Дядя самых честных правил 8 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 15

Едва уловимый «запах» эфира вёл меня вперёд. То и дело останавливаясь, чтобы не потерять «холодную» дорожку, я прошёл по коридору, свернул раз, другой и очутился в какой-то кладовке. Рассохшиеся шкафы, сваленные в кучу мешки, короба с крышками, тяжёлый сундук в углу. Я сложил пальцы щепотью и затеплил над ними магический огонь. Подсвечивая себе импровизированной свечой, принялся искать след среди завалов барахла.

— Константин Платонович, там ничего нет, — окликнул меня Орлов. — Или вы надеетесь найти княжну в сундуке?

Я не обратил внимания на его ехидное замечание. След явно вёл меня сюда. Ага, точно вот к этой неоштукатуренной стене из рыжих кирпичей. Глухой, без единой щёлочки и намёка на дверь. Эфирные нити входили в неё, будто никакого препятствия не было. А на полу перед стеной сидел Мурзилка, насмешливо глядя на меня.

— Да нет здесь ничего, — Орлов подошёл ко мне и хлопнул по плечу. — Признайся, что ошибся, и вернёмся к началу пути.

Шешковский тоже пробрался через хлам, остановился рядом, проследил мой взгляд и уставился на стену.

— Судари, может всё-таки займёмся поиском девушки?

— Погодите, — Шешковский шагнул вперёд и принялся шарить руками по кирпичам, — я вижу кое-что. Здесь должен быть проход!

Орлов мученически вздохнул.

— Нет здесь никакой двери. Приглядитесь, кладка очень старая.

Шешковский принялся простукивать стену костяшками пальцев, прикладывая ухо к кирпичам и пачкая камзол рыжими разводами.

— Проход заложили, там пустота. Константин Платонович, как думаете, если «молотом»?

Я покачал головой:

— Ни в коем случае, можем потерять след.

— Сейчас прикажу найти кувалду и слугу посильней.

— Только время потеряем, — Орлов скривился. — Отойдите, Степан Иванович.

Он отодвинул Шешковского, презрительно посмотрел на стену и врезал по ней кулаком. Силён, однако! Рука проломила кладку и погрузилась в дыру чуть ли не по локоть.

— Точно, проход. Ну-ка…

Ещё несколькими ударами Орлов расширил проход и первый пролез в него, подсвечивая себе магическим огнём. Следом нырнул Мурзилка, мяукнул и неспешно двинулся вперёд.

— За ним, судари, — я улыбнулся, — Мурза чует след лучше меня.

Кот на мгновение обернулся, оскалился и пошёл дальше. Короткий коридор привёл нас к узкой лестнице, круто уходящей вниз. Туда-то и вёл след, с каждым аршином становившийся всё чётче и чётче.

— Что-то ползание по кремлёвским подземельям становится у меня привычкой, — буркнул я, не слишком обольщаясь перспективами. Наверняка там сидит древняя пакость, уже позавтракавшая княжной и с удовольствием пообедающая нами.

— И часто вы бываете в здешних подвалах? — тут же отреагировал Шешковский, услышавший моё ворчание. У него даже лицо стало настороженным, как у гончей, почуявшей зайца.

— Степан Иванович, если вы будете смотреть с таким подозрением, я передумаю и соглашусь возглавить Тайную экспедицию. И первым же приказом запрещу вам искать измену в любой фразе.

— Простите, — Шешковский смутился, — отпечаток профессии.

— Лучше внимательно осматривайтесь по сторонам, вы неплохо замечаете деформации эфира.

Лестница уводила нас всё глубже и глубже, этажа на три, не меньше. Затем был лабиринт из коридоров — я взял камень и чертил на стенах стрелочки, отмечая путь. Кто знает, как мы будем возвращаться?

Пришлось спуститься ещё ниже по другой лестнице, где нас ждал длинный широкий проход с кирпичным сводчатым потолком. А в конце — массивные запертые двери. Из толстых досок, потемневших от времени, с позеленевшими бронзовыми кольцами вместо ручек.

— «Молотом»? — Орлов размял пальцы и отошёл назад, собираясь швырнуть заклятие.

— Зачем? Можно проще.

Вытащив из кобуры small wand, я нарисовал на ржавых железных петлях связку Знаков: Воды, Праха и Концентрации. Линии эфира засветились, и старый металл под ними стал крошиться и рассыпаться, на глазах превращаясь в ржавчину.

— Назад!

Я едва успел схватить Шешковского и дёрнуть в сторону, как двери накренились и с глухим стуком рухнули на пол. Подняв воздушную волну, обсыпавшую нас с ног до головы пылью и каменной крошкой. Когда мне удалось протереть глаза, Орлов и Шешковский изумлённо смотрели на открывшийся зал.

Факелы на стенах горели эфирным пламенем, освещая бледным светом высокий купол и багряный каменный пол. На котором золотой краской, или даже настоящим золотом, не разобрать, была нарисованная восьмилучевая звезда — октаграмма. В центре лежала Анна Голицына с закрытыми глазами, недвижимая и очень бледная.

Вокруг колдовской октаграммы бродила женщина. Уже не молодая, ростом ниже среднего, с властным лицом и холёными руками, на которых каждый палец был унизан перстнями. Та самая «боярыня»? Я бы сказал, что она похожа на царицу, жившую пару столетий назад. Она что-то беззвучно шептала и водила перед собой рукой, намечая в воздухе контуры странных рисунков.

Призрак! Я с ужасом понял, что женщина давно мертва, и фигура её больше соткана из эфира, чем из тварной материи. Но больше всего поразило то, что призрак создавал деланные фигуры. Незнакомые мне, но, без сомнения, настоящие Знаки и Печати!

— Кхм, — Орлов шагнул к женщине, — именем Её Императорского Величества я требую пре…

Слова застряли у него в горле. Григорий закашлялся, схватился руками за шею и рухнул на колени. А «боярыня» обернулась и посмотрела на нас с Шешковским таким взглядом, будто перед ней были не дворяне, а крепостные.

Тайный экспедитор захрипел и выгнулся дугой. Взмахнул руками, пытаясь заблокировать течение эфира, но не смог ничего сделать и рухнул на колени, мелко трясясь и вращая глазами.

Мне тоже пришлось не слишком сладко. Воздух в лёгких стал раскалённым, словно я вдохнул жар из печи. Ноги сами подкосились, вынуждая упасть на четвереньки. Но Анубис был рядом и тут же кинулся гасить пламя в груди — облачка раскалённого эфира с кашлем вылетали изо рта, марая багряный пол чёрными пятнами.

— Вот так-то лучше.

Голос «боярыни», неожиданно сильный и низкий, звучал властно и спокойно.

— Смотрю, за время моего отсутствия дворня стала слишком наглой и самовольной. Забыли, как государыне кланяться, холопы?

В меня ударила волна эфира, ледяного и колючего, заставляя ткнуться лбом в пол. Вот же дрянь такая!

— Ничего, — «боярыня» засмеялась, — вспомните ещё. Недолго мне томиться здесь осталось.

Смех перешёл в громовые раскаты.

— Бойтесь! Возвращается царевна царьградская в мир живых!

Царевна? Царьградская⁈ Меня озарила догадка — Зоя Палеолог, вот это кто! Племянница последнего императора Византии, выданная замуж за Ивана Третьего, бабка Ивана Грозного. Господи, а она-то из какой преисподни вылезла? Два с половиной века прошло же!

— Царство моё грядёт, как завещано! — торжественно объявила мёртвая государыня. — Порфировая либерéя да исполнит обещанное!

Либерéя? Библиотека? Та самая, привезённая Зоей в качестве приданного и спрятанная Иваном Грозным? Да нет, при чём здесь книги-то? Скорее, от латинского «libertas», свобода. Вот эти вот багряные плиты с нарисованной октаграммой, они и есть какой-то магический артефакт непонятного назначения.

Внимание покойницы ослабло. Она отвернулась, снова принявшись за свои Знаки. Тонкие линии в воздухе наполнялись эфиром, переставали дрожать и натягивались тугими струнами. Стоит дёрнуть их — и зазвучит музыка, грозная и величественная. Вот только, боюсь, никому из живых она не понравится.

Анубис качал силу, пытаясь вывести меня из-под влияния мёртвой царицы. Я, как мог, помогал ему и одновременно разглядывал фигуры, которые чертил призрак. Без сомнения, это были те самые символы из бумаг Сумарокова. Утерянные Печати Восточной традиции. И теперь, видя, как они разворачиваются и начинают действовать, я мог точно сказать: они годятся только для одного. Для деланного варианта некромантии — возвращения к жизни духа умершего. И судя по длинным эфирным тяжам, протянувшимся к распластанной на полу девушке, для этого требуется кровь и жизненная сила живого существа.