"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 240

Дрогнула крепостная стена, изъеденная сыростью, с потолка ниши покатились мелкие камешки.

– О Предвечный… – выговорил Волчок одними губами.

За каждый сгнивший в поле колосок, за каждый дождливый день, за каждую пядь заболоченного леса… За каждую безвременную смерть, за каждого неродившегося младенца…

– Бей их, Живущий в двух мирах! – крикнул вдруг Славуш. – Слышишь? Кто-то же должен призвать их к ответу!

Восемь змеиных голов одновременно выбросили восемь желтых молний, а потом всей тяжестью ударили в границу миров – крепостную стену качнуло сильней, за шиворот посыпался песок, перемешанный с камешками. И, наверное, стоило выйти из ниши, но Волчок не мог оторваться от жуткого и величественного зрелища.

И снова сверкали молнии, и тряслась крепостная стена, и дрожало дряблое тело болота, а потом Змей, сделав три легких прыжка по кочкам, взлетел – и всех, кто стоял перед стеной, обдало ветром из-под его крыльев; на долгие секунды смолкли барабаны на Лысой горке – Змей поднялся в небо в полной тишине и растворился во тьме низких туч.

– Ну, Ничта, я не вижу причины… – замялся дворецкий.

То, что он обратился к Важану по имени, уже сильно удивило Йоку.

– Я сказал, покажи руки. Смотри, Йелен. Этими золотыми руками была сделана сложнейшая операция по пересадке плодного яйца от женщины к росомахе. И плодное яйцо прижилось. Такое могли сделать только золотые руки, Йелен.

— Ничта, ты, как всегда, преувеличил, — улыбнулся дворецкий и повернулся к Йоке: — Никакая пересадка плодного яйца росомахе не могла создать Вечного Бродягу, для этого нужно было сперва изменить наследуемые способности его родителей, а это заслуга профессора. А росомаха — это следующий этап, ее кровь дает возможность видеть и пересекать границу миров, для того я и сделал операцию.

– А росомаху что, отпустили? – обалдело спросил Йока.

– Она сбежала! – сказал Цапа, и все трое расхохотались. Только смех их был каким-то странным: то ли грустным, то ли радостным. Даже Важан стер платком набежавшую слезу.

– Да, Йелен, теперь легко говорить, а тогда… Тогда мы были уверены, что потеряли Вечного Бродягу навсегда. И жизнь Мирны… жизнь женщины, которая ради этого пожертвовала собой, отдана напрасно.

– Ее звали Мирна? – Йока наморщил лоб. Он совсем недавно где-то слышал это имя… Еще вчера… Или позавчера?

– Да, ее звали Мирна. Если хочешь, я покажу тебе ее портрет. Пойдем! – Цапа поднялся с места.

– Сейчас… Мне надо кое-что вспомнить. Я где-то слышал это имя…

Прошло не меньше минуты, и все вежливо молчали, пока Йока прокручивал в памяти последние два дня.

– Вспомнил! – Он полез за пазуху. – Вот же! Это вчера привез отец и спрашивал Инду, что это значит!

Он развернул карточку со сведеньями об умершей мрачунье.

– Пойдем. – Цапа мельком глянул на карточку, и лицо его стало печальным.

Йока не мог ему отказать.

В комнате Цапы, напротив окна, висел портрет мрачуньи – только на нем она была гораздо красивей, чем на маленькой фотографии. И Йоке снова почудилось что-то знакомое в ее лице. Портрет был увит живыми цветами, и на полке под ним тоже стояла большая корзина цветов.

– Вот такая она была… – Цапа грустно улыбнулся.

– Послушай, а она… а ты… она не твоя жена? – спросил Йока, сильно сомневаясь в том, что об этом можно спрашивать.

– Нет. Мирна… В общем, отцом Вечного Бродяги стал другой человек. Я был недостаточно сильным мрачуном, чтобы стать отцом Вечного Бродяги. Он не надолго пережил Мирну. Не смог без нее. А я вот смог… Кто-то же должен помнить о ней? И кто-то же должен был найти ее сына…

– А вы его уже нашли?

– Да, конечно, – рассеянно кивнул Цапа. – Мы его нашли…

Важан зашел в комнату Цапы без стука, когда Йока уже открыл рот, чтобы задать мучивший его вопрос.

– Йелен, пойдем со мной. Цапа, ты пока останься здесь.

– Как скажете, профессор. – Цапа повел плечами.

Тон Важана не обещал ничего хорошего, Йока вдруг снова почувствовал беспочвенный страх перед ним – как на уроке истории. И поплелся за Важаном нехотя, отставая на несколько шагов. По дороге в библиотеку профессор несколько раз оглядывался, но ничего не говорил. И только подойдя к стрельчатому окну, забранному мозаикой стекол, пальцем указал на кресло:

– Сядь.

От этого «сядь» по спине пробежали мурашки. И когда Йока устроился в кресле, – а сел он глубоко, откинувшись на спинку и положив руки на подлокотники, – то неожиданно почувствовал, как стучат зубы. Важан тоже откинулся на спинку и посмотрел на Йоку долгим немигающим взглядом – словно магнетизер.

– Йелен, я думаю, хватит бегать от самого себя и прятать голову в песок.

Йока не выдержал его взгляда. Дрожь стала еще сильней: он стиснул зубы и сжал подлокотники пальцами.

– Ну? Что ты молчишь? Ты до сих пор не понял, кто ты такой?

Стриженый Песочник кричал: «Я знаю, кто ты, Йелен!»

Важан швырнул на стол мятую картонную карточку и щелчком отправил ее в сторону Йоки.

– Посмотри сюда, Йелен. Посмотри хорошенько. Ну? Разве тебе не кажется знакомым это лицо?

Голос Важана был требовательным и раздраженным. Йока взял карточку негнущимися пальцами – по спине покатился пот, холодный и липкий.

– Ну, Йелен? Ну же? Где ты видел это лицо?

– Я… не знаю… – Йока с трудом открыл рот.

– Тогда посмотри сюда. – Важан небрежно подтолкнул к нему зеркальце в оправе из агата.

Йока не шелохнулся и покачал головой, ощущая, как комок подкатывает к горлу.

– Тогда прочти вот этот документ. Это копия, но, если тебе нужен подлинник, я достану тебе подлинник.

– Я… не буду это читать. – Йока замотал головой и прижался к спинке кресла.

– Ну же, Йелен… Где твое мужество? Где твоя хваленая храбрость? Или ее хватает только на то, чтобы грубить учителям на уроках?

– Я… не хочу… – Слезы перехватили дыхание.

– Читай. Ты не сможешь обманывать себя до бесконечности.

Йока потянулся к листку бумаги – словно Важан на самом деле его загипнотизировал. Это было свидетельство об усыновлении. Его, Йоки Йелена. Датированное концом мая четыреста тринадцатого года.

– А вот выписка из медицинской карты Ясны Йеленки. – Важан кинул на столик еще один документ. – После этого подлинность свидетельства не должна вызывать никаких сомнений.

Йока взял в руки второй листок, но даже не заглянул в него. Зачем?

– Можно отбросить любые факты, можно убедить себя в том, что это подделки, можно плюнуть мне в лицо и заявить, что я лжец. – Слова Важана еле-еле пробились сквозь шум в ушах и показались голосом свыше… Или изнутри… Лицо его плыло перед глазами в мутной пелене слез. Можно. Можно объявить профессора лжецом. – Можно забиться в раковину самообмана и продолжать делать вид, что все в порядке. А, Йелен? Разве не этим ты занимаешься в последнее время? Разве не пытаешься убежать от самого себя? Ты должен был все понять после визита к Негованам, информации было достаточно. Ты же не дурак, ты умеешь делать верные выводы. Когда хочешь, конечно. А ты безответственно отбрасывал неудобные тебе мысли. Подставил Песочника, Малена. Отправился к чудотворам. Люди умирают с твоим именем на устах – и гордятся тем, что могут умереть за тебя! Они пойдут за тебя на виселицу, на каторгу, в колонию. А ты? Твоя мать умерла ради твоего появления на свет, а ты боишься взглянуть на ее портрет!

Мать?

– Это неправда, неправда! – крикнул Йока, захлебываясь слезами. – Моя мама любит меня! Вы слышите? Она меня любит! Она боится за меня! Она меня любит! Ничуть не меньше, чем Милу! Просто Мила еще маленькая, поэтому…

Он осекся, глотая слезы, а потом вскочил и кинулся к выходу. Дубовая дверь не хотела подаваться, и Йока ударился в нее всем телом, распахивая настежь, – гулкие стены ответили долгим эхом. Пол качался под ногами, как земля на метеостанции. Бежать, бежать отсюда! Куда глаза глядят!