"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 137

Отцовское тщеславие Войта удовлетворил с лихвой, за что отец выстроил ему отдельный – и очень добротный – дом и подкидывал денег сверх того, что перепадало Войте от учеников. Да-да, у него неизвестно откуда появились ученики, которыми он тоже беззастенчиво пользовался, не прикладывая никаких усилий к их обучению, что их почему-то не отталкивало. Жили они с Ладной небогато, но и не бедно.

В общем, когда пришло время нести дозор на стенах крепости, Войта принял это без особенного восторга, хотя и не думал отсиживаться в библиотеке, как Айда Очен. Он был довольно молод и здоров, худо-бедно умел держать оружие в руках, не говоря о способностях к энергетическому удару[30], и… ему было, что защищать.

Мрачуны и раньше нападали на Славлену, но такого удара не ждал никто.

С пленом Войта долго не мог примириться. Его продали богатому мрачуну, который славился в том числе устроительством грандиозных световых представлений, и желтый свет солнечных камней в этих иллюминациях требовался более, чем тусклые белые лунные камни, а потому господин Глаголен держал у себя около десятка чудотворов. О том, что чудотворы могут двигать магнитные камни, он, наверное, и не подозревал…

В первый месяц никто, кроме мрачунов, к Войте подходить не осмеливался. Ну разве что гуртом. Конечно, господин Глаголен держал стражников-мрачунов, человек шесть наверное; всего же знатному мрачуну служили ни много ни мало около сотни человек, а хлебопашцев, которые трудились на его землях, никто не считал.

К имуществу своего господина стражники относились бережно, только поэтому Войту не забили до смерти. И, наверное, так и не сумели бы усмирить, но… однажды он, как обычно, попытался ударить подходившего к нему стражника – и не смог. Не испугался, нет, – хотел и не смог. Тогда он не знал, что мрачуны давно умеют лишать пленных чудотворов их оружия, и делается это очень просто: нужно бить чудотвора побольней после каждого энергетического удара. Слабый сам откажется от сопротивления, а тот, что посильней, рано или поздно потеряет навсегда эту способность. Если бы Войта знал это заранее, он бы, наверное, раньше оставил попытки сопротивляться.

В первое время после этого он чувствовал себя сломленным, нагим, безоружным… Подчинение врагам тогда казалось ему потерей чувства собственного достоинства, но о каком достоинстве могла идти речь, если нечем ответить мрачунам и их прихвостням? Побои в наказание за удар он принимал злорадно, с некоторым торжеством, а тут расклеился, поставил на себе крест, начал вместе с остальными чудотворами зажигать солнечные камни на потеху господину Глаголену, потом не мог себе этого простить…

Выправился немного, конечно. Пробовал бежать – его ловили и возвращали в замок. Этот раз был четвертым. За полтора года в плену он успел забыть о своих магнитных камнях, отупел и стал мыслить категориями попроще: еда, питье, сон, тепло – холод, боль, жажда, голод, усталость. Иногда вспоминал жену, но тоже как-то тупо, плотски, – как вкусно она его кормила, как жарко топила печь, как мягко обнимала в постели. И, пытаясь бежать, Войта думал не о возвращении в Славлену, – он считал, что предал Славлену, когда в первый раз зажег солнечный камень для мрачуна, – он хотел домой, к Ладне и детям.

К утру рана разболелась еще сильней, а подняли Войту ни свет ни заря. Кормить чудотвора только за то, что он иногда зажигает солнечные камни на радость знатному мрачуну, было бы слишком расточительно, а потому каждый из невольников имел и дневные обязанности. Войта, как особо строптивый, работал в пекарне, в основном крутил тяжелый жернов, и топить печи тоже полагалось ему. Когда он будет спать, никого не интересовало, частенько после световых представлений господина Глаголена Войта отправлялся в пекарню не заходя в барак.

Понятно, раненая рука тоже была его и только его заботой… Над хлебопеками старшим стоял бедный (и очень дальний) родственник господина Глаголена по прозвищу Рыба, холуй по натуре, тварь подлая и, в отличие от лекаря, неленивая, несмотря на преклонный возраст.

– Давай, давай, Белоглазый! Шевелись быстрей! Тесто подходит, а печи холодные! Перестоит тесто – ты у меня схлопочешь!

Тетушка Сладка Рыбу не боялась – без нее бы в пекарне ничего, кроме горелых сухарей, не спекли бы. Она иногда заступалась за Войту и прикрывала его, когда он спал, – Рыба нашел бы ему работу быстро.

Печи Войта растопил, но дров больше не осталось – надо было и наносить, и распилить, и расколоть. Едрена мышь, одной рукой тяжеловато… Кровь из раны сильно пошла. Провозился долго, Рыба уже орал, что нужна мука…

– Да ты ослеп, старый хрен! – Тетушка Сладка выражений не выбирала. – Как он жернов будет крутить? И без того для битюга работа, не для человека! А парень без руки сегодня!

– Ты язык-то свой придержи! Мне до его руки дела нет, мне мука нужна. А будет плохо крутить – я силенок-то прибавлю, если ему вчерашнего мало было!

И Войта крутил, конечно, потому что вчерашнего ему вполне хватило. Не хорошо крутил и недолго: голова поехала сразу – если бы не держался за ворот, упал бы раньше.

Прибавить Войте силенок Рыбе не довелось – едва он собирался этим заняться, в пекарню явились два мрачуна посолидней и родством к господину Глаголену поближе: воевода замка и его брат.

– Белоглазого велено вести к хозяину, – вкрадчиво мурлыкнул воевода Рыбе, перехватывая того за руку с занесенным квасным веслом. – И тебе который раз говорить, что ты портишь имущество господина Глаголена?

– О то ж имущество! У меня этих весел…

– У тебя, может, и чудотворов много? Можешь с хозяином поделиться? – Воевода заржал. – Эй, Белоглазый! Вставай давай. Разлегся тут…

Войта начал потихоньку подниматься – голова сильно кружилась и слабость накатывала дрожью по всему телу, в коленях особенно сильная.

– А какого рожна у него из рукава кровища капает, а? – спросил воевода у Рыбы. – Как я его в башню поведу, а? Быссстро тряпку давай!

Рыба с готовностью протянул воеводе тряпку, которой обычно прихватывали противни, – засаленную и в саже.

– А че не половую-то? – Воевода поморщился. – Рушник давай.

Теперь поморщился Рыба и проворчал, что он рушники не рожает, но отдал, никуда не делся. Брат воеводы перетянул рану на плече у Войты прямо поверх рубахи, узелок завязал по-хорошему, за уголки, – опытного вояку сразу видно, отец Войты так же перевязывал раны.

Войта никогда не бывал в помещениях замка, не говоря о покоях господина Глаголена, а повели его прямо в святая святых – в башню, где хозяин предавался мрачению и творил свои страшные оккультные опыты. Опытами Войту напугать было трудно, и если поначалу, с год еще назад, он испытывал что-то вроде любопытства, то теперь ему было без разницы, чем господин Глаголен занят в своей башне.

Воевода Войту не подгонял, даже поддержал раз-другой под локоть, когда тот спотыкался босыми ногами о высокие каменные ступеньки. Ходить босиком Войта так и не привык – с детства носил обувь, отец мог себе позволить обуть всю семью, – особенно по камням, по брусчатке дворов и, конечно, по ступенькам. Лестница шла внутри стены по кругу, крутая и узкая, освещенная бледным светом лунных камней, – Войта не сразу понял, что воевода зажигает их впереди и гасит, едва они скрываются за поворотом. Под конец Войта запыхался и совсем ослаб – из-за раны, из-за того что крови много вылилось, – а потому запнулся о порог двери, которую перед ним распахнул брат воеводы, шедший впереди. Не упал, но, в общем, ввалился на верхний ярус башни совсем не так, как собирался, а собирался он это сделать гордо и с достоинством, которого и без того не много оставалось.

Ничего особенного он не заметил: лаборатория как лаборатория, чем-то похожая на его собственную, только побогаче, – никаких младенческих тел, человеческих сердец и заспиртованных уродцев, о которых шептались в замке. Господина Глаголена он видел и раньше, правда только издали: не старый еще был человек, сохранил и прямую осанку, и горделивый разворот плеч, брюха не отрастил, разве что седые волосы основательно поредели.