Развод. Игра на выживание (СИ) - Коваль Лина - Страница 52

– Всё на тебя свесили.

– Мам, я не против. Где двое, там и трое... Мы устроили Дину в сад к Ване, да и Маше с ней веселее, – говорю, уминая четвёртую тарталетку. – А у Оли как дела?

– Всё хорошо у них, – произносит отец. – Позвони сама и узнай. Она жаловалась, что ты её вычеркнула из жизни.

– По-моему, это процесс обоюдный, – замечаю, глядя на маму.

Мама жалобно улыбается и мне вдруг становится по-настоящему её жаль. Ведь она единственная кто пытается что-то наладить...

– А что на горячее, мамуль? – спрашиваю, задевая тонкое запястье.

– Мясной бульон, – радостно отвечает она, поправляя брошь на блузке, и поднимается, чтобы снять крышку с фарфоровой супницы.

В воздухе возникает резкий запах, от которого мой желудок превращается в узел и всё съеденное срочно просится обратно.

Вскакиваю с места.

– Я сейчас, – проговариваю быстро, устремляясь в ванную комнату на первом этаже. Ужас. Не спуская с себя пристального взгляда, умываюсь холодной водой, и ею же смачиваю шею.

В голове вереницей проплывают все симптомы.

Вчера после глинтвейна мне было нехорошо, но я старалась этого не замечать. Сегодня с утра тоже подташнивало, но я продолжала грешить на глинтвейн.

Дрожащими пальцами расстёгиваю крохотные пуговицы на блузке и веду ладонью по кромке кружевного лифчика.

В целом я поправилась, но грудь… ей досталось больше всего. Обнимаю себя, рассматривая покрасневшие щёки, резко контрастирующие со светлыми волосами.

Это… катастрофа.

Просто катастрофа.

Медленно возвращаю блузку в прежний вид и вытираю набежавшие слёзы.

Я, конечно, наверное, несколько раз пропускала назначенные гинекологом таблетки и вообще, была не в себе в прошлые месяцы. Ослабила контроль. Даня тоже об этом не думал, а мог бы…

Я мечтала учиться, работать.

Хотела новой жизни, а сейчас что? Всё сначала?! Пелёнки, бессонные ночи…

Вздрагиваю, словно от ледяного холода и тут же пугаюсь фигуры отца в дверном проёме, ведущему в гостиную.

– Яна…

– Где дети?

– Они с мамой на кухне, ужинают. Пошли в кабинет, у меня есть разговор.

Передвигаюсь по пустынному коридору, следуя за широкой спиной отца, и как никогда чувствую себя уязвимой.

Не надо было сюда ехать. Ничего хорошего не будет.

– Ты отозвала доверенности у моих юристов? – начинает отец с претензии, усаживаясь в кресло.

– Аннулировала у нотариуса, если быть точной.

– Муж надоумил?

Устало вздыхаю и потираю пальцами виски.

Хочу домой.

Хочу лечь в постель и подумать, как быть дальше.

«Где двое, там и трое»

Просто не в бровь, а в глаз, Соболева! С размаху!

– Пап, – чуть наклоняюсь к столу и дотянувшись, хватаю крепкую руку. – Ну сколько можно? Пожалуйста.

– Дура ты, Янка. Будто бы и не моя дочь.

Хлёсткая ментальная пощёчина попадает прямо в цель, и я резко отклоняюсь, потирая лицо.

– А вот твой муж – наоборот. Сын своего отца.

– О чём ты? – хмурюсь.

Папа извлекает из кожаного чехла планшет, разворачивая его ко мне. Впиваюсь глазами в экран.

На нём фотография Дани, который держит под локоть девицу лет двадцать пяти. Рядом с ними ребёнок.

Вокруг троицы толпа людей, но чужими они не выглядят.

Нервно сглатываю скопившуюся слюну.

– Семья у него в Москве вторая, Яна. Вот, полюбуйся. И дочка Ваниного возраста…

Глава 46. Богдан.

Чувствуя ломоту и страшную усталость во всём теле, выхожу в коридор. Перед глазами разбегаются сверкающие мушки, давление видать ни к чёрту.

За окном зимний ветер играет с одиноким фонарём, пытается занести его вялой метелью.

Терпеть не могу быть вдали от дома. Тем более сейчас, после всего что случилось.

Снова пялюсь в телефон, как идиот.

Раз за разом налегаю на кнопку вызова и каждый из них слышу враждебный щелчок с кучей однообразных слов. Прикрываю глаза и случайно зацепляю плечом оконный косяк.

Блядь.

Тяжело вздохнув, инстинктивно тянусь к карману за сигаретами, но тут же матерюсь ещё громче. Озираюсь. Вроде никого. Не слышат.

Твою мать.

Ещё раз пытаюсь вызвонить Яну.

Где её черти носят?!

Постучав корпусом телефона о подоконник, решаю набрать Маше, но мобильный дочери тоже оказывается выключенным. А вот тесть, в отличие от моих девчонок, трубку поднимает как по отмашке: – Вечер добрый, – здороваюсь.

– Говори, – сухо в своём стиле приветствует Шацкий.

– Яна с ребятами у вас?!

– А ты опять потерял жену на ночь глядя?

Сука.

– Альберт… я сейчас не могу по достоинству оценить уровень твоего сарказма. Поэтому спрошу ещё раз – мои у вас?

– Н-е-т, – отзывается он и тут же бросает трубку.

С раздражением потираю затылок и глазею на ебучий фонарь.

Домой хочу!

Хватит.

Утвердительно кивнув самому себе в отражение, шагаю обратно в свою опочивальню. Душ принять не в состоянии, поэтому стягиваю футболку и устраиваюсь на узкой кушетке для карликов.

Долго смотрю в потолок, разбирая ночные тени по отрезкам и точкам.

Думаю о жизни…

О семье…

О том, что я, возможно, не самый плохой и никчёмный человек теперь. В тридцать лет уже и о таком периодически кручинишься.

Жить здесь и сейчас – удел неоперившихся юнцов, которые пороха не нюхали ни в прямом, ни в переносном смысле. Потому что только с возрастом принимаешься по очереди заворачивать то в прошлое, то в будущее.

Оцениваешь, анализируешь… Делаешь выводы. Выставляешь себе плюсы и минусы.

Как без этого?!

Засыпаю, скорее всего, под утро. Но некрепко, будто бы на поверхности плаваю.

Расталкивают в семь утра. Провожу привычные манипуляции, наспех завтракаю овсянкой с чаем и быстро сваливаю немногочисленные вещи из шкафа в дорожную сумку.

– Остался бы ещё на день, – обеспокоенно выговаривает Вероника, когда забегаю, чтобы попрощаться.

– Да, останься, – взвизгивает Маришка, отрываясь от экрана планшета.

Подарок прямо в точку!

– Не могу, боец, – тепло ей улыбаюсь и легонько сжимаю тоненькое запястье.

– Ты приедешь ещё?

– Конечно, – обещаю. – Приеду обязательно.

– Ладно, – грустнеет она и мы сталкиваемся потерянными взглядами с Вероникой.

Опускаю глаза.

– Богдану пора, мышка, – проговаривает мать дочке притворным, весёлым тоном.

– Ты поехал к другим детям?

Хитрая и умная. Толковая девка вырастет!

– Да. К Маше и Ване. Я тебе про них рассказывал, помнишь?

– Помню, – обиженно поджимает губы.

– Будь сильной, Мариш, – даю напутствие, чувствуя, как свербит в переносице. Потираю её с силой пальцами. – И слушайся маму.

Чёрт.

– Уезжай, – отворачивается девчонка.

Дуется.

Громко вздыхаю и вынимаю бумажник из кармана.

– Не надо, пожалуйста, – Вероника нервничает, заламывая пальцы.

– Не спорь, – пресекаю любые возражения.

Она извинительно закатывает глаза, плачет и прощается. Желает всего наилучшего, а потом долго смотрит вслед.

Выйдя на улицу, закидываю сумку на плечо и оказавшись за территорией, наконец-то закуриваю.

Смачно вытягиваю едкий дым в лёгкие.

Да!

Глядя на привычную сигарету, зажатую между пальцев, тут же чувствую себя слабохарактерным, что вынуждает немедленно от неё избавиться. Давно хотел бросить, по-моему, нет лучшего времени, чем сейчас.

На языке ещё долго держится вкус табака и неприятная горечь от сцены прощания с Маришкой. В жизни так много несправедливости, что иногда, хоть волком вой.

На стену лезь.

Не дай бог с кем…

Оказавшись в "Домодедово", снова пытаюсь набрать своим, но телефоны выключены. Пораскинув мозгами, выбираю нужный номер в контактах.

– Каролина, добрый день, – вежливо проговариваю.

– Добрый, – сухо отвечает журналистка.

– Богдан Соболев, – представляюсь.

– Соболев? – голос смягчается. – Слушаю внимательно.

– Супругу потерял. Она не в центре, случайно?!