растворимого кофе и требовать нельзя.

Закончив свои изыскания, Виталик вернулся и поставил на стол передо мной пыльную коробку из-под обуви.

— Отец сказал, если ты когда-нибудь появишься, я должен отдать тебе это.

— Смотрел, что там?

— Конечно, — равнодушно сказал Виталик. — Честно говоря, я не думал, что ты когда-нибудь появишься. Людей, которые вот так пропадают на несколько лет, обычно находят где-нибудь в подмосковных лесах в не слишком приятном виде и в компании могильных червей. Если вообще находят.

Я открыл крышку и увидел пачки денег и документы. Это было содержимое тайника из моей квартиры, заботливо сохраненное для меня семьей Савельевых. Поверх всего этого лежал пистолет и несколько запасных магазинов.

— Отец сказал, что ствол чистый и наверняка тебе пригодится, — сказал Виталик. — Бабки пересчитывать будешь? Если что, я ничего оттуда не брал.

— Даже если бы и брал, я не против, — сказал я. — Можешь и сейчас взять, сколько надо.

— Да мне хватает, — сказал Виталик. — Мать еще немного присылает каждый месяц из солнечной Италии. Меня к себе зовет, у них там с ее новым мужем семейный бизнес, рабочие руки не помешают, типа того.

— А ты что?

— А я ни хрена не бизнесмен, — сказал Виталик. — Я — простой российский лейтенант милиции. Других устремлений у меня нет.

— Тяжело, наверное.

— Кому сейчас легко? — вопросил он. — Ты где пропадал-то все эти годы, Чапай?

— А что ты вообще об этой ситуации знаешь? — аккуратно спросил я.

— Да все я знаю, — сказал он. — Хронопидоры, отдел Хы, люди из будущего, пытающиеся изменить настоящее, и ты вроде как тоже из их числа… И да, предвосхищая твой вопрос, сразу хочу сказать, что смерть отца с этим никак не связана. Просто оказался не в то время не в том месте, даже не по работе.

— Угу, — сказал я.

Конечно, то, что Сашка был не при исполнении и на первый взгляд никакой связи с его работой не было, ни о чем не говорило. Могли подстроить, могли очередного диверсанта прислать, если он сильно кому-то мешал… Но делать какие-то выводы, не ознакомившись с обстоятельствами его смерти, было преждевременно.

— Так где тебя носило?

— В вероятном будущем, которое уже не случится, — сказал я.

— И как там в будущем?

— Ничего особенного, — сказал я. — Ничего такого, по утрате которого стоило бы переживать.

— А почему оно не случится? Твоя работа?

— Только отчасти, — сказал я. — Основная причина в катаклизме вселенского масштаба. По крайней мере, они мне так сказали.

— Что за катаклизм?

— Темпоральный шторм, — сказал я. — Будущее оказалось вариативным, и буря уничтожает лишние варианты.

— А как она определяет, которые лишние?

— Там целая теория, — сказал я и в двух словах объяснил ему метафору с деревом времени, стволом и кучей веток, которые опадают под натиском шторма.

— А ствол, типа, не затронет? — уточнил Виталик, допив свой кофе и зевнув.

— Они считали, что да. В смысле, что не затронет.

— А мы, типа, ствол?

— Иначе в том, что они пытались сделать, не было вообще никакого смысла.

— Круто, — без всякого энтузиазма сказал он. — Прости, Чапай, но я скажу откровенно. Я любил отца, разумеется, но я совершенно не разделяю его ценностей и убеждений, и чем старше становлюсь, тем больше не разделяю. Потому что-то настоящее, которые было построено не без его активной помощи, не кажется мне наилучшим вариантом из того, что могло бы быть.

— Понимаю, — сказал я. — Но на самом деле тут все гораздо сложнее.

— Все всегда гораздо сложнее, — сказал Виталик. — Чем глубже ты во что-то погружаешься, тем отчетливее понимаешь, что дна вообще нет.

— Были еще два человека, которые в курсе моей ситуации, — сказал я. — Отец тебе ничего по этому поводу не говорил?

— Говорил, — сказал Виталик. — Но по факту остался только один человек. Генерал в прошлом году помер. Инсульт. Впрочем, он все равно уже был в отставке, так что вряд ли смог бы помочь тебе чем-то, кроме совета.

— А Петруха? — спросил я, все же надеясь, что, когда Виталик говорил только об одном человеке, он не себя имел в виду. Втягивать Сашкиного сына, совсем еще молодого парня, вот в это вот все мне совершенно не хотелось.

Виталик бросил взгляд на циферблат настенных часов и снова зевнул.

— Петрухе я через пару часов позвоню, — сказал он. — А сейчас прости, Чапай, но я спать пойду, мне сегодня на дежурство с утра. А ты чувствуй себя как дома, телевизор посмотри, новости послушай и вообще ни в чем себе не отказывай. Только сильно не шуми, ладно?

— Я так-то могу и в подъезде подождать, — сказал я.

— Фигню не неси, — попросил он и ушел, шлепая тапками по полу.

Глава 34

Судя по прикиду, Петруха либо уволился из органов, либо пытался внедриться в какое-то очень интересное место. Но я бы поставил на первое, в девяностые годы многие офицеры уходили на вольные хлеба.

Я сидел за столиком в небольшом кооперативном кафе, потягивал кофе, довольно дрянной и явно не стоивший тех денег, которые пришлось за него заплатить, и смотрел, как давний знакомый выбирается из припаркованного у обочины «кабана». Удивительно, но в эти времена машины можно было оставлять практически в любом месте, даже в центре Москвы, и никто за это не штрафовал. И тем более не эвакуировал.

И самое удивительное, что это не только «кабанов» касалось.

Говорят, что именно поэтому город и превратился в одну большую пробку, но усилия моих современников со всеми этими штрафами, эвакуаторами и всякими активными гражданами ситуацию все равно не спасали.

Петруха и сам раскабанел. Не до размеров покойного майора, конечно, но все равно довольно внушительно, и его малиновый пиджак явно был размера XL, и на солидной шее висела массивная золотая цепь. Он степенно вошел в кафе, огляделся по сторонам, радостно просиял, увидев меня, и направился к моему столику.

— Здорово, Чапай, — мы обменялись рукопожатиями. — Давно не виделись.

— Все относительно, — сказал я.

— Четыре года — солидный срок, — сказал он. — Но ты, я смотрю, совсем не изменился.

— Зато ты изменился, — сказал я.

— Здесь многое изменилось, — слегка помрачнел Петруха. — Мы всего лишь пытаемся подстроиться под эти перемены.

— Не стоит прогибаться под изменчивый мир, — сказал я. — Неплохая тачка, кстати. Вам зарплаты подняли или…

— Или, — сказал Петруха. — Отдел Х был официально ликвидирован в девяносто первом, вместе с комитетом, нас всех попросили на выход. Кого-то потом позвали в новые структуры, а кого-то, как ты понимаешь, не позвали.

— Тебя не позвали?

— Как оказалось, я слишком неудобный, — сказал Петруха. — Да и та история с Шубиным… В общем, такие защитники стране не нужны.

Я почувствовал укол совести. История с Шубиным — это и моя история, и похоже, что моя гениальная затея с попыткой прихватить хронодиверсантов на горяченьком сломала карьеру нескольким офицерам, которые этого совершенно не заслуживали.

— Не грузись, — сказал Петруха. — За мной и без Шубина косяков хватало. Да и, в целом, мне это, наверное, на пользу пошло. Живу неплохо.

— Бандитствуешь, значит?

Я думал, он станет отрицать, но не стал.