Всадники - Шульц Гектор - Страница 10

На третий год он почувствовал мимолетное касание музы и обнаружил, что снова может что-то писать. Не так, как раньше, вяло, дай бог по сто слов в день, и те приходилось нередко стирать из-за ужасного качества текста. Но он писал, что-то писал, сам: сочинял персонажей и сюжетные линии, иногда рождал небанальные описания.

Так началась работа над «Мглой над Воронежем». Никаких больше Станиславских. Никаких демонов. Он напишет это сам. Только он, текстовый редактор, еженедельные занятия луком и мучительная писательская работа. Абзац за абзацем.

За окном валил январский снег.

А его «Мглу» клали на полку с уцененными товарами.

За пять лет сменились издатели, писатели, критики, читатели. Никто особо не помнил про скандал с плагиатом, но и его, Эдуарда Желтухина, автора «Бурых стен», «После смерти» и «Мамая», уже особо никто не помнил. Да, кто-то из старичков написал про «неожиданный камбэк», книгу кто-то покупал, дали какую-никакую премию. Но это не то, чего он жаждал после пяти лет забвения и трех лет изнуряющего труда. Все тщетно.

Эдуард поморщился от головной боли и плюхнулся на диван.

На столике перед ним лежал пульт от телевизора, он с трудом дотянулся и щелкнул красной кнопкой.

– К другим новостям. В Москве за сутки выявили более ста новых случаев заболевания коронавирусной инфекцией. А всего в России за сутки зарегистрировали более тысячи новых заболевших. Пока об ограничительных мерах, подобных введенным в Китае, речи не идет, Минздрав рекомендует принимать профилактические меры: пить укрепляющие иммунитет витамины, по возможности меньше контактировать с другими людьми и пользоваться общественным транспортом, а также при первых симптомах заболевания звонить на горячую линию, номер которой вы видите на экране.

Он выключил новости и прикрыл глаза. Слишком болела голова.

Вечером того же дня Эдуард Желтухин, прежде чем начать спускаться по лестнице из снимаемой квартиры и отправиться за фо-бо, остановился на лестничной площадке и стал шарить по карманам ключи, как вдруг он заметил, что в дальнем, темном углу коридора показалась огромная крыса с мокрой шерсткой, двигавшаяся как-то боком. Грызун остановился, словно стараясь удержаться в равновесии, потом двинулся к писателю, снова остановился, перевернулся вокруг собственной оси и, слабо пискнув, упал на пол, причем из его мордочки брызнула кровь. С минуту Желтухин рассматривал его, а потом нащупал ключи и закрыл дверь. Надо сказать о случившемся консьержу.

На улице темнело, завывало, бросало в лицо крупьями снега.

Дрожа в слабо греющем пальто, Эдуард преодолевал сугробы и мигрень и упорно двигался к спасительной лапшичной. Вокруг брели чихающие и кашляющие москвичи.

Пять лет и уцененные товары. Порнопересказ «Красавицы и чудовища» и тираж пятнадцать тысяч, главные полки в книжных. Казалось, это закат его карьеры.

Но он теперь знал, что он сделает.

Он не хотел снова прибегать к этой магии, но его заставили.

Он напишет про чуму.

Он сам станет чумой.

В конце зимы писатель Эдуард Желтухин вышел из станции метро «Охотный ряд» и медленно побрел вверх по Тверской. Улица была неуютная, пустая, какая-то потускневшая, с закрытыми дверями и пустыми помещениями бывших элитных бутиков. Он плохо различал запахи, почти не чувствовал вкусы, и дышалось ему очень тяжело, несмотря на пронизывающий февральский ветер. Пройдя пару сотен метров, он остановился и посмотрел направо. Там, из нетипично слабоосвещенного Камергерского переулка, на него смотрели два каменных истукана.

Эдуард ухмыльнулся, подошел к постаменту и издевательски поклонился, скорчившись от тяжести в груди. У ноги взгромоздившегося на каменный блок Станиславского лежал сморщившийся от холода букет цветов болезненно-желтого цвета.

– Спасибо за теорию. И за практику. Даже ты, наверное, так далеко не заходил в своем методе, – прошептал Желтухин памятнику.

Заразиться в начале пандемии оказалось не так просто. В новостях говорили о растущем в геометрической прогрессии числе заболевших, в «Телеграме» обсуждали возможный скорый карантин, но найти заразившихся и заразиться самому было еще нелегкой задачей. Желтухин целыми днями шатался по городу, вставал в вагонах метро около сопливящих и кашляющих людей, посещал массовые мероприятия и совершал по несколько поездок в день на такси.

В интернете обсуждали, что никакого ковида нет, что это постановка для создания цифрового концлагеря, и Эдуард уже сам было начал в это верить, пока, наконец, после очередной поездки на такси ковид не пришел. Желтухин сидел за столом и завтракал, когда понял, что чувствует только структуру хлеба с сыром, но не их запах и вкус. Быстро понюхав шампунь и початую бутылку водки, он обнаружил, что и запахи почти оставили его. Началось! На следующий день стало тяжелее дышать.

Теперь уже он ходил по городу и разносил эпидемию, теперь уже он становился источником инфекции. Проторенные ранее маршруты стали его механизмами распространения заразы, и в набитых народом вагонах метро он воображал себя чумной крысой, разносящей смерть по узким улочкам средневекового города. Эдуард специально кашлял, дышал открытым ртом, тайком лизал ладонь и оставлял ее незаметные отпечатки на металлических поручнях и рукоятях спортивных луков в своем клубе, где он снова метко пускал стрелы одну за другой прямо в яблочко.

И вместе с чумой опять пришла муза. Он давно не чувствовал себя в такой литературной форме, текст полился рекой. Злая, черная магия Станиславского опять пробудилась…

Талый снег капнул с постамента Желтухину на лицо. Он очнулся от воспоминаний последних недель, панибратски похлопал постамент и побрел по Столешникову, а от него налево, вверх по Большой Дмитровке. Тяжело дыша от словно придавившей грудь каменной глыбы, он тащился сыграть свою главную роль. В Московском академическом Музыкальном театре имени народных артистов К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко давали постановку по «Маске Красной смерти» Эдгара Аллана По.

Фойе было забито театралами. Москвичи не боялись пандемии или не верили в нее. Ни одного человека в маске, никто даже не косился на кашляющих или сморкающихся. Пандемия для собравшихся была где-то в телевизоре и новостях из интернета, это была история не про них. Тем лучше для его замысла, с первым же звонком Эдуард с кривой усмешкой проследовал в зал.

История повествовала о глупом принце Просперо, спасающемся от чумы под названием Красная смерть, которая убивала инфицированных за полчаса. Оторвавшийся от мира простых смертных Просперо и думающая только о себе знать, тысяча наиболее приближенных царедворцев, заперлись в замке и устроили маскарад, считая, что они в безопасности за крепкими воротами.

Первый акт повествовал о самой чуме и ее симптомах – болях, кровавом поте и головокружении – и, конечно, страданиях черни, от которой отвернулись Просперо и приближенные. Тут режиссер, поставивший спектакль на бюджетные деньги, очевидно, критиковал власть через декорации, костюмы и осовремененные диалоги. Потом Просперо решал устроить маскарад в семи комнатах – и сцена взрывалась танцами и игрой музыкантов, которых прерывал лишь могильный протяжный бой часов, останавливавший веселье раз в час. В конце первого действия на сцене появился таинственный незнакомец в рубище и маске Красной смерти, и занавес сомкнулся. Антракт.

В толпе, устремившейся в буфет, не было ни одного зрителя в маске. И у Желтухина тоже не было, лишь на сцене лежала бутафорская красная маска смерти. Эдуард сидел, поглаживал ноющую грудь и улыбался, думая о том, скольких людей он заразил сегодня. Из этого зала они разбредутся – кто в машины, а кто в метро – и разъедутся по домам, а завтра по работам, заражая своих близких, коллег и случайных прохожих. А он, Желтухин, все это напишет и вернется на литературный олимп.

Он закрыл глаза и опять понеслись видения, преследовавшие его в последние дни. Он представлял миллионы крыс, разносивших бациллы. Эти пищавшие и изворачивавшиеся грызуны собирались в огромные кучи, превращались в целые обезумевшие живые столбы, высотой с жилые дома, а потом рассыпались и падали на толпы кричавших от страха горожан. Он был этими столбами. Он представлял личинки в еже – колючем, но раненом и ослабевшем, какой стала заболевавшая Москва. Он был этими личинками. Он думал о том, что за чумой всегда приходит война, и видел крыс размером с собаку в окопах перепаханного взрывами поля с тлеющими грудами искореженного металла. Пейзажи были знакомыми, а вот техника – иностранной. Он…