Новичок в XIX веке. Снова в полиции! (СИ) - Леккор Михаил - Страница 30

Константин Николаевич сам понимал, что его доводы в лучшем случае были не очень убедительными. Можно возразить: императору не верит, а его ученым — пожалуйста! Но что делать? Голова уже полностью занята следствием! Даже любовь, — он мельком глянул на Марию, — пока отступила на задний план.

Николай Павлович покачал головой, но все-таки, к большому облегчению князя, нехотя согласился. Понимал, что князь работает на следствие. И так хорошо! У меня есть сутки, максимум двое для первого громкого успеха. А затем его просто пнут и из Зимнего дворца, и из Санкт-Петербурга вообще. С его-то неприкрытым хамством и амурными клиньями под дочь монарха!

— И еще, ваше императорское величество, — князь очень разбирался в том, что идет по скользкому льду и постарался быть крайне убедительным, — для следственного эксперимента нужно собрать всех гвардейцев ростом с его императорского высочества Михаила Павловича. А затем собрать в этом кабинете. И самого Михаила Павловича в том числе обязательно.

— Вы думаете, князь, мои прославленные гвардейцы могут воровать? — негодующе спросил император Николай Павлович, — это ж мои люди. Многие мне, как родственники! Что вы себе позволяете, князь!

Вопрос был без ответа. Ведь отвечать императору означало спорить с ним, и спорить с властями. Соглашаться с ним — очернять его брата Михаила Павловича. А это страшное уголовное деяние по Уложению от 6149 года (от 1649 года по календарю от Р.Х.).

Если бы император был спокойнее, то сам бы понимал, что в силу вступает закон больших чисел и среди многотысячного войска придворной гвардии обязательно найдется хотя бы один подлец и преступник, укравший бриллиантовый гарнитур. Или тут еще не знают закона больших чисел? И потом, а что Михаил Павлович — не родственник?

Помолчав немного и поиграв гневливыми глазами, Николай Павлович все же позвонил в небольшой колокольчик, стоявший на столе. Но зачем? Отдать распоряжение о письме в Пулковскую обсерваторию и о гвардейцах или же послать жандармов для ареста надоедливого и очень непочтительного князя Долгорукого?

Звук получился негромкий, но очередной слуга стремительно зашел в кабинет. Константин Николаевич уважительно посмотрел на него. Конечно, долгие годы тренировки и чуткий слух помогут реакции служителей. Плюс надежда на императорскую компенсацию — материальную и моральную в виде ордена. Но все же, годами сидеть каждые сутки в ожидании звука негромкого колокольчика. Кошмар какой-то!

Слуга поклонился и застыл в ожидании.

— Алексей, — распорядился Николай Павлович слуге, — пошли человека в обсерваторию, пусть предоставят мне справку о движении Луны семнадцатого мая сего года. Передай князю Горчакову о моей команде предоставить мне всех гвардейцев более двух аршин пяти вершков росту. И… спроси Михаила Павловича, не может ли он обязательно побывать в моем кабинете. Справку надо к вечеру, гвардейцы с час, а Михаил Павлович немедленно, — Николай Павлович, посмотрев на князя Долгорукого и, видимо, найдя в нем что-то, понятное только ему, уже в спину скомандовал: — и распорядись подать нам чаю в кабинет.

Константин Николаевич ни в XIX веке, ни в XXI не слышал распоряжения императора и поэтому только удивлялся — как он получит справку. Без письменного распоряжения, без какого-то обоснования. На словах через слугу послать посыльного. Дадут? Требовательно вызвать Михаила Павловича — не мог ли он и сразу же обязательно. И просто скомандовать гвардейцам. Да он либо наивный сумасшедший, либо российский император!

Ну хотя бы Николай Павлович нехорошо не подумал о нем, грешном, а то ему никак не хочется в холодную каменную камеру Петропавловской крепости! Ведь он отнюдь не декабрист и вообще не революционер! И ревматизм ему никак не нужен!

Подали горячий чай и немного к нему закусок. Появился молодой мужчина, который споро разлил чай и красиво разложил закуски.

Мария плавно и как-то нехотя взяла свою чашку, но без предложенных бутербродов, и расхвалила слугу для Константина Николаевича:

— Мишель всегда может разложить чайную посуду и закуски очень приятно и на глаз и для желудка. Специально в Париже учился, — потом резко изменила тему разговора, смущенно спросила: — скажите, князь. А вы как-то странно сказали — оправдать моего дядю легко. Вы думаете, он говорил правду? А тогда ведь папА нет?

Князь пошевелился. Мария, как и все женщины, молодец, четко определила направление, но, мг-м, неправильно выделила ударение. И из-за этого оказалось ошибочным все предложение. А для императора оказалось очень неприятно.

Лучше всего, сейчас правильным ответом Марии был бы горячий поцелуй. К обоюдному удовольствию обоих и снятию напряжения. Но увы, ее отец будет крайне против такого развития событий. Попаданец даже предположил, что тогда он точно окажется в Петропавловской крепости. Пришлось ответить вербально, но опять очень неприятно для императора:

— Ваше императорское высочество, работая в полиции и повсеместно получая людские свидетельства — нередко чувствительные и экспрессивные, но не очень точные, я привык не доверять любым словам. Они очень бездоказательны.

Он говорил почти нейтрально, но глазами, живущими своей жизнью, буквально пожирал ее. О, эти глаза, если бы они могли говорить, сколько бы страстных и горячих слов здесь прозвучало.

— Да? — удивилась Мария. Его взгляд, влюбленный и жгучий, и мешал ей, и воспламенял, требуя немедленных действий. Она и говорила только, чтобы говорить. Чтобы он помнил о ней и смотрел на нее.

— Даже мои? — вмешался Николай Павлович строго и сердито. Его даже злило не противодействие князя, логичное и осторожное. Он бы его понял и принял, и даже, может быть, не стал наказывать. Но это интрижка, бесстыдная и не вписывающая ни в какие нормальные рамки, развивающая на его глазах, императора просто бесила. Он, всесильный самодержец России, даровавший такое замечательное орудие монархии, как отдельный жандармский корпус, подавивший всех преступников от декабристов до петрашевцев, не мог покарать этих влюбленных людей.

Ведь кого? Любимую дочь, великую княгиню Марию Николаевну и одного из самых родовитых подданных России князя Долгорукого! Люди, которые по здравой логике должны быть его помощниками, становятся чуть ли не гнусными злодеями.

Вон как она с румянцем на щеках и незнакомым лихорадочным блеском в родимых глазах, говорит и движется по помещению. И не для него, ее отца, а для этого бойкого молодого человека! Напрыгается, он действительно накажет его. М-гм, ну может, после окончания им следствия.

А Константину Николаевичу меж тем оставалось только ругать себя, невольно смотря на миленькую и до сих пор любимую девушку. Что он, сегодня совсем одурел? В окружении императора и его семьи надо говорить и действовать крайне осторожно, а действовать вообще лишь мизинчиками. Ведь император здесь в это время — Бог! Что теперь ему сказать? В любом случае это будет оскорбление императора! Уголовное деяние еще со времен Алексея Михайловича по Положению от 1649 года!

К счастью для князя Долгорукова, тема разговора, ставшая чрезмерно напряженной, была прервана появлением Михаила Павловича. Даже брат был до предела смирен и послушен. Сказал монарх немедленно, и он появился немедленно! Хотя он вообще-то был в десятке влиятельнейших людей в России!

Такой же высокий, стройный, с похожими чертами лица, он молча легко поклонился и вопросительно посмотрел на брата императора.

С его появлением Николай Павлович резко изменил свой настрой. Он, хотя и обещал простить брата, все равно стал льдисто-холодным и, скажем так, изысканно-грозным. Как Лев Толстой в свое время говорил о русской дубине, грозной и уродливой, так и сейчас Николай Павлович представлял собою оружие — грозное, но уже красивое, типа опасного бердыша. Можешь потрогать и даже взять в руки, но, смотри, не порежься!

Впрочем, непосредственно Константин Николаевич такой настрой монарх не испугал. Ведь этот холод, искристый и холодный, был направлен не на него. А потом, злобная защита — это еще не нападение.