Штангист: назад в СССР (СИ) - Март Артём - Страница 51

— Он с собакой, что ли, был? Витька этот Сергеенков?

— С собакой, а что? — Спросил я.

— Вот засранец, — зло бросила тетя Наташа. — опять за свое. Негодяй!

— Что? Почему негодяй? — Удивилась Ксюша.

— Потому что летом я его поймала за тем, что он собак на бойню водит, на мыло за три рубля сдает, паршивец. Мамке его рассказала, так ему такой втык вставили… Думала я, отвадили его родители от такого дела.

— Как на бойню⁈ — Испугавшаяся Ксюша прикрыла рот руками.

— Стой тут, Ксюша, — нахмурился я.

— Что? Вова! Ты куда⁈

— Стой тут, говорю.

Я бросил портфель на пороге магазина, а сам решительно пошел за Витей. Мальчишку я догнал быстро. Кажется, он особо не спешил, считая, что дело в шляпе.

Когда Витя обернулся на шаги и увидел меня, у себя за спиной, то даже удивиться не успел. Я с ходу дал ему в глаз.

Изумленный мальчишка так и бухнулся на задницу, на бровку, растущую у тротуара. Пес от неожиданности залаял сначала на меня, потом на Витю.

— Ты чего, Медведь⁈ — Изумился он. — С ума спятил⁈

— Живодер, — сказал я с отвращением.

— Чего⁈ Ты че⁈

— Я знаю, что ты собак водишь на мыловарню. За деньги их на мыло сдаешь.

— Слышь, да я б никогда…

— Поводок, — я протянул руку.

— Это моя собака!

— Поводок, я сказал.

— Да? Ну так отбери!

Он попытался было встать, но я толкнул живодера, и тот снова грохнулся на траву. Я тут же налетел на него, схватил за грудки.

— Ты, зараза живодерская, — заглянул я ему в глаза. — Поводок сюда, ни то тебя так отметелю, что сам в мыле окажешься.

— На… На, возьми… — Перепугавшись, он подсунул мне капронку. — Возьми, только отстань!

Я поднялся.

— Значит так. Еще раз увижу, что ты с собаками гуляешь — отделаю тебя так, что мать родная не узнает, понял?

Не выдержав моего взгляда, Витя молча опустил глаза.

— Понял, я тебя спрашиваю?

— П-понял.

— Смотри мне. И скрываться не думай. Я все равно узнаю. — Посмотрев на пса, я скомандовал: — К ноге.

Жулик не послушался. Он только сел, и наклонив набок голову, преданно на меня посмотрел. Хмыкнув, я просто взял собаку на руки. Отправился обратно, к магазину.

— Слышь, Медведь, — услышал я за спиной, но даже не обернулся. — Слышь! Ну все, хана тебе! Мы с братом тебя найдем! Будешь знать, как нос совать в чужие дела!

Все же обернувшись, я зло глянул на Витю. На лице мальчика уже расцвел шикарный фингал. Под моим взглядом пытавшийся встать Витя, снова бухнулся на землю.

— Это тебе так не пройдет, — уже не так смело пробурчал он.

— Ну давай, приходите, — кивнул я ему. — Милости просим. Как раз кулаки почешу.

— Ты его спас, Вова! — Бросилась ко мне Ксюша, — спас щенка!

Она тут же стала гладить сидящего у меня на руках Жулика.

— Отобрал что ли? — Улыбнулась мне ожидающая на пороге продавщица.

— Отобрал. И еще оставил подарочек, — я показал тете Наташе сжатый кулак.

— Молодец, — улыбнулась она. — Давно пора было Вите шею намылить за такие дела.

— Да только ничему он не научится, — покачал я головой. — Ну ничего. С первого раза не дойдет, дойдет со второго, если он опять попадется.

— Я теперь всем-всем расскажу, какой гад этот Витя, — нахмурила бровки Ксюша. — Вот как можно такое чудо губить?

Девчонка погладила довольного пса по холке.

— Да вот только что теперь с ним делать? — спросила она.

— А что с ним делать? — Пожал я плечами. — Пусть у меня дома останется. Жить будет.

— Смотри, — Ксюша отвязала капронку. — А у него ошейник. Да еще и новый! Наверное, он чей-то.

— Если чей-то, — я кивнул. — То верну хозяину, если найдется. Теть Наташ, а у вас не будет чего-нибудь вкусненького? Жулик, видать, голодный. Покормить надо.

— Я думал, вы уже уехали, — недовольно проворчал Гришковец, сидя за своим рабочим столом. — Разве, в Краснодаре срочных дел у вас нету?

— Дела повременят, — холодновато ответил ему Максим Валерьевич Иващенко, подавшись немного вперед на стуле. — Есть у меня к вам кое-какой вопрос. Вопрос этот относительно соревнований и вашего в них судейства.

И без того мрачный Гришковец помрачнел еще больше.

— А что не так с моим судейством? — Угрюмо спросил он. — Меня все и в нашем спортивном обществе знают, и за его пределами уважают. За всю карьеру никаких вопросов ко мне не было.

— Лукавите, Петр Николаевич. Очень лукавите.

— Вы это о чем? Уж никак о тех грязных слухах, что разводил тут один беспокойный спортсмен-любитель когда-то?

— Я наблюдал за вами на последних соревнованиях, Петр Николаевич. Наблюдал и видел, что вы хотели засудить Вову Медведя на толчке.

— Что? Что за глупости? — Удивился Гришковец наиграно. — Это какой-то абсурд! Зачем мне засуживать ребенка?

— Я не дурак, Петр Николаевич, — Иващенко откинулся на стуле. — У меня богатый тренерский и судейский опыт. Глаз наметан как надо. Тут вы не отвертитесь. Я видел, что Медведь выполнял каждый свой подход правильно. Серьезных просчетов у него не было.

— Вы оскорбляете меня, Максим Валерьевич, — надул ноздри зампред спортивного общества. — Очень оскорбляете. Если вы тут только поэтому, можете проверить всю документацию по соревнованиям. Вы не найдете во всем протоколе ничего подозрительного. Я вас уверяю.

— Мне не нужен протокол, — покачал Иващенко головой. — Я прекрасно понимаю, что изучать его нет смысла. Да и времени тоже.

— Вы пришли сюда, в мой кабинет, и теперь беспочвенно обвиняете в том, что я засуживаю детей. Это оскорбительно. Сколь бы вы небыли авторитетной фигурой в нашем городе, я не могу допустить беспочвенных обвинений. Я прошу вас уйти, Максим Валерьевич.

— Мы с вами оба знаем, что вы засуживали не только детей, — Иващенко не повел и бровью.

— Что?

— Однако я пришел не для того, чтобы вас в чем-то обвинять.

— Но вы делаете именно это, — Гришковец свел брови к переносице.

— Нет. Я пришел кое-что у вас спросить.

— Да? И что же?

Иващенко выпрямился на своем месте, сложил руки на груди.

— Мне нужны ваши специфические услуги, Петр Владимирович. И я надеюсь, что мы сможем поработать с вами в этом направлении.

— Ты че тут крутисся? А? — Спросила Сталина Геннадьевна, крепкими руками выжимая большую половую тряпку под ступеньки.

— А что я, теть, мешаю кому-то?

Когда я вошел во двор спортивной школы, увидел на ступеньках странного посетителя. Паренек лет семнадцати, одетый в черные брюки-клешь, кеды и клетчатую рубашку на нательную майку, терся у входа в школу. Вытянуты черты лица и длинноватый нос придавали ему хитроватый, я бы даже сказал, лихой вид. Паренек, покуривая папиросу, залихватски сдвинул свою кепку-пирожок на лоб.

Был он весь какой-то вертлявый, постоянно двигающийся. Сунув руки в карманы, он улыбался уборщице и заискивающе заглядывал ей в глаза.

— Че тебе надо? У нас тут, вообще-то, дети ходят! А ты куришь!

— Теть, я бросаю, — заулыбался он еще шире, взял папиросу из губ, плюнул на нее и сунул за ухо. — И вообще. Я, может быть, заниматься хочу! На футбол пойти! Где у вас тут тренер, какой-нибудь?

— Староват ты для футболу. У нас тут детишек только до шестнадцати лет принимают.

— А мне четырнадцать!

Я как ни в чем не бывало, прошел к входу в школу. Парень, увидев меня, почему-то тут же переменился в лице: улыбка его исчезла, будто ее и не было. Некрасиво изогнув губы, он с прищуром уставился на меня.

— Что, Сталина Геннадьевна? — Спросил я, заскочив на крыльцо. — Докучает?

Парень ссутулился. Стал похожим на грифа, высматривающего какую-нибудь падаль.

— Разбегались тут хулиганы, Вова, — причитая, Сталина Геннадьевна вернула тряпку в пустое ведро. Потом обратилась к парню: — Иди вон, за гаражами воробьев гоняй!

— Ну че вы так сразу? — Кивнул он уже как-то хмуро. — Я, мож, и правда, заниматься! Я, мож хочу спортсменом стать!