Новичок в XIX веке. Снова в полиции! (СИ) - Леккор Михаил - Страница 37

Они слезли с коней, чтобы те немного отдохнули. Походили с ними, помолчали. Маша тихонечко, чтобы никто не слышал, даже самые близкие (!), спросила, зарумянившись:

— Скажите, князь, а если я все-таки сломлю сопротивление отца. Или, скажем так, когда я сломаю сопротивление отца и он благословит нас, вы сдержите свое слово? Не убежите в кусты, как всегда?

Это было так приятно и неожиданно, что он немного помедлил. Ничего себе, а еще говорят, нет феминизации! Да она любой феминизированной женщине XXI века фору даст а сто очков! Но помедлил о только очень небольшой промежуток времени. А потом начал действовать и обольщать. Как любой вежливый, но очень влюбленный кавалер любого века.

И поскольку слов уже было сказано много, князь Долгорукий лишь благоговейно поцеловал ее руку. Трепетно и нежно. Признался:

— Когда ваш незабвенный отец так спокойно и внушительно объяснил мне, почему я не могу жениться на вас, доводы его были столь логичны и убедительны, а ужасная Петропавловская крепость так рядом, что я, арестовав злоумышленника, собирался уже ехать домой, стеная и скуля, как маленький щенок.

Но если вы сумеете убедить вашего августейшего отца, то меня просить не надо. Я ваш всегда и всюду. Моя любимая! Нежная! Прелестная!

Ее рука, как попала в плен к Константину Николаевичу, так там и осталась. И ее хозяйка, очаровательная и раскрасневшая, и не подумала вырываться. Ибо, так согласовано Богом, женщина должна попадаться в плен любимому мужчине, чтобы потом стать его ее госпожой.

Впрочем, она все его упрекнула, мягко, чтобы он не обиделся и снова не скрылся в огромной стране:

— Милый, а ты мог бы просто увести меня подальше. Например, в Сибирь! Там так романтично!

Сибирь? Константин Николаевич только вздрогнул. Только туда им не хватало попасть. Декабристам за кампанию? Или медведям? Там их сейчас много — хоть белых, хоть бурых.

Нет, только не это!

— Любимая моя, я не трус и я романтичен. Но тебе не кажется, что безрассудность и романтизм — это разные вещи? И если юной девушкой еще можно убежать от любящих тебя родителей, то как быть с появившимся детьми?

— Ах, Константин Николаевич, какой вы право прагматик! — сказала она, но не зло, а даже поощрающе.

А когда бродяга ветер распушил ее великолепные волосы, набросав их на ее лицо, Мария, засмеявшись, отняла свою руку, но лишь чтобы поправить прическу. А потом уже сама положила руку на руки князя. И в плен ли? Скорее, в комфортабельное и спокойное жилище, где ей будет так мило и удобно!

Она посмотрела на него так требовательно, что он растеряно замолчал. Он же все ей сказал! Или ей снова надо признаться? Пусть:

— Маша, перед Господом Богом и вашими августейшими родителями прошу вас стать моей женой!

— Ах, как приятно, — удовлетворенно сказала она, — а то прошлое свадебное предложение было как бы в шутку. Бродяга гусар, ушлый и шалый, и изнеженная барышня.

Вот как! Он с удовольствием вновь приложился к руке. Строго предупредил:

— У меня нет шутливых предложений. Тем более, в такой сфере. И тем более для вас, Мария Николаева!

— Да? — кокетливо улыбнулась она. Просила: — обратись ко мне на ТЫ. У тебя так прелестно получается. Скажи просто по-домашнему ТЫ, МАША!

Константин Николаевич, разумеется, пошел к ней навстречу в такой безобидной просьбе. Лишь только подкорректировав:

— Ты, Машенька, все прекрасней и прекрасней. Я люблю тебя!

— Ах! — счастливо задохнулась она, — почему-то от тебя я хочу это признание все больше и больше! Как только вернемся, я серьезно поговорю с пaпА.

Они еще немного поболтали о сокровенном и таком желанном будущем. Вечно бы так работать языками, но потом он, уловив ее робкое нетерпение, предложил:

— Пойдем, Маша, к твоим и моим людям. У них ведь есть свои ценные предложения, различные планы, соображения. Пусть выскажутся. А уж мы решим

— Да-а? — задумчиво сказала Мария Николаевна. Как бы не совсем отрицательно, но и без особого энтузиазма. Извинительно пояснила своему будущему жениху, а потом мужу (официально он не был ни тем, не другим, но ведь она не станет касаться совсем чужого человека):

— Большинство из наших гвардейцев, особенно старые, нередко простые солдафоны в генеральских и офицерских мундирах, кроме своей любимой гвардии они ничего не видят и ничего не знают. Большинство из их «ценных» советов будут связаны с тщательной отделкой мундиров нового стиля в полковой швальне и торжественного марша гвардии на парадах. Тебе это точно надо, милый?

Она так мило и так приятно перешла с ним на ты, что он и не думал восставать и искать попранные права. Вместо этого заметил:

— О-о, ваше императорское высочество, на счет этого не беспокойтесь. Когда я предлагал заняться словоговорением, я лишь имел в виду, что разговор всего лишь стабилизирует пищеварение, улучшает общее настроение. И только лишь. О том, что бы претворять на практике эту, прошу прощения, бодягу, и речи не идет.

Девушка недоуменно на него посмотрела, вдруг расхохоталась. Они пошли к терпеливо ждущему конвою, и князь предложил коротко обсудить дальнейшие действия уже со всеми. И сразу понял, что зря он это сделал. Ведь опытный человек ему говорил, хоть и девушка, а гвардию не раз видела и хорошо знала!

Первый же оратор — генерал-лейтенант гвардии в мундире Семеновского полка — довольно высокий пожилой мужчина с волевым грубым лицом, с ходу оседлал «грандиозную» идею модернизировать офицерские эполеты. Видимо, он посчитал эту тему очень важной, что мучил окружающих более получаса. Непонятно, правда, при чем тут был поручик Нейгард, но всем окружающим генералам и офицерам из той же гвардии это очень понравилось.

Когда князь Долгорукий поинтересовался у него о смысле его милитаризованной речи, оратор заявил, что Нейгарда он практически не знает, не из его полка, да и поколение другое, ничего путного сказать о нем не может. Зато практически все знает о прошлом и будущем эполет.

«Идиот, — констатировал Константин Николаевич мысленно, — а просто промолчать ты не мог? Хотя, судя по проявившейся реакции, я здесь один такой недовольный. Остальным мужчинам речь очень даже нравится».

Все другие генералы, судя по их движениям и нетерпению, уже стоили в очереди по глупым рассуждениям. Вот ведь болтливые гады! Им бы только найти предлог для пустого словоблудия! Дело надо делать, а не красивые слова лепить.

— Господа, — попытался найти выход из непредвиденно тяжелого положения, когда и времени для пустой болтовни не остается, и гвардию обижать не хотелось, — я предлагаю перенести разговор в ближайший трактир и заодно выпить и перекусить. А?

Генералы заметно замялись. Такой интересный и важный разговор не хотелось прерывать. Но и вкусный обед с выпивкой нельзя было откладывать. Тем более бесплатный!

Остальные же офицеры, более молодые и нетерпимые, подняли такой веселый галдеж, что оставалось только немедленно ехать. Генералы только руки развели. Ибо, господа, нарушение дисциплины со стороны офицеров было налицо, но и нарушать обеденный ритуал, внедренный в гвардейский порядок, было никак нельзя. Едем же быстрей!

Слава богу! — утешился Константин Николаевич в душе, — во время конной поездки и обеда в трактире разговор будет во благо, поскольку начнет маскировать напряженный поиск Нейгарда. А он где-то здесь, князь готов был отдать в заклад пальцы целой руки — преступник отправляется самым кратчайшим путем, поскольку, как опытный мужчина, он прекрасно понимает, что один человек ни за что не справится с целым государством. Стоит только замешкаться и его поймают и сошлют в Сибирь. А то и просто удавят и даже без суда. Очень уж зол и нетерпим был император Николай Павлович.

А так он быстренько перейдет границу. Финляндия, конечно, та же самая Российская империя. Та же, да не с теми уже порядками. А главное, беги немного дальше и почти без границ окажешься на чужой территории.