"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 105

Темная деревянная лестница, холодная (иней на ступенях), спускалась в узкий подземный переход с земляным полом и низким потолком – приходилось пригибать голову. Переход освещали три факела (кто их зажег?), но Зимич все равно раза два оступился – замерзшие ноги не слушались, а Драго не мог поддержать его под локоть.

– Пришли, пришли, – радостно потирал тот руки, – сейчас отогреешься, переоденешься. Но сначала я тебя обрадую.

Переход снова сменился лестницей, тоже холодной и темной, но короткой – не больше десятка ступенек. И закончилась она крепкой дверью, которую Драго открыл ключом.

– Добро пожаловать в Хстовскую резиденцию Драго Достославлена! Заходи-заходи! И сразу – наверх. Может, и одежду твою уже привезли.

Да, изнутри дом был роскошным и более чем просторным. Наборный паркет, теплых и светлых тонов гобелены, хрустальные люстры по сотне свечей каждая, высокие окна с затейливыми орнаментами оправ для стекол. Залу, в которой они оказались, язык не поворачивался назвать ни передней, ни коридором, хотя из нее в стороны расходилось множество дверей и три прохода вели на лестницы: парадную, шириной не меньше десяти локтей, и две – ну, не черных, конечно, просто не таких уж широких – по краям. Было очень тепло, даже жарко. Ни в одной из храмовых построек не было так хорошо натоплено, и Зимичу мгновенно повело голову, едва не свалило с ног.

– Пойдем сюда, – Драго подтолкнул его к боковой лестнице. – Ты как, еще можешь идти? Или…

– Я могу идти.

Не то чтобы Зимич врал – нет, идти он еще мог, но не мог взяться за перила и держать равновесие.

И когда Драго втолкнул его в комнату (верней, залу, огромную залу с шестью окнами), Зимич больше всего боялся упасть, опрокинуться навзничь.

– Ну вот: Стойко-сын-Зимич. Вырван мною из лап палачей, как и было обещано.

У окна стояла Бисерка. И это был удар ниже пояса, потеря последних надежд на хоть сколько-нибудь благополучный исход.

Окна выходили на Дворцовую площадь.

– Ну? Как тебе радость? – улыбка Драго расползлась до ушей. – Признайся, такого ты не ожидал.

– Если с ее головы упадет хоть один волос, я…

– Да нет же, не упадет! Не понимаю, почему ты так плохо обо мне думаешь! И – я пока выйду, чтобы вам не мешать. Я деликатный человек.

Она уже шла ему навстречу, она хотела обнять его, но отдернула руки, и он сглотнул с горечью, потому что сам обнять ее не мог. С ее губ сначала сорвалось короткое «ах», а потом плечи тряхнуло рыданием, и она прижала руки ко рту.

Не прошло нескольких минут, как он очутился в постели. В широченной постели под пологом, в алькове. На шелковом белье. Бисерка сидела рядом и гладила его голову, лоб, щеки.

– Милая, милая… – шептал он.

– Сейчас придет лекарь, сейчас принесут грелки, ты только потерпи еще немного… Этот человек, Драго, он пообещал обо всем позаботиться, он не позволит тебе страдать…

– Я не так сильно страдаю, честное слово. – Зимич улыбнулся горько, натянуто. – Ты знаешь, кто он, этот человек?

– Нет. Но он сказал мне, что он твой друг.

– Он соврал. Он мне вовсе не друг, и даже наоборот. Это чудотвор.

– Как?.. – Она побледнела еще сильней.

– Вот так… Как он нашел тебя? Когда?

– Вчера. Я хотела пробиться в Службу дознания, но он мне не позволил, привел сюда и искал тебя всю ночь. И вот нашел…

– Ты сошла с ума... – Зимич на секунду представил, что было бы, пробейся она в Службу дознания. – Почему дядя не увез тебя? Где он? С ним все хорошо?

– Он хотел меня увезти, но я убежала по дороге и вернулась в Хстов. Не могла же я уехать, когда ты остался здесь! Милый мой, хороший мой, я бы все равно не жила без тебя… – Она легко коснулась губами его щеки. – Я… я бы никогда не догадалась, что это чудотвор. Он показался мне очень хорошим человеком, веселым, добрым… И… что бы там ни было… я рада, что ты здесь, со мной, а не там.

– А я не рад. Меня загнали в тупик, и… Не думаю, что чудотворы тебя отпустят, но я попробую сделать так, чтобы тебе удалось отсюда убежать. – Он выпростал правую руку из-под одеяла и погладил ее лицо, убирая вьющуюся прядь волос со щеки. – Как называется твое поместье?

– Березовая Грива. Я не хочу никуда бежать. Я хочу остаться с тобой, что бы ни случилось.

– Милая, милая… – Зимич улыбнулся и притянул ее голову к своему лицу, целуя мягкие волосы. – Тобой мне свяжут руки. И мне придется делать то, что хотят они, потому что я не могу рисковать тобой.

– А что они хотят? Зачем ты им нужен?

– Я не могу тебе сказать. Не надо, не спрашивай, пожалуйста.

– Но если рядом не будет меня, то… разве не найдут они способов заставить тебя… по-другому?..

– Найдут. Но тогда я смогу поторговаться.

Солнечный, по-весеннему теплый день быстро сменился ясным морозным вечером; лекари (пять беспрестанно споривших между собой стариков) ушли, не принеся раздробленной руке никакого облегчения. Ни кровопускания, ни лед, ни грелки, ни попытки поставить кости на место не сняли расплывшейся черно-синей опухоли; горькие травы вызывали лишь тошноту, не сильно помогая от боли; тугой лубок давил на запястье. И только косынку, перекинутую через шею, Зимич нашел полезной: не надо было поддерживать одну руку другой.

Драго Достославлен смешно, неумело ругался и топал ногами, разглагольствуя о жалобе Государю: Служба дознания не получала разрешения на калечащие пытки, это допрос третьей степени тяжести. Зимич не очень-то хотел думать, что было бы с ним после второй.

Люстры в сотню свечей каждая освещали огромные залы, которые Драго Достославлен упорно именовал комнатами. И свет фонарей под окнами – гораздо более ярких, чем на площади Совы, – зловещим заревом подсвечивал блестевшую чернотой ночь. Вдали сиял освещенными окнами Белый дворец, темные же окна дворца Правосудия, расплывавшиеся в стеклянных разводах, наоборот, отражали то же красно-оранжевое зарево фонарей.

Роскошный ужин подали в большой неуютной столовой: жареный лебедь, фаршированный южным маслянистым фруктом, похожим на грушу; кусочки лосося в молодом вине, начиненные белужьей икрой; жаворонки с шафраном и в заключение – произведение поварского искусства: три угря, так уложенные на блюде, что более всего напоминали трехглавого змея с распростертыми крыльями. Драго Достославлен потемнел, увидев, как два подавальщика вносят серебряное блюдо с рыбами в столовую, – наверное, не ожидал от поваров такой прихотливой выдумки. А Зимича его замешательство неожиданно рассмешило.

– Драго, тебе не кажется, что здесь явно не хватает соловьиных языков?

– Желаешь соловьиных языков? Завтра на обед их подадут непременно.

– Не надо. Терпеть не могу соловьиные языки. Отрежь-ка мне кусочек змеятины. В этом есть что-то от дремучих охотничьих поверий, ты не находишь? – Как Зимич ни старался говорить непринужденно, верхняя губа сама собой ползла вверх, изображая презрительный оскал.

– Ну зачем ты это сказал? – Бисерка наклонилась к его уху. – Про змеятину? Я теперь не смогу есть…

– Да я же пошутил…

Серебряная посуда, хрусталь, расшитая золотыми нитями скатерть… И вино, изысканнейшее южное вино, некогда напитанное горячим солнцем, лучи которого искрами метались внутри вычурных граней кубка.

– Драго, что ты хочешь мне этим сказать? Что ты богат? Что у тебя есть власть, едва ли не граничащая с властью Государя? Зачем все это?

– Я просто делюсь с тобой тем, что имею, я же говорил. – Драго нисколько не смутился. – Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Мне было хорошо в пивной на площади Совы.

– Как ты не понимаешь: я хочу, чтобы ты стал мне другом и единомышленником. Я приглашаю тебя в круг не людей даже – богов, и ты достоин этого круга. У меня на родине есть литературный памятник (а я, как ты знаешь, литератор) – преданья древнего Афрана. Там боги живут своей жизнью, часто не обращая внимания на людей. Мы подобны богам древней Элании, мир людей – не наш мир. И ты теперь один из нас. Вот и все.