Моров. Том 4 (СИ) - Кощеев Владимир - Страница 13

Не стал исключением и я.

— Иван Владимирович, — произнес слуга, согнувшись в поклоне, — после церемонии их благородия хотят видеть вас на тризне. Вы останетесь?

— Останусь, — подтвердил я.

Он испарился, скрывшись из вида, а я направился к украшенному входу в родовую усыпальницу. Здесь уже собралось большинство гостей, на алтаре перелистывал страницу пухлой церковной книги священник.

Встав так, чтобы никому не мешать, я кивал узнавшим меня гостям, но сам к разговору не стремился. Резерв чародея, нанесшего удар с помощью державы, я помнил, однако здесь его не было. Возможно, что и не появится, в любом случае я здесь не ради расследований.

— Спасибо, что пришли, Иван Владимирович, — раздался сбоку от меня тихий женский голос, и я повернулся к его обладательнице.

Девушка с чуть покрасневшими глазами смотрела в сторону входа в усыпальницу. На ней было черное, закрытое на квадратные пуговицы платье, которое плотно облегало талию хозяйки. Светлые, почти белые волосы были убраны в толстую косу, заплетенную на голове. Небольшая вуаль прикрывала лоб.

— Я не мог не проститься с таким достойным человеком, — ответил я, прекрасно разглядев перстень на ее пальце.

Девушка печально улыбнулась и протянула мне руку.

— Мирослава Анатольевна, — представилась она. — Никодим Павлович был моим любимым дедушкой.

— Примите мои искренние соболезнования, Мирослава Анатольевна, — ответил я, взяв ее за руку и склонившись к ней, чтобы изобразить поцелуй. — Ваш дедушка был истинным дворянином.

— Да, Иван Владимирович, — произнесла она столь же тихо, когда я отпустил ее пальцы. — Спасибо вам. Вы останетесь после церемонии?

— Останусь, — подтвердил я.

Она грустно улыбнулась и отошла в сторону, чтобы поговорить с другим гостем. Я же посмотрел ей вслед и отвернулся, как только это стало бы неприличным. Симпатичная у Никодима Павловича внучка. И что удивительно, ей совсем не досталось характерных для Герасимовых черт лица.

Наконец, время церемонии наступило. К нам прошел глава рода и, коротко поблагодарив за то, что мы собрались почтить память его отца, повернулся к священнику.

— Начинайте, отче, — кивнул Анатолий Никодимович.

Тот уже несколько минут стоял с раскрытой в нужном месте книгой и, получив разрешение главы рода Герасимова, приступил к молитве. Урна с прахом Никодима Павловича уже стояла на своем месте — видимо, ее принесли, когда я беседовал с внучкой погибшего.

Пока читались молитвы, я думал о том, что пора принять какое-то решение о своей судьбе в этом мире. До сих пор я не особо задумывался, какой будет моя жизнь. Скорее плыл по течению, реагируя на раздражители и стараясь поменьше влезать в здешние интриги.

Однако чем дольше я здесь живу, тем яснее становится, что просто не будет. И каждый раз будут возникать новые враги, которые не оставят попыток от меня избавиться. И не так важна причина, по которой они это станут делать.

Главное, что их цель — уместить меня вот в такую же урну, в которой сейчас лежит Никодим Павлович Герасимов. Супруг, отец, дед, герой Российской Империи, который даже на излете лет выбрал честь вместо собственного спасения.

Кто бы смог что-то сказать ему в его возрасте, если бы Герасимов отступил, позволяя молодым бороться с опасностью? Мало кто в его годы вообще может себя обслуживать. Но у Никодима Павловича был свой род, его потомки, ради которых он и сделал свой выбор.

Я осознал себя в этом мире, и сразу остался один, меня никто и ничего не сдерживало. Мне не требовались подсказки, нравоучения или чужое влияние. Я справлялся сам, и до сих пор неплохо справляюсь — именно поэтому до сих пор жив.

Ни император, ни дворяне не перестанут тягать на себя одеяло, переманивая меня на свою сторону. Но их желания понятны, объяснимы и даже логичны. А чего хочу я?

Навеянное церемонией философское настроение отошло на второй план, когда священник закончил читать молитву. Глава рода и еще трое мужчин из семьи Герасимовых подняли постамент с урной и понесли в родовую усыпальницу.

Гости спускались по очереди, и у стены, в которой была проделана ниша, оставляли цветы и небольшие венки с подписанными лентами. Когда мы уйдем, урну закроют плитой с годами жизни Никодима Павловича и до момента, пока не умрет кто-то из его родных, в эту усыпальницу посторонних не пустят.

Поставив и свои цветы к уже разложенной куче, я выпрямился и взглянул на урну с прахом. Поклонившись в знак уважения, как того требует обычай, я выбрался на улицу, тут же уступая дорогу следующему гостю.

В прошлой жизни я оставил после себя учеников и Империю людей. Что я хочу оставить после себя в этой?

Подошедший слуга перехватил меня и направил на тропинку, ведущую в дом.

— Иван Владимирович, прошу вас следовать за мной.

— Хорошо, ведите, — не стал отказываться я.

Мы прошли через двери в особняк, и слуга сразу же повел меня на второй этаж, видимо, в ту самую комнату, откуда был нанесен удар родовым артефактом правящей семьи. Во всяком случае здесь явно ничего не трогали с того момента, так как в помещении отчетливо чувствовалась некая запущенность.

И посреди нее стоял глава рода Герасимовых, глядя в окно.

— Иван Владимирович, ваше благородие, — известил слуга, прежде чем оставить нас наедине.

Глава рода обернулся ко мне и изобразил улыбку. Впрочем, я видел, что она ненастоящая, а он не пытался этого скрыть.

— Иван Владимирович, у меня есть к вам просьба очень личного характера.

— Я слушаю вас, Анатолий Никодимович.

— Попробуйте найти того, кто это сделал, — озвучил он. — А когда найдете, скажите мне. Я хочу сам ему отомстить…

Он сжал кулаки от переполняющего его гнева. Было заметно, что мужчина с трудом сдерживает эмоции.

— Хорошо, Анатолий Никодимович, — кивнул я. — Если я встречу виновного в гибели вашего отца, я обязательно сообщу вам о нем.

Кивнув мне, глава рода жестом предложил мне следовать за ним. А пока он выходил, я обследовал комнату взглядом. Что сказать, за прошедшее время все следы сотворенного здесь волшебства давно развеялись.

Мы шли по коридору другой дорогой, очевидно, в столовую. И Анатолий Никодимович завел разговор, не желая проделывать весь путь в молчании.

— Вы познакомились с моей дочерью, Иван Владимирович, — констатировал он факт. — Она у меня четвертый, самый поздний ребенок. Трех сыновей я пристрою без проблем, они уже сейчас на хороших должностях и скоро подарят мне первых внуков… Но Мирослава — другое дело.

Я понял, к чему он ведет, однако перебивать отца, рассказывающего о дочери, не стал. Очевидно же, что Анатолий Никодимович ее любит. Возможно, даже больше остальных своих детей.

— Я подумал, что лучшей проверки, кто бы мог просить ее руки, устроить было сложно, — продолжил глава рода Герасимовых. — Да, этот удар забрал у меня отца. Но взамен, как мне кажется, дал мне возможного союзника. Скажите, Иван Владимирович, какую супругу вы хотели бы видеть рядом с собой?

— Я не готов ответить на этот вопрос, Анатолий Никодимович, — честно признался я. — Буду откровенен, ваша дочь показалась мне хорошей девицей. Но я с ней перекинулся парой фраз, и вряд ли можно назвать это знакомством. На меня наседают со всех сторон, предлагая выбрать именно их родственниц себе в жены. А я не могу этого сделать.

— Потому что подвергнете девицу опасности, — кивнул Анатолий Никодимович. — Понимаю. Но несмотря на это, я уверен, с вами Мирославе ничего бы не грозило. Вы не из тех людей, кто рискует своей семьей.

Мы вышли в холл и спустились на первый этаж по винтовой лестнице. А еще через пару залов вошли в обширную столовую, на которой уже все было готово для тризны. И без того немногочисленных гостей стало чуточку меньше, зато род Герасимовых собрался во главе стола.

— Помяните моего отца добрым словом, Иван Владимирович, — жестом предложив мне занимать свободное место, произнес Анатолий Никодимович.