Пепел звезд - Гайворонская Елена Михайловна - Страница 23

– Не знал, что ты такая впечатлительная, – хмыкнул Миша. – Привыкай. В какой стране живешь? Слушай и радуйся, что тебя это не касается.

– Да, – повторила Марина, – меня это не касается. Юлька! Не вертись – смажу! И где тебя только носило ночью?

– Марин, – отложив газету, Миша подался вперед. Его глаза заговорщицки заблестели. – А тебя-то где носило? С чего это ты превратилась из Золушки в принцессу?

– А это, – сухо ответила Марина, – тебя не касается.

На сей раз собрались у Лены. За темным окном густыми тяжелыми комками повалил снег.

– Зима… – вздохнула Марина. – Ну, так что мы решили за нашим «круглым столом»?

– Я, – дрогнувшим голосом проговорила Ада, – завтра же пойду к врачу.

– А я торжественно клянусь не принимать больше наркотиков, – вымученно улыбнулась Юлька.

– Если на горизонте снова появится Ник Португал – вызову милицию, – мрачно сказала Лена. – Подведу под статью «сексуальные домогательства».

– Ну а я обещаю не пополнять собой ряды организованной преступности, – заключила Марина. – Аминь.

Но никому не было весело.

Из-за раздернутых портьер в окно зловеще глядели холодные тусклые звезды…

Миловидная женщина в изящных очках ни капельки не походила на озабоченного психиатра-извращенца, с садистско-слащавой улыбочкой выискивающего в посетителе потенциального маньяка или опасного психопата, нарисованного прежде Аде ее пугливым воображением. Она внимательно выслушала девушку, изредка сочувственно кивая.

– Что скажете? – комкая батистовый платочек и вытирая им глаза, спросила Ада. – я ненормальная?

– Ну, что вы, деточка, – доктор доброжелательно улыбнулась. – Поверьте специалисту с тридцатилетним стажем, вы – абсолютно нормальная, милая и добрая женщина. Просто чрезмерно ранимая. О таких, как вы, говорят – «родилась без кожи». Вы воспринимаете мир чувствами, а не разумом, и ждете того же от других. В этом все дело. Видимо, таким же был ваш Отец, поэтому вы так болезненно воспринимаете до сих пор его потерю. Вам кажется, что вы были обделены любовью.

Думаю, это не так. Ваша мама – человек более закрытый, и ее чувства к вам выражались в том, что она готовила вас к определенному образу жизни, который считала лучшим для вас. Вы же выбрали свой путь, и, даже если вы немного ошиблись, это ваша ошибка. И в ваших силах ее исправить. Первым делом вам надлежит обрести утраченную уверенность в себе, избавиться от заниженной самооценки. В вас столько хорошего, что не стоит подгонять себя под чужой стандарт. Пусть окружающие откроют в вас личность. Помните, ваш друг заинтересовался вами, когда вы играли и пели.

В тот момент вы были собой. Вам ни к чему носить маску.

А насчет ваших страхов – постарайтесь относиться к ним спокойнее. Знаю, это непросто. Я помогу вам. Все люди чего-то боятся, это естественно, это сидит в каждом – древнейший инстинкт самосохранения. Не будь его – прервался бы род человеческий. Кто-то боится темноты, кто-то – собак. Я, например, ужасно боюсь пауков. Главное, вы осознали свой страх, вытащили его на свет. Видите, он не такой уж большой. Попробуем стать сильнее его, и тогда победим.

На плоском четырнадцатидюймовом экране ярко накрашенная сексапильная девочка, закатывая глазки и заламывая ручки, тонюсеньким голоском пела о несчастной любви.

Со стены холодно и высокомерно улыбалась зеленоглазая красавица.

«Сука! – Ник с ненавистью ударил кулаком по столику. – Что она возомнила о себе, эта девка?»

Холодными пальцами он вытащил из кармана куртки ключ, нажал на невидимую панель в стене.

Дверца отворилась. Ник отомкнул спрятанный в нише сейф. Жизнь научила его осторожности.

Однажды дурацкая оплошность стоила Нику карьеры атташе.

«Предписано: покинуть пределы Колумбии в трехдневный срок в связи с употреблением… наркотических веществ… является несовместимым…»

Уроды! Отец тогда замял скандал, и Ника оставили при посольстве в России.

Отец знал толк в работе и в жизни…

Ник открыл сейф, вытащил коробку с аккуратно выложенными в ряд сигарами. Распечатал одну, с наслаждением закурил, вдыхая аромат сладковатого, как в крематории, дыма. Тело охватила истома. Но злость не прошла. Напротив, она усиливалась, росла, достигая чудовищных размеров, вместе с сизым дымом заполняя собой все пространство гаражной комнаты, постепенно сакоммулировавшись в яростном желании обладать несговорчивой девчонкой.

Ему было тринадцать, когда он узнал, что мать имеет любовника. Одной секунды хватило, чтобы перевернуть вверх дном его мироощущение. Он стал сыном шлюхи.

В следующий шок поверг его отец. Выслушав сына, он не удивился и не возмутился, а, обняв Ника за плечи, объяснил, что их брак давно стал чистой формальностью, и видимость его поддерживалась только ради него, Ника. И далее произнес фразу, ставшую для Ника впоследствии философией бытия.

– Запомни, сынок, к сожалению или счастью, все женщины продажны. До единой. Изначально, по природе. Просто у каждой своя цена. Одни отдаются за деньги, другие – за ласковое слово. У любой стены есть свой «Сезам, откройся!». Необходимо лишь подобрать нужный ключик.»

Ник затянулся еще раз. Перед глазами поплыли разноцветные шары.

Эта дрянь, Лена Веденеева, все портила. Ник приходил на показы. Воспаленным взглядом ловил каждый изгиб ее волнующего тела под полупрозрачными шелками. Он ненавидел эти тряпки. Если бы он мог уничтожить их все, чтобы она никогда больше не появилась на подиуме, перед тысячей глаз вожделеющих ее самцов… Ее плоть, ее нагота должны принадлежать ему, и никому больше… Она еще будет стонать и извиваться в его руках от наслаждения или боли… Что, впрочем, одно и то же… Она будет принадлежать ему, или…

Ник выдвинул ящик стола и вытащил тонкий, наподобие скальпеля, нож. В летучих цветных шарах его блестящая стальная поверхность выглядела совершенной, возбуждающей и манящей, как молодое женское тело… Ник медленно провел острием по раскрытой ладони. Остался ровный багряный след.

Лезвие сделалось пурпурно-алым. Ник зачарованно смотрел, как темная кровь лениво, будто нехотя, поползла по руке, закапала на светлый пол. Боли не было. Лишь легкое головокружение, как от хорошего вина. Водя в воздухе ладонью, Ник выписывал размытые картинки на линолеуме – красные на сером. Ему стало весело – смотрите, он тоже умеет рисовать, получше матери! Ему следует написать шедевр! Это будет новым словом в искусстве. «Тебе нравится?» – он, с усмешкой устремил взгляд на портрет фарфоровой блондинки на стене. Она снисходительно и высокомерно наблюдала за ним.

Внезапно он почувствовал боль. Она пронзила все тело – от висков до ступней. Ник заскрипел зубами.

«Смеешься, сука?» Он приложил платок к окровавленной ладони, встал, подошел к стене, приблизил лицо к выцветшему изображению.

«Я тебя ненавижу… – он коснулся сухими губами ее лица, постепенно соскальзывая вниз, туда, где, на снимке, полуобнаженная грудь скрывалась под взбитым белым кружевом. – Я люблю тебя… Ты будешь моей, только моей. И никто не посмеет даже смотреть на тебя… Или ты умрёшь.»

С силой он вонзил багровое лезвие в картинку, прямо в нечеткую ложбинку на шее, меж ключиц.

Лена испытывала странные чувства всякий раз, когда переступала порог своей школы. Она, слово сев в машину времени, проваливалась в относительно беззаботную юность, где самым сильным волнением был экзамен по противной физике, а тщательно скрываемой радостью – тайное рукопожатие с приглашением в кино голубоглазого спортсмена-одноклассника… Здесь почти ничего не изменилось с тех пор.

Шел урок. Торжественно-тихий вестибюль пах свежей краской. Стайка старшеклассниц коротала время в раздевалке. Вначале девочки уставились на Лену, как аборигены на священного идола, а затем, подталкивая друг дружку локотками, зашушукались. Нагнув голову, Лена быстро прошла мимо и остановилась перед дверью с простенькой поцарапанной табличкой «Директор».