Одержимость заключённого (ЛП) - Райли Алекса - Страница 1

Сиенна

Металлические ворота вдвое шире внедорожника, в котором я сижу, и даже выше. Сверху они обтянуты колючей проволокой до самой стены из шлакоблоков. Когда они начинают открываться, я почти удивляюсь, что это возможно. Они выглядят тяжёлыми и устрашающими, когда позволяют нам попасть в тюрьму. Я стараюсь сохранять пустое выражение лица, зная, что мои эмоции часто проявляются слишком легко. Мои пальцы чешутся пройтись по шву платья, но я не сдаюсь. Мой отец всегда говорил, что это меня выдаёт, когда я нервничаю. А как мне не нервничать? Во мне переплетаются куча эмоций. Волнение, грусть и даже страх, от чего у меня тяжело на сердце.

Я не только потеряла отца за решёткой, ещё и меня заключили в тюрьму. Единственная разница в том, что моя тюрьма находится в поместье, наполненном персоналом, который может в любой момент доставить мне всё, что мне нужно. Мой отец говорит мне, что нет причин покидать поместье, потому что всё, что я когда-либо пожелаю, у меня будет. Если бы только это было правдой. Я никогда не бываю одна в этом особняке, но я никогда не была более одинока.

Сидя на заднем сиденье затемнённого внедорожника, я оглядываюсь на четырёх неповоротливых мужчин, окружающих меня. По одному с каждой стороны и два спереди. Я уверена, что за нами следует ещё одна машина, но это лишь мера предосторожности. Мой отец, может, и в тюрьме, но он до сих пор каким-то образом управляет своими людьми по обе стороны стены. Их преданность ему нерушима.

Марко подъезжает к двум двойным дверям, куда должны входить посетители. Как только мы останавливаемся, все мужчины, кроме него, выходят из машины. Через мгновение мне дают сигнал «всё чисто», и я выхожу. Выйдя из машины, я смотрю на зловещее здание передо мной, ненавижу то, что там находится мой отец. Он — всё, что у меня осталось в этом мире, и он за решёткой.

Я протягиваю руку и прикасаюсь к медальону на шее, и это придаёт мне сил. Внутри — моя фотография с мамой, сделанная много лет назад. Мы потеряли её, когда мне было всего четыре года, и я часто задаюсь вопросом, реальны ли мои воспоминания о ней. Иногда мне кажется, что они у меня есть только потому, что папа всегда рассказывает мне истории обо мне и о ней вместе.

— Это всё, что мы можем сделать, Сиенна, — сухо говорит Том.

— Спасибо, — отвечаю я автоматически, делая шаг вперёд.

Я чувствую напряжение вокруг них, но меньшего я и не ожидала. Они недовольны тем, что не могут войти со мной и стать моей тенью. Они все так сильно беспокоились о моей безопасности с тех пор, как мой отец попал в тюрьму. Единственное место, где я по-настоящему могу побыть одна, — это моя спальня, и даже тогда прямо за моей дверью всегда кто-то есть. Это удушающе.

Двойные двери открываются для меня, и я вхожу. Это мой третий визит сюда, но я могу приходить лишь тогда, когда это разрешено. Я единственный человек, которого мой отец включил в одобренный список, и я не уверена, потому ли это, что он хочет видеть только меня, или потому, что его людям не разрешено войти. Я не спрашиваю, зная, что он не ответит. Возможно, однажды я привыкну ко тьме.

— О’Нил, — рявкает охранник. — Вернулась, чтобы увидеть своего папу-зека. — Он смеётся над своей глупой шуткой.

Я не отвечаю. Вместо этого я стою по другую сторону стекла и жду, пока он протянет мои документы через щель и подпишет. Он долго смотрит на меня, и я — в ответ. Я не гляжу на него, а сосредотачиваюсь на чём-то позади него, пытаясь успокоить своё беспокойство. Как бы мне ни хотелось свободы, она меня до чёртиков пугает.

Мой отец — подземный король, который может заставить людей обоссаться, когда входит в комнату. Однако меня охватывает беспокойство, когда кто-то смотрит только на меня. То, что меня держали взаперти в поместье, не помогло мне справиться с этим. Мне редко приходится иметь дело с кем-то, кто не входит в его платёжную ведомость, и по этой причине у меня нет большого опыта, когда кто-то ведёт себя со мной как придурок.

— Всё такая же заносчивая сучка, как я погляжу, — он подталкивает ко мне бумаги.

Я хватаю ручку и записываю своё имя. С ним работают ещё несколько охранников, и мне интересно, будет ли он здесь, когда я приду в следующий раз. Я уверена, что здесь есть несколько человек, получающих зарплату от моего отца. Если кто-то из наблюдающих за нами охранников работает на моего отца, ему повезёт, если он сможет придержать свой язык.

Мгновение спустя дверь гудит, и я отступаю назад. Одна из женщин-офицеров подходит ко мне и ощупывает меня. После этого я прохожу через металлодетектор и ещё одно сканирование тела. Честно говоря, я немного удивлена, что мой отец вообще разрешил мне прийти сюда, чтобы увидеться с ним. Его адвокаты боролись за освобождение под залог, но этого не произойдёт. Они думают, что он может сбежать, и они правы — так оно и есть.

Иду по длинному белому коридору, и у меня в горле стоит комок. Я не могу не думать о своём отце в этом месте и о том, что он, возможно, никогда отсюда не выберется. Понятия не имею, что тогда буду делать, но я не смогу оставаться за стенами родового поместья до конца своих дней.

Прежде чем распахивается последняя дверь, раздаётся ещё один гудок, и тогда я улыбаюсь. Я прохожу мимо охранников и иду прямо к отцу, который находится на другом конце камеры. Он встаёт из-за круглого стола и крепко обнимает меня. Я кладу голову ему на грудь, стараясь не плакать. Как бы он ни сводил меня с ума, я люблю его. Это объятие прямо сейчас и то, которое я подарю ему перед уходом, — единственные моменты, когда нам разрешено прикасаться.

— Соскучился по тебе, сладкая, — голос у него хриплый, но это утешение для моего сердца.

— Я тоже скучала по тебе, папа. — Он целует меня в макушку, прежде чем мы расходимся и садимся за стол. — Как дела?

— Всё то же самое старое дерьмо. Ничего нового, чтобы можно было рассказать. Как твои занятия? — он быстро меняет тему, потому что не любит вовлекать меня в свои дела.

Я записалась на несколько онлайн-курсов, чтобы не сойти с ума, пока буду в поместье.

— Всё в порядке. Есть какие-нибудь новости от твоего адвоката? — если он может сменить тему, я тут же смогу сменить её обратно.

— Не нужно думать о таких вещах. — Для этого уже слишком поздно.

Я зажимаю нижнюю губу между зубами. Я думаю, его реакция была бы совсем другой, если бы я была его сыном, а не дочерью. Опять же, я не уверена, хочу ли быть частью этой жизни больше, чем уже есть.

Взглянув на соседний столик, я вижу пару, тихо спорящую. Сегодня самый загруженный день, который я когда-либо видела, но, вероятно, это потому, что сегодня выходные. Я не знаю, то ли это оттого, что в этой комнате столько людей, то ли из-за того, что вокруг меня не слоняется кучка мужчин, охраняющих меня, но меня переполняет беспокойство.

Такое ощущение, что кто-то наблюдает за мной, и когда я поворачиваю голову, я вижу его. Холодные голубые глаза сосредоточены на мне, и я слишком ошеломлена, чтобы отвести взгляд. Мускулистый мужчина не пытается скрыть, что смотрит на меня, и я не могу отвести взгляд. У него тёмная загорелая кожа с татуировками, которые украшают его руки и исчезают под тёмно-синей тюремной униформой. Он такой большой, что кажется, что он сидит на детском сиденье, а не на обычном стуле. Напротив него сидит другой мужчина и что-то говорит, и хотя арестант кивает, он не отводит от меня глаз.

— Сиенна, ты меня слушаешь?

— Что? — я снова переключаю внимание на отца, и он мягко улыбается. Он всегда меня дразнит, что я теряюсь в своих мыслях.

— Ты подумала о предложении Эспозито?

— Не совсем. — Я стараюсь не гримасничать.

— Я думал, тебе нравится Карло.

— Думаю, он был милым, когда я встречалась с ним несколько раз. — Но я не думаю, что быть хорошим — это достаточно веская причина, чтобы жениться на ком-то, но я не говорю этого своему отцу. Плюс ко мне все всегда добры из-за того, кто он.