Ядовитый воздух свободы - Блейк Анна - Страница 46

Вопрос Акселя хлестнул подобно пощечине. Ник резко выдохнул, допил напиток, толкнул рокс к наконец освободившемуся бармену и зажмурился, лишь бы не видеть клуб. Никого не видеть. Просто отказаться от зрения и пропасть в самом себе и в прошлом. Вернуться в ту ночь, когда он проявил слабость и не смог сказать отцу «нет». Почему они не уехали, черт возьми! Неужели не нашли бы способ выжить? Они могли отправиться в Чехию. Или во Францию. Но вместо этого он в очередной раз повел себя как ребенок, позволив отцу решить его судьбу.

— Когда-то мы были женаты. А потом нет.

— Ты ее до сих пор любишь?

— А ты любил, Грин?

Аксель медленно отставил бокал в сторону и слегка наклонился, чтобы посмотреть Нику в глаза. Тот выдержал взгляд спокойно, явно помогал алкоголь. Нику было плевать на последствия. Что может сделать Грин? Отстранить его? Это уже произошло. Помешать ему? Это невозможно. Причинить боль? Самую чудовищную боль из возможных он причинил себе сам. Аксель не в силах сделать ничего, и поэтому Нику не нужно держать лицо и подбирать слова. Он может говорить то, что думает, то, что чувствует. А ему почему-то было отчаянно важно услышать от детектива подтверждение, что он тоже живой человек, который может испытывать боль. И любовь.

В темно-синих глазах Грина промелькнула вспышка.

— Любил, — сказал он после паузы, как будто взвешивал, можно ли это произносить вслух.

— И где она?

— Ее больше нет.

— Значит, ты понимаешь…

Аксель промолчал. Очередная купюра перекочевала на барную стойку, и Туттон блаженно закрыл глаза, предвкушая тот самый последний глоток, который отключает от реальности. Он призывал его, мечтал о нем.

— Но я не хочу! — послышался откуда-то справа смутно знакомый голос.

Ник вяло обернулся, но встать не смог. Грин вскочил раньше.

— Зайка, ну я же вижу, что ты готова как следует оторваться, пошли. После бутылки вина ты как раз в отличном состоянии, чтобы расслабиться. А я помогу. Посмотри, я готов!

Ник наконец сфокусировал взгляд на очередной неприятной сцене, которая разворачивалась в паре шагов от них. Хрупкая девушка с красивыми рыжими волосами сидела за столиком, напротив нее какой-то бугай, явно пьяный. Девушка испуганно обхватила себя руками, а бугай тянул к ней лапы.

— Я не хочу, — повторила она. Наверное, хотела сказать это жестко, но вместо жесткости получились лишь отчаяние и страх. — Пожалуйста, иди домой, Том. Что ты ко мне пристал?

— Ты думаешь, я не знаю, что Анри тебя бросил? Весь город знает, что ты теперь одна. Тебе сколько лет? Нос воротишь от нормальных мужиков, только породистых ей подавай. А породистому жеребцу нужна породистая кобылка. А ты кто? Библиотекарша! Хватит выделываться!..

— Оставь ее в покое.

А это уже Грин. Ник, сосредоточенный на ссорящейся паре, не заметил, когда детектив успел соскочить со стула и подойти к ним. Он стоял к криминалисту вполоборота, но тот увидел, как напряглось тело детектива, он сжался, как пружина, готовый сорваться в любую минуту. Туттон посмотрел на него другими глазами. Почему-то он не ожидал от Акселя подобного поступка. Ему казалось, что тревербергская звезда проявит нейтралитет, не станет вмешиваться в мелкие разборки и уж точно не встанет перед невменяемым мужчиной килограмм на двадцать тяжелее его.

— А ты кто еще такой? — взревел мужик, но осекся, повернувшись и встретившись с холодным взглядом Грина.

— Боже, детектив Грин, — прошептала бледная девушка, и Ник наконец ее узнал. Это была Натали Роше собственной персоной. Свидетельница. Видимо, никто после взрыва не смог просто пойти домой и уснуть. Всем хотелось алкоголя и забвения. И никто не получил желаемого.

— Детектив… кто? — настороженно спросил мужик.

— Я думаю, вам стоит пойти домой и хорошенько выспаться, — проговорил Аксель, положив ладонь на внушительный бицепс мужика. — А то натворите дел, потом будете жалеть. Очень сильно жалеть.

Мужик руку Акселя стряхнул. Встал. Они оказались примерного одного роста, только Грин обладал атлетической фигурой, а Том, скорее, был качком.

— Указывать мне будешь?..

— Том, это детектив из Треверберга, — прикрикнула на него Натали. — Иди домой. Тебе ничего не светит. И не важно, отменил Анри свадьбу или нет.

— Ну и дура, — огрызнулся Том.

Аксель переместился и закрыл своим телом Натали, держа мужчину в поле видимости.

— Я прошу вас уйти, — негромко сказал он.

Все в пабе внезапно замолчали, как будто эта тихая фраза проникла в душу каждого посетителя. Десятки глаз остановились на детективе, но он будто этого не замечал. Ник увидел, что по щекам Натали катятся слезы. Как он ей завидовал! Она может плакать на людях. А он способен только на то, чтобы уничтожать алкоголь.

Бугай неожиданно сжался. Дуэль взглядов он проиграл.

— Поговорим завтра, — бросил он мисс Роше.

Та не заметила. Грин обернулся к Нику.

— Тебе тоже пора домой. Вызвать такси?

— Я сам.

Некоторое время спустя

До дома он добрался в бреду. Таксист высадил его у ворот и отправился восвояси, а Ник еще долго стоял и смотрел на окна, где горел приглушенный свет, и с трудом думал о том, как теперь жить. Как научиться жить в новом мире. Как научиться быть хорошим отцом. Сможет ли он стать хорошим мужем? А должен ли? В его душе образовалась черная дыра, и она засасывала в себя светлые чувства и любые начинания. Он прижался лбом к металлическим воротам и закрыл глаза. Шел дождь. По щекам текли слезы, которые он сдерживал весь день. Криминалист потерял счет времени, опустошенный, промокший. Он не мог зайти домой и не мог уйти.

Когда теплая рука жены прикоснулась к его плечу, Ник вздрогнул, упал на колени и обнял ее за ноги, уткнувшись мокрым лицом в мягкую ткань халата. Лиза попыталась его поднять, но не получилось.

— Ник, пошли домой, — проговорила она, стараясь перекричать шум дождя.

— Я не понимаю, — пробормотал Ник.

Опираясь на ее руку, он поднялся.

— Ты чудовищно выглядишь, — сообщила ему жена.

— Я чудовище.

Лиза протянула руку и коснулась его щеки.

— Пошли. Не хочу, чтобы ты заболел.

Весна 1964 года

Спутник-7

Автомобиль остановился у центрального здания, которое поражало своей архитектурой. Водитель открыл дверцу и помог Констанции выйти, но она не смогла сделать и шага, очарованная величием места. Высотка пленила ее, вытолкнув из головы все мысли о том, что не стоило сюда ехать. Не стоило говорить Мишелю, что она собирается рассмотреть новое предложение о работе, не стоило убеждать его еще немного потерпеть. Не стоило лгать самой себе, что работа не так важна, как муж и ребенок. Нужно было встать перед зеркалом и честно сказать: да, я хочу все изменить. Потому что я хочу другой жизни. Потому что я могу рассчитывать на другую жизнь. Потому что у меня впереди самые лучшие годы. Да, я люблю сына и люблю мужа — потому что нельзя не любить отца своего ребенка, который всего себя дарит тебе и семье. Но я хочу другого. Я хочу жить по-другому.

Когда-то именно эта установка позволила ей все изменить. Убежать от ужасов прошлого, от преследования, от человека, который пугал ее больше всего на свете. Когда-то она уже сделала это. Что мешает сейчас?

А сейчас Констанция не нашла в себе этой отчаянной смелости, которая свойственна исключительно самым сильным из женщин.

Ее духу хватило только на полусмыслы и полутона, полуответы и полувопросы — на половину жизни, на половину попытки. Возможно, именно поэтому, оказавшись в самом засекреченном городе Европы, мадам Берне замерла, смотря на великолепное здание. Храм науки, храм ученых. Саркофаг и обелиск, символ жизни и смерти, развития и деградации.

Что они тут делают?