"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 214

– И он никуда после этого не выходил?

– Нет, куда ж идти в такую поздноту? Он вышел только на следующий день после праздника. Как девочку нашу отец забрал, он и ушел. – Тетушка Любица понизила голос чуть не до шепота: – Я думаю, он в кабак пошел, от тоски. Потому что, когда вернулся, от него хлебным вином пахло.

– Поздно вернулся?

Сверху, снова громко топая, спустились твое гвардейцев и направились к двери.

– Ни-ни! Ему же сегодня на службу надо было. – Тетушка снова зашептала: – А что, может, он и храбрости этой напился из-за девчонки, а? Может, она перед отъездом ему что-нибудь такое сказала? Вот он от расстройства…

– Все ясно, – сказал старший. – Поите его крепким чаем, если есть. А лучше пошлите за лекарем. Вот деньги.

Он высыпал на стол горстку серебряных монет и поднялся.

Но не успела за гвардейцами захлопнуться дверь, тетушка Любица изменилась в лице и, схватив лампу, побежала вверх по лестнице.

– Спаска, выходи, будешь мне помогать, – крикнула она походя и забормотала: – Бедный, бедный мальчик… Я так и знала, что добром это не кончится…

Спаска помогла тетушке Любице раздеть его и уложить под одеяло – руки Волче по локоть были изрезаны веревками до глубоких ссадин, кожа горела, а сердце билось гулко и часто, так часто, что становилось страшно. Он был в сознании, только не мог шевелиться и говорить и как только открывал глаза (с огромными черными зрачками), из них тут же бежали слезы – Спаска промокала их платком. Тетушка Любица велела обтирать его лицо мокрой тряпицей и давать теплый чай, а сама побежала к лекарю, сказав, что нужны капли из ведьминых наперстков.

Спаска и не думала, что может полюбить кого-то кроме Славуша, но… Славуша она любила не так: душой, сердцем, мыслями. А Волче… Ей хотелось прикасаться к нему: обнять, погладить, может быть даже поцеловать. У него были широкие плечи, крепкая шея и сильные руки. И сердце замирало от мысли, что эти руки могли бы обнять ее и прижать к себе.

Волче пил жадно, захлебываясь и кашляя, но совсем не мог поднять голову. Спаска видела, как бьются иногда отравленные дурманом, и сила в них бывает нечеловеческая – потом у них все болит и сил совсем не остается. Если бы сердце у него не стучало так часто… И дышал он хрипло, тяжело, и все время пытался что-то сказать, но кашлял и морщился. От мокрой тряпицы ему становилось легче, и Спаска промокала не только лицо, но и руки с внутренней стороны, и шею, и грудь. Сколько бы он ни пил чая, губы оставались сухими, потрескавшимися и бледными.

Ссадины на руках Спаска прижгла хлебным вином, но перевязывать не стала – будут мокнуть под повязками и дольше заживать.

– Вы спите, Волче-сын-Славич, – сказала она наконец. – Вам теперь спать нужно. Вот сейчас еще чаю выпейте и спите.

Тетушка вернулась быстро – спешила и запыхалась.

– Лекарь сказал, три капли только, не больше. – Она вынула из-под туго зашнурованного лифа пузырек из темного стекла.

Спаска взяла в руки пузырек и выдернула притертую пробку. Слабые были у лекаря ведьмины наперстки.

– Три капли не помогут, – сказала она, капнула на руку зеленоватого настоя и слизала его языком. – Сейчас надо десять капель, а завтра по пять утром и вечером.

– Не боишься? – улыбнулась тетушка.

– Нет. Я знаю, – ответила Спаска. – И надо с медом, а то на вкус противно.

– Ну смотри… – Тетушка покачала головой.

Спаска сама развела капли в кружке и отхлебнула глоток. Нет, все было правильно, только немного страшно – вдруг что-то пойдет не так? Лекарь-то поостерегся, хотя наверняка знал, что три капли не помогут.

– Выпейте, Волче-сын-Славич, – сказала она, приподнимая его голову. – Только горько будет. Это чтобы сердце не колотилось.

Сердце успокоилось часа через два, но Спаска боялась отойти от постели Волче – вдруг оно остановится совсем? Сначала было довольно положить руку ему на грудь, а потом пришлось прижимать ухо к ребрам, чтобы услышать, бьется оно или нет.

– А красивый парень, – прошептала тетушка Любица, когда он уснул. – Нравится тебе?

Спаска пожала плечами и почувствовала, что краснеет, – почему-то стало стыдно. Словно тетушка могла догадаться, о чем она думала весь вечер. А ведь это… это было совсем несерьезно, просто так. Ведь Спаска любила Славуша.

– Пойдем-ка поужинаем, – улыбнулась тетушка, но Спаска покачала головой.

Наверное, тетушка подумала неправильно, потому что посмотрела на Спаску слишком хитро. Нет, Спаска не могла уйти из-за ведьминых наперстков, а не потому, что ей нравился Волче. Из-за того, что у него сердце могло остановится. Лучше бы он ей не нравился, тогда бы она прикладывала ухо к его груди чаще. От этого прикосновения она едва не задыхалась, ее собственное сердце билось громче и быстрей, и по телу волнами катилось то тепло, то дрожь от холода. И каждую минуту хотелось сделать это снова.

Нет, Волче совсем не был похож на царевича. Но Спаска и не заметила, как он тоже оказался в хрустальном дворце, в блестящих доспехах, на высоком вороном коне. Не царевич – богатырь, победивший сонмище злых духов и раненный в бою.

Сказочная царевна сидела возле постели Волчка, сменяя мамоньку. И давала пить, приподнимая его голову легкой рукой, и вытирала слезы с глаз, и прижимала нежную щеку к его груди, чтобы послушать сердце.

Он бы никогда не посмел прикоснуться к ней, не из робости, а от благоговения. Он бы никогда не посмел даже подумать о любви к ней – это оскорбило бы чистый ее образ. Прекрасное дитя, волшебная девочка, несущая солнце в мир, умеющая читать мысли и одним прикосновением излечивать раны. За ее счастье он бы отдал жизнь.

Те три дня, что он тогда провалялся в постели, были наполнены трепетом и щемящим счастьем. Свет еще резал глаза до слез, в глазах двоилось, но Волчок глядел на ее удивительную красоту и не мог оторваться. Сказочная царевна… Так близко, что стоит протянуть руку… Нет, Волчок не протягивал к ней рук, ему было достаточно того, что это возможно – прикоснуться к ней в любую минуту.

Она все время уговаривала его уснуть, а он не мог спать, когда она рядом, – боялся пропустить хотя бы миг. На третий день, как всегда некстати, разболелась поясница, и Волчок бы очень хотел, чтобы Спаска этого не заметила, но она лучше любого лекаря знала о чужих болезнях.

– Вы на живот повернитесь, вам легче станет. – Она провела рукой по одеялу. – Это от яда, надо погреть немножко, и все пройдет.

И Волчок слушался ее беспрекословно, хотя считал, что поясница пройдет безо всяких грелок и припарок. Но от прикосновений ее рук на глазах выступали слезы – так это было невозможно хорошо.

Змай заявился на пятый день, к ужину, – Волчок спустился в трактир и увидел его за столом с миской жирной утиной похлебки.

– Честное слово, я не хотел… – начал Змай, едва Волчок успел преступить порог.

– Да нет, все правильно, – ответил Волчок, садясь за стол напротив Змая. – Так и должно было случиться. Огненный Сокол все перепроверяет.

– А впрочем… Если бы он тебя в самом деле подозревал, ты бы сейчас здесь не сидел. Он даже в Горький Мох никого не послал, поверил Любице на слово. В любом случае – извини.

– Змай… Я хорошо знаю, чем рискую. Лучше, чем ты. Не надо мне твоих извинений. Я так понимаю, Милуш успел?

– Еще как успел. Нам это стоило четырех пар лошадей, между прочим. В этом году праздник на Лысой горке будет в ночь с первого на второе мая. Государь торгуется с чудотворами за проведение его каждый год, Милуша никто даже не спрашивает. Почему-то предполагается, что оно ему надо.

– А… ему разве не надо?

– Не более чем всем остальным. Понимаешь, колдуну довольно раза два в неделю встречаться со своим добрым духом и приносить толику силы в этот мир. И для этого не нужно тащиться на Лысую горку и выплясывать там под прицелом арбалетов. Праздники на Лысой горке – акт устрашения Верхнего мира, напоминание о том, что мы существуем. Каждый колдун в этот день приносит в пять-семь раз больше силы, чем обычно, но у него нет в этом никакой физиологической потребности, он делает это только из ненависти к чудотворам и любви к хорошей погоде. Кстати, колдунам это на пользу не идет. Зато это идет на пользу всем остальным, в том числе и чудотворам. И Милуш согласится, потому что у него нет выбора – у него слишком много смелых начинаний, которые армия Государя может зарубить на корню.