Вдовье счастье (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 59

Тонкий серебряный медальон на общем камне ярко блестел среди медяков. Я стояла перед камнем на коленях, проходившие мимо люди смотрели, наверное, на меня, что думали — черт их знает, а я утирала слезы и только хотела, чтобы вина моя перед несчастной Палашкой стала немногим меньше.

На это уйдет много времени. Я забуду потерянные минуты не раньше, чем получу взамен новое чувство вины.

И в ночь перед балом я, уткнувшись в подушку, рыдала, стараясь не разбудить ни детей, ни слуг, и все же в дверь тихонечко поскреблась Феврония, постояла, принесла мне стакан воды, поставила его возле кровати и исчезла.

Комнату заливал лунный свет, за окном, заглушая все звуки ночного города, захлебывался от тоски и любви соловей. Дурная птица…

Утро началось куда позже обычного, в семь, я встала опухшая, с болью в висках, с нечистой совестью. Так дойдет до того, что продирать глаза я буду в двенадцать и за полночь вертеть хвостом на балах, а у меня дети, работа, бизнес, налаженная, привычная жизнь. Дети чувствовали мое скверное настроение, были притихшие, и я уже не то что поедом себя стала есть — встряхнулась, наедине надавала себе оплеух, чтобы щеки слегка порозовели, оделась и после завтрака сама отвезла малышей в сад к купчихе Барановой.

Данила зорко высматривал периметр, где не было ничего опасного, я пила чай с калачами, потом Наталья Семеновна подняла палец, таинственно улыбнулась и наказала мне обождать. Я никуда и не собиралась — игры детей были в самом разгаре, поэтому терпеливо ждала, думая, что она или принесет мне что-то любопытное для нашего с ней магазина, или порадует новой идеей.

— Вот, Вера Андреевна, — Наталья Семеновна села за стол, положила передо мной свернутое в рулон бархатное полотно и оскалилась как хищница, хвастающаяся добычей. — Достались мне эти камни от Мефодия Лукича, а у него сей заклад граф Дулеев так не выкупил. Забавно поглядеть на графиню будет, так берите, на бал наденете, вернете после да мне расскажете, только уговор, Вера Андреевна — ничего не упустите!

Она разворачивала бархат, и голубые глаза ее злорадно поблескивали, как и крупные рубины на ожерелье и серьгах. Наталья Семеновна в красках себе воображала, как перекосит графиню Дулееву, когда новоявленная купчиха третьей гильдии Апраксина явится в бывших графских фамильных драгоценностях на прием, и если о чем-то миллионщица Баранова и печалилась, то лишь о том, что лично спектаклем не насладится.

Трое детей Натальи Семеновны были постарше моих малышей, и старшенькая, тоже Наталья, которой уже исполнилась девять, настолько привязалась к Грише, что расплакалась, когда нам настала пора уезжать. Баранова, глядя на расстроенную дочь, проговорила:

— Что бы вам, Вера Андреевна, летом детей на дачу ко мне не отправить? Присмотр у меня хороший, все же две няньки, и ваших девок пришлете, барышня к нам соседская ходит, учит детей языкам, родители ее совсем обнищали… Дача моя, не снимаю, огород свой с оранжереями, хозяйство такое, никакому помещику не мечтать, матушка моя детей любит, да и тетка души не чает. Подумайте!

Я обещала подумать, но больше из вежливости. Я с трудом представляла, как на несколько месяцев расстанусь с детьми, я еле выносила вынужденную разлуку в несколько часов, но… Сереже через несколько лет ехать в лицей, и если Петру Аркадьевичу я отказала из мести, то приглашением Натальи Семеновны грех не воспользоваться, нужно давать детям больше свободы и самостоятельности. Главное, что мои малыши уверены безоговорочно — я люблю их сильнее всего на свете и я всегда на их стороне.

Даже если меня по какой-то причине нет рядом.

После обеда дети легли спать, а я растянулась на кушетке, и Ненила обложила мое все еще опухшее лицо кубиками льда, а шею обернула мокрым полотенцем. Неприятно, но я терпела, и не потому что хотела показаться перед светским обществом во всей красе — мне и отекшей и в обносках нет равных! Мой визит на бал к графине Дулеевой был негласным вызовом всего купеческого сословия. Вот она я, Вера Апраксина, дворянка, отрекшаяся от двора, поправшая вековые нерушимые скрепы, написавшая фамилию на мужицких телегах. Я, у которой был выбор — сдохнуть от голода, продолжать дрыхнуть до часу дня, триста раз перешивать, пока нитки не поползут, бальные платья и не прятать взгляды от кредиторов, или выкинуть гордость как отжившую свое вещь и начать работать в поте лица, как все честные труженики. Вот она я, а плата за ваше безделье красуется у меня на груди, так скрипите зубами, шипите мне вслед, ваше время уже истекает.

Смотрите — и можете презирать тех, кто уже определяет, что вам носить, как носить, что есть, из чего, в каких домах жить, в каких экипажах ездить, каких лошадей запрягать. Смотрите, ведь спустя сотню лет ваше сословие разбежится, растворится дымом, оставив как память несколько символических королевских дворов, а еще через сотню лет в Букингемский дворец ворвутся с хохотом простые девчонки — внучка шахтеров и коммерсантов и смуглая актриса второго плана, и окончательно рухнет ваш старый мир под ноги бизнесменам, врачам, ученым, инженерам, мастеровым.

Мне никто не поверит, если я расскажу, сочтут умалишенной.

Дверь скрипнула, я услышала быстрый шепоток Анфисы и приоткрыла один глаз. Кусочек льда тут же отвалился, и Ненила, вытолкав Анфису из комнаты, подскочила ко мне и стала прилаживать новую льдинку из мисочки, но я уже рассмотрела в ее руке какой-то конверт.

— Лежите, барыня Вера Андреевна, — нахмурила брови Ненила, — я наказала ванну сготовить, а потом одеваться будем, еще куафер придет.

Я улыбнулась — схватывала девочка на лету, набиралась и слов, и манер, а ведь только что я вывезла ее из глухой деревни, где она пасла телят, доила коров и ходила за курами. По себе я знала, что все наносное, чуть что, слетит шелуха и вместо чопорной изысканной горничной будет оторва-девка, которой сам черт не брат и горящая изба с лошадьми по колено, но забавно.

— Что там у тебя, ну-ка дай, — я требовательно протянула руку, и Ненила спорить не стала. Помимо прочего, она еще и великолепно понимает, когда нужно прикусить язычок. Девочка чудо, но все же я не оставлю ее при себе, выдам замуж, поскольку… ученая уже крестьянской смекалкой.

Я села, рассыпав подтаявшие кубики льда и испытав не самое приятное чувство, словно весь этот лед осыпался мне прямо в живот и за шиворот.

«Любезная Вера Андреевна!

Вы испрашивали у меня почерк князя Вершкова. Я не стал обещать, не будучи убежден, что сдержу свое слово, но этот лист ничтоже сумняшеся вырвал, каюсь, из альбома княжны Ледерер, точно зная, что Вершков сие написал.

Надеюсь, не зря совершил сей проступок ради вас.

Остаюсь с почтением,

Вышеградский».

Я понятия не имела, кто такая княжна Ледерер, но по паршивым — ну, до талантов Григория далеко — стишкам догадалась, что старая титулованная дева, к которой за каким-то чертом подбирался Вершков. Чем ему эта Ледерер не угодила как пропуск ко двору, или она уже еле ноги таскает?

Игнорируя притворное возмущение Ненилы, я встала, раскидав полотенца и остатки льда, подошла к бюро, высыпала бумаги. Записку Вершкова я хранила среди записей мужа — тех, которые не пустила еще в работу, мне казалось, что это самое надежное место, чтобы не привлекать к ней внимания. Чем бы она еще была кому-то так же важна, как мне.

Почерки на первый взгляд схожи, но наклон чуть сильнее, иной нажим, а еще никогда не врут ни орфография, ни пунктуация. В записке, которую мне передали якобы от Вершкова, ни единой помарки или ошибки, в стихах — я прочитала еще раз, озадаченно хмыкнула: довольно скабрезные, на грани, а княжна ничего, оценила, как видится! — лишние запятые, «е» вместо «и»…

Я поднесла записку Вершкова к носу, понюхала. Очень знакомый, черт возьми, запах, не так давно я надышалась этим убойным одеколоном всласть, а кто передал мне записку тогда — Палашка? У нее уже ничего не узнать, и в ожесточении и бессильной злобе на саму себя я чуть не смяла в кулаке злосчастный листок. За все это время я ни разу не удосужилась получить образец почерка Леонида, зациклившись на Вершкове, теперь все концы оборваны, и хорошо, если с арестом Лукеи и гибелью Палашки и Леонида исчезла угроза моей жизни. Стоп, нет, похоже, ниточки оборваны не все?..