История с продолжением - Белецкая Екатерина - Страница 41

На другой день было получше. По крайней мере, он не испытывал и половины тех неприятных ощущений, что были в прошлый раз, да и голова кружилась меньше. Возможно, он просто стал экономнее расходовать силы.

Пятый пытался вспомнить, когда же они с Лином бежали в последний раз, и получилось, что почти семь месяцев назад. Да, срок немалый. Впрочем, тогда был какой-то странный побег, тоже с больницей, с врачами, с бесконечными уколами и нервотрепкой. Но такого состояния, как в этот раз, он тогда не испытывал. Бесспорно, тогда тоже было весьма и весьма неприятно, но не так, как сейчас. Пятый поймал себя на том, что он словно бы заново учится жить – все стало непривычным и странным, все вызывало если не недоумение, то хотя бы легкое удивление. Еда приобрела необычный вкус, небо – необычный цвет, почему-то обострились слух и зрение. Теперь, чтобы заснуть, приходилось по полчаса вертеться в кровати. Даже сон не шел.

– Это потому, что ты едва Богу душу не отдал, – объяснил Лукич в один из своих визитов. – После такого много интересного с людьми происходит.

– Что, например? – спросил Пятый.

– Некоторые даже голоса всякие начинают слышать, – неопределенно ответил Лукич. – Мерещится всякая дрянь… нет у тебя такого?

– Нет. Такого – нет. У меня ощущение, словно я… – Пятый задумался. – Словно что-то у меня внутри изменилось… не знаю, как сказать…

Этот разговор происходил в парке, куда Лукича направил охранник, объяснив, что «этот ваш опять где-то шляется». Лукич пошел в указанном направлении, поминутно оскальзываясь на подтаявшем весеннем снегу.

Парк был большой. Поплутав минут десять, Лукич, наконец, увидел под большим старым деревом Пятого. Тот стоял неподвижно, запрокинув голову, прикрыв глаза. Ветер трепал его волосы, шумели над головой обнаженные, потемневшие от воды ветки, низкое пасмурное небо в этот момент словно стало еще ближе к земле… Лукичу представилось, что небо опускается на землю, соединяется с ней, проникает в нее. Все вокруг было пронизано движением и недвижностью, статикой и динамикой… но Лукичу этот контраст вдруг показался правильным и закономерным.

Ветка у Пятого над головой шевельнулась, резко распрямилась, словно кто-то незримый держал ее и вдруг отпустил. Лукич от неожиданности оступился и едва не сел в снег.

Пятый, услышав движение, повернулся к нему – и все мгновенно стало на свои места. Ничего интересного. Самый что ни на есть обычный пациент заштатной больницы, выбравшийся погулять в парк. Видавшая вид куртка, больничные штаны, рука на перевязи (хоть кости и срослись, до сих пор болит и приходится подвязывать), бледный. О других больных отличается разве что худобой, да волосы длинные… хотя, взять тех же хиппи. Тоже с волосами, психи. Что мужики, что бабы.

– Иди сюда, – позвал Лукич. – Я к тебе не смогу, боюсь ноги промочить.

Пятый кивнул и, ступая легко и почти не слышно, подошел к нему.

– Простите, я вас не заметил, – виновато сказал он. – Задумался…

– О чем? – поинтересовался Лукич.

– Да так… – Пятый неопределенно дернул плечом. – Ерунда всякая. Как рыжий?

– В полном порядке. Скажи, как у тебя дела? Никто не расспрашивал, не лез?

– Все тихо, – успокоил Лукича Пятый. – По-моему, про меня временно забыли. Только не могу сказать, что меня это огорчает. Скорее, наоборот.

– И то правда, – усмехнулся Лукич. – Голова как?

– Нормально. Иногда побаливает, но в общем – лучше, спасибо.

– Это хорошо, что лучше. У тебя еще больше месяца в запасе до «тима».

– Я считал, что меньше. Что-то изменилось? – нахмурился Пятый.

– Нет, все по-прежнему. Ты скорее всего со счета сбился.

– Маловероятно, – Пятый потер переносицу. – Вы ничего не путаете?

– С чего бы… Слушай, тебе не скучно здесь? – Лукич замедлил шаг, остановился. – Может, тебе со мной поехать, на «первое»?

– Спасибо, но я лучше останусь тут, – покачал головой Пятый. – Я, конечно, понимаю, что вы хотите, чтобы я поскорее попал туда…

– Ты не понял! – Лукич раздраженно засопел. – Я вовсе не имел в виду…

– Да все я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! Мне совершенно не хочется, чтобы тебя кто-то контролировал, или что-то в этом роде…

– Именно в этом роде. Только хотите этого вовсе не вы, Алексей Лукич. На вас давят, вы волнуетесь, – Пятый сел на лавочку и с грустью посмотрел на Лукича. – Но я очень прошу вас пока оставить меня здесь, если вы не возражаете.

– Я не возражаю. По мне, хоть до второго пришествия тут сиди. Но ты прав, мне постоянно звонят, требуют вернуть тебя обратно, угрожают…

– Угрожают – чем? – напрягся Пятый.

– Не твоего ума дело, – огрызнулся Лукич. – Чем надо. Мне хватает.

– А все же?

– Я же сказал – не лезь не в свое дело! – рявкнул Лукич.

Пятый не ответил. Он отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону, вглубь парка. Тишина встала между ними туманом, лишь где-то, далеко-далеко отсюда, слышался шум города – машины, голоса, звон далекого трамвая… А здесь, в парке, остался лишь шум ветра да еле слышный звук просыпающейся воды. Пятый опустил голову на руки и еле слышно сказал, ни к кому не обращаясь:

– Что же мне делать, а?…

– Решай сам, – так же тихо отозвался Лукич. – Ты же знаешь, от этих, – он неопределенно махнул рукой, – можно ждать любой гадости.

– Знаю, – эхом отозвался Пятый. – Какая глупость – прожить всю жизнь в роли жертвы… что там, что тут…

– «Там» – это откуда ты?

– Ну да, – кивнул Пятый. Тяжело вздохнул. – Там было то же самое – работы море, денег вечно не хватало, постоянно ждали, что кому-нибудь что-нибудь не понравится…

– А почему? – полюбопытствовал Лукич.

– Да потому, что если ты без роду и племени, то защитить тебя некому. А делать гадости я так и не научился, – признался Пятый. – Не получается, как это не смешно. Вот, к примеру, вы, – вдруг оживился он, – как вы оказались на этой работе, Алексей Лукич? Неужели не было никого, кто мог бы занять ваше место?

– Были, – неохотно признался Лукич. – Только сам понимаешь, принцип-то простой – или ты, или тебя. Вот я и… сумел.

– А я не сумел, – подвел итог Пятый. – Только почему-то меня это не расстраивает.

– У тебя семьи нет, отвечать тебе не за кого, – наставительно сказал Лукич. – Понимаешь? Когда человек один – ему проще.

– Ой ли? – прищурился Пятый. – Боюсь, что дело не в этом. Просто я никогда не стремился добиться чего-то этакого… чего, к примеру, добились вы. Как называется ваша должность?

– Моя-то? Сложно и скучно. Заведующий санитарно-эпидемиологическим отделом и главный эксперт службы утилизации органических отходов экспериментального проекта «Сизиф».

– В своем роде красиво, – одобрил Пятый. – И зарплата хорошая. Вот только одно маленькое обстоятельство. Сколько людей лишилось карьеры и работы до того момента, пока вы не заняли этот пост?

– Что ты понимаешь, мальчишка! – взвился Лукич. – Если ты считаешь меня карьеристом, способным пройтись по чужим костям ради достижения заветной цели, то ты крупно ошибаешься.

– Я не считаю вас карьеристом, – отрицательно покачал головой Пятый. – Просто вы… оказались более работоспособным, более подходящим, так?

– Нет, не так. И не лезь туда, куда тебе путь заказан. Ты ничего не знаешь.

– И не стремлюсь узнать, – Пятый дернул здоровым плечом. – Вы занимаете свое место по праву, так?

– Так, – согласился Лукич.

– Ну вот. А я никогда не занимал своего места, все время попадались чужие. И там, и здесь. И ото всюду меня гнали. Там – просто прочь, тут – на тот свет.

– Ты не прав.

– Прав. Тут не о чем спорить. И виноват я именно в том, что я прав. Смешно?

– Нет.

– Элементарный силлогизм, – Пятый кивнул, словно соглашаясь сам собой. – Только почему меня все это совершенно не трогает?…

Ветер… Это только летом он несёт с собой что-то доброе, а зимой он жесток. Когда его нет, идти легче, меньше мёрзнут руки, отпускает дрожь. Но он почти не успокаивается, этот чёртов ветер. Хоть бы в спину дул, что ли… Ан нет, чтоб его так! Всё старается повернуть, ударить внезапно. Выцарапывает холодными своими пальцами последние остатки тепла из тела, выдувает мысли, треплет волосы… А идти надо, хотя память уже отказывается говорить – куда и зачем. Просто идти, переставлять онемевшие и уже переставшие болеть ноги. Машины проносятся мимо и никому нет дела до того, что ты можешь замёрзнуть на этой дороге насмерть. Никому нет дела. И пусть. Вот только останавливаться нельзя, и скорость тоже нельзя снижать, иначе и впрямь можно тут упасть, и никто не заметит. Точно не заметит…