Авиатор: назад в СССР 12+1 - Дорин Михаил - Страница 7

На подходе к самолёту Паша Ветров вспомнил ситуацию с другом. Я сначала не слушал. Вдыхал запах утреннего Средиземноморья.

– Он действительно сильно переживает. Кто-то из наших однополчан начал над ним шутить по этому поводу, так Гера еле сдержался, чтоб не ударить.

– В вашем коллективе совсем кукухнулись? – перекрикивал я выруливающий на третью стартовую позицию самолёт.

– Все ж молодые. У всех на уме только самоутверждение, – улыбнулся Ветров.

– И то верно.

Я начал себя ощупывать и не нашёл наколенный планшет. В уме сразу всплыло, что мог оставить его на пункте управления визуальной посадкой.

– Жди. Я сейчас.

Пробежав через палубу, я зашёл в небольшое застеклённое помещение с мониторами и кучей радиостанций. Руководитель визуальной посадки РВП следил за готовившимся к взлёту Су-27К.

Газоотбойники подняты, форсажи двигателей разгораются.

– Вот, ваш планшет протянул мне РВП.

– Спасибо. Без него, как без глаз, – ответил я.

Су-27К уже не мог терпеть. Со стороны видно, как самолёт трясёт. Да и трясутся стёкла на пункте управления визуальной посадкой.

Корабль ускорил ход. Ветер, если верить индикатору, увеличился. Столь спокойное и размеренное начало дня впервые в этом походе. Так бы всегда.

– Внимание! Всем доброе утро. Начало полётов на Саламандре, день, простые метеоусловия. 015й разрешил взлёт.

– 015й, форсажи есть. Взлетаю! – прозвучал в эфире голос Геры Борзова.

Мать его за ногу! Он что в кабине делает? Как же так.

Самолёт срывается с места, но я замечаю сизый дымок в левой части гондолы двигателя. РВП видит, но молчит.

Секунда, вторая… самолёт уже не остановить.

Дым в районе левого двигателя усиливался с каждым мгновением. «Печально известная девушка» пока молчала, но действовать Борзову необходимо уже сейчас. Возникновение пожара при взлёте с корабля – самый опасный особый случай, что может произойти на самолёте.

– Надо тормозить, – проговорил про себя руководитель визуальной посадки и поднёс тангенту к губам.

Борзов пробежал уже отметку, когда ещё была возможность остановиться. Он стартовал с третьей стартовой позиции, а значит, рубеж торможения был 60-70 метров. Гера пробежал все 100 метров, не меньше. Остановись он сейчас, и самолёт выкатится с корабля в море. И не факт, что парнишка успеет катапультироваться.

Раздумывать нельзя. Я резко выхватил тангенту у РВП.

– Не тормози! Не тормози! – громко сказал я в эфир.

Со всех сторон посыпались крики, что я не прав. Переубеждать времени нет. Самолёт продолжал разбег. Заскочил на трамплин и устремился вверх.

– Не туши пока! Скорость!

– Пон… понял, – ответил в эфир Борзов.

По поведению самолёта можно было понять, насколько сейчас лётчику тяжело. Действий нужно выполнить очень много.

Парировать разворот и кренение самолёта. Контролировать скорость и нарастание температуры в двигателе. При этом со всех сторон у тебя воет сирена, мигает табло отказа, и девушка напоминает, что «всё пропало, шеф».

– Скорость 300, левый горит, – буднично ответил Борзов. – Кнопку нажал. Не помогло.

Гера привёл в действие систему пожаротушения. И, похоже, сигнализация не снялась.

– Жди. Двигатель выключил?

– Подтвердил.

Со всех динамиков звучали вопросы, требования докладов и просто крики, что кто-то обнаружил неполадку у взлетающего.

Потянулись секунды ожидания. Второй очереди пожаротушения на Су-27К не предусмотрено. Надо выждать не более 8 секунд, но визуально пожара нет.

– Давай, давай, – нервно говорил РВП, смотря в бинокль в направлении самолёта Геры.

Осталось 3 секунды. Дальнейшие действия я пока не обдумывал. Надо дождаться доклада, а потом уже решать главную проблему – как посадить самолёт.

– Снялась. Левый выключил. Правый в работе. Скорость 500 установил. Вираж до команды? – запросил Борзов.

– Жди. Будем думать, – ответил я ему и отдал тангенту руководителю визуальной посадки.

Он посмотрел на меня виноватым взглядом.

– Не сообразил сначала. Хотел его затормозить. Такого никогда не было, – прошептал он, стуча себя в лоб тангентой.

– Голову побереги. Всё бывает в первый раз. Вызови мне руководителя полётами.

РВП вызвал по громкоговорящей связи своего начальника, но тот не сразу ответил. Когда же руководитель полётами откликнулся, я уже слышал на заднем плане громкий голос Реброва.

– Гелий Вольфрамович, это Родин, – позвал я по связи командира авиагруппы.

– Кто бы ещё мог вот так спокойно и правильно подсказать, – выдохнул Ребров

– Не время хвалиться. Вы понимаете, что теперь за ситуация?

– Конечно. Есть прекрасное слово из четырёх букв, – ответил Ребров.

РВП прокомментировал слова Вольфрамовича. Он посчитал, что следовало бы дать более суровую оценку.

Я посмотрел на стоянку. В голове много что крутилось. По сути, вариантов для Борзова всего два. Но каждый влечёт за собой последствия, как для его жизни, так и для всех на корабле.

– Родин, чёрт с ним, с самолётом. Пускай прыгает, – спокойно ответил Ребров.

Вольфрамович, как и я, понимал, что на корабль Су-27К на одном двигателе не сядет.

Скорость на планировании перед посадкой нужно держать 290-300 км/ч. Тросы аэрофинишёров не выдержат. Запускать горевший движок нельзя. Отсюда только два пути – прыгать или садиться на аэродром.

– Можем рискнуть, Гелий Вольфрамович. Правда, придётся очень сильно попотеть вам, как командиру, так и остальным.

Динамик громкоговорящей связи чуть было не разорвало. Похоже, «залипла» кнопка на рабочем месте руководителя полётами, и мы с РВП прекрасно слышали реакцию Реброва.

– Шандец! Полный зведцец! Да чтоб у меня хрен на пятке вырос! Как я умудрился дать разрешение лететь этому раздолбаю! Теперь из меня двузадого самца сделают!

Надо прекращать эти посыпания головы пеплом моего бывшего комэска. Будто в первый раз он в подобной ситуации. Как ребёнок!

Хотя, такой задницы ещё не было за время полётов с корабля.

– Родин, у меня только дежурная пара. Остальных долго готовить.

– У нас два самолёта тоже есть. Бурченко и командование эскадры будет не против, если мы слетаем к союзникам?

– Вариантов немного. Готовься. На стоянке подскажу вердикт.

– Понял, – ответил я и выбежал на палубу.

Коля и Олег Печка стояли в ожидании моего прихода возле самолётов. Ещё на бегу я показал им жестом запускаться. Парни поспешили занимать места в кабинах.

К двум Су-27К уже бежали двое лётчиков из дежурного звена. На них уже был комплект вооружения по две ракеты Р-27 и Р-73. Новые ракеты в этом боевом походе проходят «боевое крещение».

– Паша, в сторону. Мы на вылет, – сказал я Ветрову, который ждал меня около своего самолёта.

– Видел. Пожар Гера потушил. Теперь что?

Я быстро надел шлем и стал цеплять планшет.

– На корабль сажать нельзя. Сам понимаешь. Только прыгать.

– Но судя по всему, выбрали альтернативу. На какой аэродром садиться? – улыбнулся Ветров, будто предвкушал что-то интересное.

Я подмигнул ему, похлопал по плечу и пошёл к другому самолёту, который уже начал гудеть. Хорошо, что Морозов собирался сегодня слетать по плану испытаний на 312м борту МиГ-29К.

– Миру снова не до мира, Сергей Сергеевич? – спросил Ветров, когда я отошёл от него.

Меня будто кувалдой стукнули в затылок. Где-то уже я говорил эту фразу.

– Подтвердил, Паша.

– Гере после посадки привет, – махнул он мне.

Какое-то ощущение дежавю. Причём очень странное. Надо отогнать дурные мысли и садиться в самолёт.

Эти слова из песни Николая Анисимова я когда-то говорил другому человеку.

– Серый, чего опять удумали? – спросил Морозов, когда я подсоединил «фишку» радиосвязи после посадки в кабину.

– Ничего. Просто летим в Ливию.

Морозов несколько секунд молчал, а потом выдал типичную для себя фразу.