"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 161

– Девочке это не пригодится… – проворчал Войта. – Ты бы еще поучил ее дрова рубить…

– Она для этого слишком мала, – ответил Очен, не заметив подвоха.

– Я пришел спросить. Про тот разговор, о письме из замка. Ты не знаешь, где оно может быть?

– Знаю, – немедля ответил Очен. – Оно у Достоставлена. Ректор Йерген хотел его сжечь, но Достославлен сказал, что сжечь письмо всегда успеется, и пусть-ка оно пока полежит у него. Вдруг пригодится?

– Понятно, – ответил Войта, развернулся и направился к выходу.

– Воен, погоди! – опомнился вдруг Очен, когда Войта уже перешагнул через порог. – Погоди, мне тут кое-что пришло в голову!

Что может прийти в голову Айде Очену, созерцающему идеи? Войта не остановился.

Магнитофорная махина. Пусть она выглядит смешно, но она может послужить щитом от удара и сама способна ударить так, что мало Достославлену не покажется. Говоря со стражником, Войта будто в воду глядел: он не просто убьет мерзавца, он его помучает перед смертью – пока тот не отдаст письмо из замка.

Он сразу направился не в отцовский дом, а в собственный, где оставил магнитофорную махину, решив было, что она слишком смешна со стороны… Ничего, когда Достославлен увидит ее в деле, ему станет не до смеха…

Войта разработал план проникновения в дом Достославлена: как обмануть его прислугу и домочадцев, как остаться с Достославленом наедине, как усыпить его бдительность… Война – искусство обмана, этому отец учил Войту с детства. И план его был прост: он хочет показать Достославлену магнитофорную махину, столь полезную Славлене. Глаголен прав: не столько способность стрелять магнитными камнями, сколько накапливать энергию чудотворов – вот в чем ценность махины.

Он провозился с нею до позднего вечера, доделывая, додумывая, отрабатывая умение быстро и вовремя поднимать рычажок, выталкивающий щит навстречу удару, – щит, поглощающий энергию удара. Повесил на стену мишень и долго настраивал «прицел» махины – добился некоторого успеха. Требовалось, чтобы оба магнитных камня попали в цель, иначе это будет не страшней выстрела из рогатки, но если попадут оба… Войта считал, что одного «выстрела» Достославлену хватит с лихвой…

Оставалось дождаться утра. Войта слишком мало спал в последние дни и на этот раз решил выспаться – чтобы не дрожали руки, чтобы голова была ясной. Еще, наверное, не мешало бы поужинать – голода Войта не чувствовал, просто знал, что нужно поесть. Понятно, в пустом доме никто ему ужина не предложил, и Войта направился в отцовский дом – мать накормит его с радостью, даже если ей придется встать для этого с постели.

Он услышал голоса во дворе, еще не открыв калитку. Говорили негромко, но явно с чувством, о чем – Войта расслышать не смог, узнал только голос отца. С трудом узнал: никогда раньше он не слышал в голосе отца ни слез, ни такого отчаянья.

Он надеялся, что скрипнет калитка, возвещая о его приходе, но у отца в хозяйстве все было справным – петли, вовремя смазанные маслом, не скрипели. И на ночь в Славлене по старинке не запирались… Войта прошел через двор, никем не замеченный, – в тени раскидистых кустов смороды. Второй голос принадлежал Очену-старшему – ничего, наверное, не было удивительного в том, что отец в трудную минуту решил поговорить со старым и верным другом. Они сидели на завалинке позади дома – туда Войта и направился, уверенный, что его приближение услышат.

– Это негодяй, негодяй, каких мало! – Отец скрипел зубами. – Он глумился надо мной, наслаждался моим унижением! Он упивался властью, а его друзья от души хохотали! Щенок, я гожусь ему в отцы!

– Да брось, мало ты за свою жизнь встречал негодяев? Тебе ли привыкать от них зависеть?

– Я никогда и ничего у негодяев не просил – только требовал. Это я над ними глумился, понимаешь? Я всегда был волен повернуться и уйти. А тут мог только кивать и соглашаться. Я не знаю, как сказать об этом Войте. Я не знаю даже, с чего начать. И не сказать ведь тоже не могу! Я бы убил этого гаденыша, если бы от него не зависела жизнь моих внуков… Если Войта об этом узнает, он, чего доброго, наломает дров – я его знаю, он весь в меня! Он не станет унижаться – погубит и себя, и детей, и своего мрачуна, будь он трижды неладен!

Войта помедлил – не таясь, впрочем. Его просто не заметили в темноте.

– А ты ему прикажи, – измыслил Очен-старший. – Он же сын тебе, должен послушаться. Я тебе скажу, исполнять отцовскую волю – не позор вовсе.

– Это я своей отцовской волей родного сына должен заставить на карачках перед негодяем ползать?

– Больно упрямые вы, Воены… От того и все ваши беды, – проворчал Очен. – И сыновья у тебя такие, и внуки. Это кому надо-то? Мне, может?

– Не могу я ему приказывать. Он и в детстве-то мои приказы не больно спешил исполнять, а теперь он, чай, доктор Воен – ученый человек. А я кто? Старый дурак…

Слушать Войте стало вдруг противно – и особенно противно было слышать, что отец поставил вдруг себя ниже его, Войты. И будто бы даже гордился тем, что Войта в детстве не спешил исполнять его приказы. Конечно, он вряд ли дождался бы от отца откровенности и не жалел, что послушал немного, не привлекая к себе внимания, но и дальше стоять так счел недостойным.

– И кто же тот негодяй, перед которым мне нужно ползать на карачках? – Войта шагнул на дорожку перед завалинкой.

Отец оправился от смущения в один миг и даже сделал вид, что рассердился.

– Ах ты пащенок! Ты что же это, вздумал мои разговоры подслушивать?

Гнев его показался Войте смешным и неубедительным. И он снова, совершенно некстати, вспомнил, что уже давно стал выше отца ростом. Это представлялось ему гораздо более значимым, чем ученые степени: в детстве он мечтал превзойти отца силой, а не умом. Сбывшаяся мечта вовсе не доставляла ему радости, и даже наоборот.

– Бать, перестань. Давай рассказывай лучше, что произошло.

– Что-что… Дружок твой, Айда, прибежал, едва ты за порог вышел. Тебя искал. Ему тут в голову пришло, понимаешь… Ну, я его и допросил хорошенько. Очены, известно, люди чересчур умные. – Отец поглядел на своего друга. – Вот твой товарищ и удумал, кто может мрачуну помочь. И ведь угадал!

Это «угадал» отец сказал не столько с издевкой, сколько с горечью. Впрочем, Войта уже давно понял, о чем (и о ком) идет речь.

– Ты ходил просить за Глаголена? – еле-еле выговорил он. Он ожидал от отца чего угодно, только не этого. Просить за невестку, за внуков – это было бы вполне понятно, но за Глаголена?

– Вот еще! Буду я за мрачуна просить… Я просил за твоих детей. Рассудил, что так будет надежней. Вдруг в замке в самом деле не поверят бумаге? – Это прозвучало жалким оправданием. – Ну и подумал еще, что мы, Воены, никогда подлецами не были…

Благодеяния Глаголена в виде ренты, денег на образование внуков, богатого дома и прочего не тронули отцовского сердца, в отличие от последней воли…

– Ну? – поторопил Войта замолчавшего отца.

– Ну… Ну и пошел я на поклон к этому Достославлену. И ведь он, мерзавец, принял меня хорошо, объятья раскинул, и вроде бы со всем уважением отнесся – но я же не мальчик! Я всю его гаденькую игру с начала до конца разгадал! И обвинить его не в чем – не в чем! Кто со стороны наш разговор слышал, все решили, что этот Дрыга – мой благородный покровитель, а я – слизняк презренный, без чувства собственного достоинства.

– Надеюсь, про бумагу Глаголена ты ему не сказал?

– Ты меня совсем за слабоумного держишь? – обиделся отец. – Не только про бумагу – я и про письмо из замка не заикнулся. Намекнул только, что внуки мои в замке остались, что их убьют чуть что, а могли бы на мрачуна обменять…

– И что же Достославлен тебе ответил?

Выкрасть письмо с помощью магнитофорной махины было, конечно, неплохой идеей – при отсутствии выбора. Но, если хорошо подумать, вероятность добиться своего, даже имея письмо в руках, была ничтожной. К тому же на все это требовалось время, а до замка Глаголена три-четыре дня пути.