Земля заката (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 26

Красивая, недоступная жизнь… комфорту которой он когда-то завидовал. Думал, что предки не ценили, а он бы оценил. Но если бы он стал «попаданцем» (смешное слово!) туда… то последние годы прожил бы в настоящем аду, с чувством беспомощности от понимания неизбежного.

Нет уж. Его место здесь. Где самое страшное уже произошло. Хочется в это верить.

Больше об уцелевшем с кипрского суперлайнера не было известно ничего. Младший посвятил этому лишь пару строк в своем дневнике. Размышляя, не повторится ли история, и не будет ли кто-то читать уже его записи, когда он так же сгинет без следов.

В детстве Александр часто читал с экрана монитора. На диске у деда было записано много фантастики, и русской, но больше переводной. Старый Данилов говорил, что это классика, и в ней смысла больше, чем в половине литературы про светских бездельников в сюртуках и кринолинах.

Всё это стало недоступно, когда у них в Прокопе сгорел последний монитор. Хорошо, что многие книги успели распечатать. Хотя была еще небольшая «читалка», но это совсем не то.

Где теперь это все?.. Снявши волосы, по голове не плачут… Поэтому и резанула его песня про Молдавию.

Что ему Россия? Единой он её никогда не видел и застал уже в опустошенном состоянии. Но у него был дом, семья, а теперь не было ничего и никого.

Один раз целый помощник капитана подробно расспрашивал его, что стало с Петербургом. Младший рассказал без утайки всё, что знал. Командирам и без него было известно и про оборвышей, и про «полярников», которых в Питере звали «чукчами». С первыми они собирались установить взаимовыгодные связи, когда шум утихнет, ведь бизнес есть бизнес, вторых же побаивались, хотя считали скорее легендой. Даже после встречи с Шаманом.

Вскоре они снова вышли в широкую часть Балтийского моря. Младший видел по картам, что не так далеко к северо-западу находится Стокгольм, о котором он знал по сказкам про Карлсона. Хороший герой. Для книжной истории. В реальной жизни такие весельчаки напрягают и иногда создают проблемы.

Они шли дальше на юг, к берегам пока не приближались, хотя это место считалось безопасным. Попадались им и другие торговые суда, и рыболовные, хоть и не такие большие, сейнеры. А в один из дней встретился патрульный катер под флагом Легиона. Другой дивизии, с топором на знамени.

Катер пришвартовался к траулеру, к ним на борт поднялись двое с автоматами.

Говорили, что капитан передал «легионерам» информацию о рейдерах и брезентовый мешок с их головами. Премию Ярл, конечно, оставил себе. Экипаж получил лишь малые проценты.

Когда они были на траверзе маленького островка Готска-Сандён, Младший увидел одинокую фигуру – женщину, похоже, старуху, стоящую на скалистом берегу. Она была похожа на статую. Стояла и просто смотрела в море.

Можно было сочинить трагическую историю, только стоит ли? Правды всё равно не угадаешь, да и нет в этом нужды. Художественная правда выше реальной. Это Младший уже для себя усвоил. Можно приврать в деталях, составляя летопись, главное, верно передать дух и идею.

Гнетущее зрелище. Вымирающие северные деревни. Хоть русские, хоть финские, хоть шведские. До Войны на этом острове люди не жили, здесь был шведский национальный парк, но после катаклизмов наверняка кто-то попытался укрыться от голода и чумы континента.

Тоска и одиночество витали в таких местах в воздухе. У моря, среди ягод и грибов, люди не могли голодать. Но жилось им плохо.

Видеть это затухание угольков в печи и думать, как будет доживать последний, было тягостно. Отложенное эхо Войны. Там, где небольшая группа людей оставалась на острове или другом изолированном клочке суши, она обычно вымирала за пару поколений.

Возможно, дело не в генетике популяций. А в психологии. Человек… если он здоровый… социальная тварь.

Привязанные к своему месту, запертые не только проливами, но и просто привычкой, страхом перемен… даже если их островок не был затерянным, и мимо ходили корабли... общины всё равно ждало вырождение.

А если мужчины рода погибнут в море – то тем более, оставшихся женщин не ждало ничего хорошего. Хотя иногда могут прийти викинги и взять с собой на лодках «покататься». Но только молодых.

Вот в более крупных деревнях на материке детей было много.

– У нас на севере в таких местах бывает мерячение, – произнес неизвестно откуда появившийся Шаман.

– Это как-то с Америкой связано? – переспросил Младший.

– Нет, блин. Какая еще нахрен?..

– А… вспомнил, – заговорил Скаро, видя, что таймырец не собирается договаривать. – Мерячение… это когда смотришь на северное сияние… и вдруг хоп – ты уже застыл и впал в транс. А потом идешь к проруби топиться. Или соседей рубишь, сжигаешь дом, а после топишься. Бывает и здесь. Но редко.

– Они обычно не убивают, – пробурчал Шаман. – Обычно меряченные тихие. Как грибы. Садятся на лавку и сидят. Пока не усохнут. У женщин чаще. И в стойбище бывает. Лечится. Больше работать надо.

Младший вспомнил убыров. Но меряченные, как рассказали ему – разумны. Всё понимают, но собой не управляют в эти моменты. И это страшнее. Состояние их временное и излечимое. Если поместить такого обратно в общество, к другим людям – отойдет. Только кто же будет заморачиваться, если это островные изгои? У всех своих проблем хватает. Может, поэтому и схлопывались маленькие поселения севера.

Младший находился на палубе, когда на крупном соседнем острове Готланд они увидели огонь.

– Это чтоб никто с пути не сбился?

– Нет, это ритуал, – объяснил Скаро. – Виккане. Настоящие язычники. Кресты поджигают. Богохульники. Вокруг священных деревьев в звериных шкурах скачут, в масках. Пьют, обжираются, совокупляются как попало, – Скаро вдруг замолчал и обвел взглядом матросов, слушающих его рассказ. – Да ну вас к бесу! Чего глаза загорелись? Щас половина команды к ним убежит. Если бы только это… Еще жертвоприношения проводят. Дикари. Нехристи.

Скараоско был, по его словам, «добрым католиком». Говорил, что в детстве его с братом Милошем вылечили и покрестили бродячие монахи из ордена какого-то нового святого. Имени его он не запомнил, но в святцах, выпущенных до Войны, такого не было. Фамилия святого оканчивалась на «–овиц», только это и помнил. С тех пор он веру не менял. Был верен Святому Престолу, хоть и не знал, где тот теперь. Однако и к православию относился терпимо («у меня даже друзья православные были»!). И протестантов нормально воспринимал («когда они молчат в тряпочку»). А вот язычников не любил: «Слишком уж легко им, гадам, живется».

Саша вспомнил, что в русских землях западный обряд христианства обычно называли: «котоличество». Через букву «о». И многие думали, что это бесовская западная вера в кошек, где на церковных службах носят их лики – то есть маски, обличия.

Они миновали остров, а праздник там продолжался. Высоко возносилось священное пламя. В бинокль видны были пляшущие фигуры, среди них много мелких.

«И почему их погаными называют? Лучше уж такая жизнь, чем вымирание. Как будто у других народов в древности не было человеческих жертвоприношений…».

*****

Тянулись дни, мелькали недели. Саша уже чувствовал себя просоленным морским волком. Он увидел больше, чем за некоторые годы из прежней жизни.

Разучил много новых слов на английском и немного на норвежском, хотя вполне достаточно, чтобы общаться и с «норгами» и другими из этой солянки. Но в основном его компанией были русскоязычные. Та компашка, которая образовалась вокруг Скаро, к которой иногда примыкал и сам боцман. Они были достаточно сплоченными, хоть из разных стран и территорий, а половина вообще представляла собой гремучую смесь национальностей.

«Русская вселенная», – называл это Борис. У него была такая книжка. Она начиналась как рассказ о том, что современное человечество зародилось на восточно-европейских равнинах, а потом уже, расселившись, постепенно деградировало.