"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 153

Войта сидел на полу, под маленьким окошком, больше напоминавшим отдушину, и думал о той силе, что поднимает масло по фитилю и позволяет гореть язычку пламени, не касаясь поверхности масла в лампаде. Спать Войта не хотел – привык ложиться поздно, соответственно привычкам мрачуна Глаголена. Масло воняло, лампада чадила – над огоньком поднималась струйка черного дыма и расплывалась в темноте. Почему, вопреки закону всемирного тяготения, масло поднимается по фитилю вверх?

Глаголен прав, жизнь конечна – и коротка. Ее не хватит, чтобы найти ответы на все вопросы. Глаголен прав – глупо самому искать ответы на все вопросы.

От тоски Войта по-собачьи свернулся в клубок на полу и попытался уснуть. Закрыл глаза, чтобы не видеть огонек на кончике фитиля. Спать от этого не захотелось. Это по мягкой постели тоска, по теплому флигелю, по обедам с переменой блюд и чистой купальне. Ерунда, в Славлене у него дом, пусть и без купальни. Вполне теплый и просторный. И перемены блюд за обедом Войта, как правило, не замечал – и ее отсутствия не заметит тоже.

И как клопы пролезают между полом и телом, прижатым к полу? На руке вспыхнула первая дорожка из волдырей, вскоре появилась вторая. Говорят, если не чесаться, то укусов и не заметишь, – врут.

Даже если Глаголен подслушал разговор на галерее, он бы все равно не успел так быстро организовать убийство и поджог. Глаголен, в отличие от Достославлена, не дурак, он всегда знал, чем Войта ответит на любое его слово. Так неужели он не догадался, что́ Войта сделает после убийства чудотворов в зале совета? Тогда почему не ударил в стрелков? Удар мрачуна отличается от удара чудотвора, но выведет из строя любого человека или другого мрачуна еще верней. Почему никто в зале не ударил в стрелков? Будто знали, что опасность никому, кроме чудотворов, не грозит. И Глаголен будто знал…

– Очен, а чего это ты вздумал изучать чудовищ Исподнего мира? – спросил Войта и сел, до крови царапая искусанные руки.

– Литипа привез из Вид дневники одного отшельника… – ответил Очен, почесываясь, – который прожил много лет рядом с логовом многоглавого змея. И… В общем, многоглавый змей обладает высшей мудростью. Он свободно проникает сквозь границу миров, видит прошлое, настоящее и будущее во всей полноте.

– Змей сам поведал об этом отшельнику? – усмехнулся Войта.

– Можно сказать и так. – Очен пожал плечами.

– А вдруг змей прихвастнул? Цену себе набивал…

– Ты не понимаешь. Концепция созерцания идей позволяет проникать мыслью в сознание змея…

– По-моему, это полная чушь. Метафизика. Ты хоть раз в жизни видел многоглавого змея?

– Да. И не один. В семи лигах от Славлены, в непроходимых болотах, есть место, где многоглавые змеи пересекают границу миров.

– Даже не знаю, сколько хлебного вина нужно выпить, чтобы увидеть многоглавого змея… – зевнул Войта. – И как? Тебе удалось проникнуть мыслью в его сознание?

– Разумеется, нет. Чтобы это стало возможным, нужны годы.

Войта покивал.

Храст покинули с рассветом, едва открылись городские ворота, в добротной крытой повозке. Войта ожидал погони, но ее не последовало.

Глаголен не может отпустить его просто так – как минимум попробует оправдаться, доказать свою непричастность к убийству чудотворов. Но даже если Глаголен ни в чем не виноват, Войта все равно не может вернуться в замок. В замок мрачуна. Жизнь в замке мрачуна стала бы настоящим предательством чудотворов. И, по-честному, стоило объяснить это Глаголену, но… Войта не хотел бы признаваться самому себе в том, что боится аргументов Глаголена. Боится, что старый мрачун убедит его вернуться в замок, пояснит всю несостоятельность его позиции.

Потому что Глаголену не понять чудотворов! Не понять, насколько обидно слышать высокомерные высказывания мрачунов о школе экстатических практик, насколько оскорбительно звучат их смешки за спиной. И как чудовищно было продолжать прием после убийства чудотворов! Глаголену не понять, что место Войты – в Славлене.

И то, что Глаголен так и не послал своих людей найти Войту (а найти его не составило бы особенного труда), то, что не ждал его у северных ворот, не попытался задержать, уговорить, – это удивляло и даже в чем-то уязвляло.

В четверти лиги от города к повозке присоединилась карета Достославлена в сопровождении конного отряда из пятидесяти наемников-чудотворов, да еще и с двумя плененными мрачунами – достаточно богатыми, чтобы заплатить за себя неплохой выкуп. Достославлен раздувался от гордости – отряд он собрал за одну ночь, наемники бросили своих нанимателей и решили служить Славлене, и это благодаря красноречию Достославлена. Мрачуны не высовывались из кареты и попыток бежать не предпринимали. Войта едва сдерживал желание придушить «красноречивого» мерзавца. За то, что использует смерть товарищей как риторический прием, средство убеждения – и не более.

– Драго Достославлен Северский по прозвищу Хитрозадый… – пробормотал Войта сквозь зубы, когда карета обогнала повозку.

– Ты напрасно его ненавидишь, – сказал Очен, сидевший рядом.

– Ненавижу? С чего ты взял? Я его презираю – ненависти он пока не заслужил.

– Ты просто его не знаешь, – улыбнулся Очен. – Драго – он совершенно беззащитный парень, наивный, смешной. Никто не относится всерьез к его пафосным речам и бездарным виршам, но потешаться над ними – это как смеяться над убогим. Его тщеславие – оно слишком бесхитростно, а потому трогательно. Он… очень хочет всем понравиться, быть полезным, быть своим, понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Он тайно мечтает о славе – только эта тайна написана у него на лбу. И он в самом деле ради Славлены готов отдать все, что имеет.

– Я пока вижу, что ты трясешься в повозке, а Достославлен едет в карете. Видимо, он только готов отдать все, но пока не отдал, – хмыкнул Войта.

– Достославлен богат, да. И это его смущает. Ты видел пуговицы на его рубашке? Он мог бы украсить их драгоценными камнями, тем более что работа ювелира стоила не меньше, чем мелкие диаманты, но он выбрал солнечные камни, желая подчеркнуть свою принадлежность к клану.

– По-моему, он подчеркнул только собственную кичливость и безвкусицу…

Очен продолжал, будто не услышал замечания Войты:

– Однако он вкладывает деньги не только в строительство и армию Славлены, но и в школу экстатических практик, в мои опыты в частности.

– Опыты по чтению мыслей чудовищ Исподнего мира, что ли?

– Не только. Я за последние годы сильно развил концепцию созерцания идей и… Мне удалось от мысленного проникновения через границу миров перейти к телесному проникновению. Это состояние экстаза в экстазе, сжатие сознания до уровня рептилии – для обретения способности гада к пересечению границы миров… Когда телом более управляют импульсы позвоночного столба…

– Это потрясающе, Очен, – оборвал его Войта. – Я не силен в метафизике, но, сдается мне, сжатие сознания до уровня рептилии Достославлену дается легче, чем другим.

– Ты неправ, он не так глуп, как кажется, – у него есть поразительное внутреннее чутье. Он, я думаю, чем-то похож на многоглавого змея – способностью предвидеть будущее на много лет вперед.

– Ну да, я это и имею в виду – Достославлен думает позвоночником, а скорей всего – нижней его частью, – Войта поморщился. – Ты знаешь, что он вхож в самые высокие круги Северского научного сообщества?

– Богатство открывает множество дверей. Он женат на дочери одного из самых знатных мрачунов в Северских землях, ныне покойного.

– Его жена – мрачунья?!

– Она на нашей стороне.

– Знаешь, похоже, Достославлен и вправду обладает волшебным даром влезть без масла в любое отверстие… И пока я не вижу в нем ничего беззащитного и трогательного.

– Каким бы он ни был – он чудотвор, преданный Славлене целиком и полностью, – сказал Очен, пожимая плечами, и Войта усмотрел в этих словах камешек в свой огород.