Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим - Страница 16

Чтобы не прыгнуть с разбегу на те же грабли, Дарвин решил подавить будущих оппонентов горами фактов, сопоставлений, выводов, полученных из самых разных областей знания: палеонтологии, биогеографии, эмбриологии, сравнительной анатомии, зоопсихологии. Все они, приведенные в систему, логично изложенные, свидетельствовали в пользу трансмутации видов. Пригодились и практические сведения, полученные от селекционеров, занимавшихся выведением и улучшением пород домашних животных и сортов культурных растений. В селекции Дарвин видел нечто вроде рукотворной эволюции и уделял ей очень много внимания.

Ползи, улитка, по склону Фудзи!

«Улитка»-Дарвин ползла вверх по склону медленно и задумчиво, то и дело останавливаясь или отклоняясь вбок от тропинки, ведущей к вершине.

В 1846 г. Чарльз неожиданно прерывает работу над своей эволюционной теорией и долгих восемь лет занимается классификацией усоногих раков – морских беспозвоночных, приличную коллекцию которых он собрал в кругосветном путешествии. Странное решение – но только на первый взгляд. Видимо, Дарвин осознал, что своим ученым коллегам он известен прежде всего как автор трудов по геологии. А трансмутация видов – это проблема в основном биологическая. Вот почему он взял такую длительную паузу, потратив ее на написание фундаментального, чисто зоологического труда об усоногих. После того как в 1854 г. его сочинение вышло в свет, Дарвин мог быть уверен, что теперь ни у кого не повернется язык назвать его профаном в биологии. Действительно, некоторые критики потом искренне сожалели о том, что столь серьезный и авторитетный исследователь создал такую «ужасную» гипотезу, как эволюция путем естественного отбора.

Работая с усоногими, Дарвин приобрел драгоценный опыт практического изучения животных, опыт работы над «вечным» вопросом биологической классификации – что такое вид и как однозначно отделять один вид от другого. Вопрос, кстати говоря, не решенный окончательно и до сих пор. Удобно иметь дело с хорошо различающимися существами: белый медведь и бурый медведь, сорока и ворона, хвощ полевой и хвощ лесной… Они явно принадлежат разным видам, это заметит даже неспециалист. А как быть, если изучаемые особи различаются лишь мелкими признаками, числом и строением каких-нибудь щетинок или усиков, да и сами эти признаки все время изменяются, норовя плавно перейти от одного состояния к другому? В этом случае проблема распределения особей по видам чрезвычайно усложняется.

В письме к ботанику Джозефу Хукеру Дарвин так рассказывал о своих занятиях усоногими:

Хукер был одним из тех немногих, кого ученый в конце концов посвятил в тайну своих эволюционных штудий. И не только посвятил, но и сумел убедить в своей правоте. В этот избранный круг посвященных вошли еще несколько особенно доверенных лиц – геолог Лайель, зоолог и анатом Томас Хаксли, американский ботаник Аза Грей (по переписке). Научная революция готовилась по рецептам революции политической: строгая конспирация, вербовка надежных соратников, долгая и упорная подготовка к восстанию.

Без всяких сомнений, Чарльз Дарвин – самый популярный персонаж у историков науки. Его жизнь и развитие идей изучены до мельчайших подробностей, гораздо лучше, чем биографии других ученых того же веса и ранга. К счастью для историков, у них есть с чем работать. Англичане бережно хранят огромный архив Дарвина, включающий его черновики, записные книжки и несколько томов переписки, что позволяет с высокой точностью реконструировать процесс создания им эволюционной теории{79}. До мелочей выяснены все стороны личной жизни Дарвина – его воспитание и образование, семейные и дружеские отношения, круг чтения, политические и философские взгляды.

Но, чтобы двигаться дальше, мне нужно рассеять один популярный миф о Дарвине. Вопреки убеждению многих, он не «открывал» эволюцию. О том, что виды живых существ не вечны и неизменны, а, наоборот, могут естественным путем давать начало один другому, догадывались многие натуралисты и философы. И в XIX, и в XVIII в., и даже раньше. Единственное, чего недоставало авторам этих гениальных догадок, – убедительного объяснения того, как же именно происходит процесс эволюции. А без этого научная теория обречена на провал, как это случилось с теорией Ламарка.

Дарвин сумел найти механизм, объясняющий ход эволюции, причем такой, который доступен проверке научными методами. В этом величайшая заслуга ученого в области биологии. Механизм получил название Natural Selection (естественный отбор), и «Происхождение видов» посвящено развернутому доказательству данной концепции. Поэтому правильно определять дарвинизм как эволюционную теорию, основанную на идее естественного отбора. Эта теория – одна из многих возможных, не претендующая на статус единственно верной, но, без сомнения, самая популярная как в прошлом, так и в наши дни. Поэтому «дарвинизм» и «эволюционизм» – не синонимы! Дарвинизм всего лишь частный случай последнего.

Мысль о естественном отборе как главном факторе эволюции возникла у Дарвина довольно рано, задолго до того, как он осмелился представить ее читающей публике. Ученый начал свою работу еще в 1837 г. с накопления отдельных фактов, противоречащих привычным представлениям о чудесном Сотворении видов. Сначала он решил действовать по «рецепту» Фрэнсиса Бэкона, надеясь, что, когда первичных фактов станет достаточно много, из них сама собой «вылупится» какая-то концепция. Но время шло, а искомая концепция не появлялась. У Дарвина никак не получалось создать теоретический «скелет», на который собранные факты могли бы нарасти, как мясо на кости.

Решение пришло, как это часто бывает, неожиданно и было похоже на те «озарения», которые так любят авторы научно-популярных книг о великих ученых и изобретателях. Предоставлю слово самому Дарвину:

Читатели старшего поколения, вероятно, помнят, что в послевоенные времена имя Томаса Мальтуса у нас употреблялось исключительно в негативном контексте – его считали буржуазным ученым, оправдывавшим войны и эпидемии, мракобесом и человеконенавистником{81}. (Впрочем, подобными эпитетами в ту пору клеймили практически любого, кто оказывался по другую сторону идеологических баррикад.) Ну а то, что Мальтус был священником, ставило еще один жирный минус в его характеристике. Одним словом, в советской демонологии тех лет он считался одиозным и опасным бесом, которого нужно на все лады заклинать{82}. Если коротко, то суть учения Мальтуса (мальтузианства) сводится к тому, что человечество по природе своей размножается в геометрической прогрессии, а производство продуктов питания растет только в арифметической, то есть безнадежно отстает от прироста населения. Иными словами, в этот мир скорбей приходит гораздо больше людей, чем способна прокормить земля. Так Мальтус объяснял неизбежность войн, эпидемий, голодоморов, которые безжалостно истребляют «излишки» населения. Картинка, действительно, беспросветная. Сам Мальтус в качестве рецепта от «всех социальных страданий» (Н. Кольцов) предлагал целенаправленную демографическую политику: заключение браков в как можно более позднем возрасте и полное безбрачие для тех, кто сознательно на это пойдет. Отметим, что все это звучит достаточно актуально и в наши времена, когда о грозящем человечеству перенаселении и нехватке природных ресурсов не говорит только ленивый.