Неспортивное поведение (СИ) - Ван Дайкен Рэйчел - Страница 22

— Это происходило все время, Кинс. Я не говорю, что ты должна вернуться туда и дать Миллеру пять за то, что он думает своим членом — особенно учитывая то, что это одна из многих причин, по которым я не хотел, чтобы рядом с тобой ошивался футболист. Я лишь говорю о том, что когда ты одинок, есть соблазн. Миллер — один из лучших парней, а прошлый год у него был реально хреновым из-за того, что происходило с Эм и с Санчесом.

И вот оно.

Все всегда будет сводиться к прошлому Миллера.

К его прошлому с Эм.

И сейчас я почувствовала, что никогда не стану частью его будущего.

— Ты прав. — Мне не стало лучше. Я не понимала. Я никогда не пойму. Но мне не хотелось, чтобы мой брат знал, почему мне было так больно — почему, когда я находилась на самолете в Европу и сидела в первом классе, стюардессе пришлось принести мне очень много салфеток, а мне казалось, что мое сердце взорвется.

А в это время Миллер проводил время голышом с какими-то незнакомками, которые, очень даже вероятно, не знали его любимый цвет.

Розовый. Это розовый.

Не спрашивайте.

— Я просто… сегодня очень напряженный вечер, ты же знаешь? — Я обернулась в объятиях Джекса и обняла его. — Спасибо за то, что ты — самый лучший старший брат.

У него осунулось лицо, а руки обвились вокруг меня, словно железные обручи.

— Я не такой.

— Такой.

— Нет, Кинс. — Он оттолкнул меня. Он никогда этого не делал раньше. Не отталкивал. — Я действительно не такой.

Я никогда не видела этого взгляда на его лице — он напоминало мне о вине, о такой вине, из-под тяжести которой не выбраться, о такой вине, которая будет следовать за тобой, пока не убьет. Я задыхалась от вины такого рода из-за Андерсона, когда он заставил меня стыдиться самой себя, моего тела.

— Джекс?

— Я знал.

— Знал?

— Об отце, — прошептал он. — Я знал еще до того, как отправил тебя в Европу. Знал.

Мир вокруг меня развалился, сначала на мельчайшие осколки, а затем все сразу: земля ушла из-под ног, и я оказалась на полу на коленях, я пристально смотрела снизу вверх на единственного человека, который поклялся, что никогда меня не подведет — который сказал, что всегда будет моей опорой.

— Ч-что?

— Кинс. — Его глаза наполнились слезами. — Мне жаль, так чертовски жаль, я не хотел, чтобы ты снова заболела, ты же знаешь, как на тебя может повлиять стресс, и в то время все было не так уж плохо. Первый этап химиотерапии сработал, и…

— Заткнись, просто заткнись! — закричала я, и слезы текли по моему лицу. — Я могла те месяцы провести с ним, МЕСЯЦЫ, а ты отослал меня!

— Я думал…

— Ты думал? — закричала я, ударяя кулаком о деревянную поверхность. — И о чем же ты думал? Что ты просто сделаешь то, что делаешь со всеми? Натравишь на меня Андерсона и будешь контролировать всю ситуацию? ТЫ ДУМАЛ?!

Внезапно на кухню ворвались мама и папа, лицо мамы было бледным, а папы — еще бледнее.

Я закрыла глаза.

Внезапно хрупкие руки обвились вокруг меня.

— Мы не хотели, чтобы ты заболела.

Папа.

Они оба.

Предана обоими своими родителями и Джексом.

Я погрузилась в себя, желая заползать под пол, плакать, кричать и повторять этот процесс.

— Ты не имел права.

— Я знаю, милая. — Папа поцеловал меня в макушку. — Мы недооценили, насколько быстро будет прогрессировать рак, мы просто… мы понятия не имели. Мы хотели тебя защитить…

— Это не тебе было решать, — сказала я низким голосом, которого не узнала. Он был пропитан такой грустью и предательством, что я чувствовала себя незнакомкой в своем собственном теле. — Мне нужно… Мне нужно идти.

— Дорогая. — Папа сжал меня еще крепче. — Не уходи, не так.

— Вы все знали. — Я проигнорировала его и решила взглянуть на маму, на брата и, наконец, на моего отца. — Все вы? Вы все выбрали это для меня? В то время как твое время буквально сократилось!? До года?

Отец отвел глаза.

Я сглотнула.

— Сколько, папа?

— Шесть месяцев, дорогая. Может, меньше. Я прекратил лечение.

— Ты и это собирался утаивать от меня?

— Сегодня вечером, — вмешалась мама, — мы собирались рассказать тебе сегодня вечером.

— Семейный ужин, — пробормотала я. Вздохнув, поцеловала отца в щеку. — Я люблю тебя, но мне нужно идти. Я вернусь завтра, чтобы тебя проведать, я просто… прямо сейчас мне нужно пространство. Я не хочу уходить сердитой, но… Я так зла. — Мой голос дрогнул.

Джекс нервно на меня взглянул, затем помог встать на ноги. Я отдернула руки и посмотрела на него.

— Я съезжаю.

— Что? — зарычал он. — Из-за этого? Из-за того, что я тебя защищал?

— Только это ты и делаешь! Ты, высокомерная заноза в заднице! Как насчет того, чтобы ты сосредоточился на том, чтобы жить своей собственной жизнью, а не пытался удержать меня от моей!

Я выбежала из комнаты, схватила свою сумку и побежала на улицу.

Только добравшись до тротуара, я поняла, что приехала сюда с Миллером.

Через две секунды меня начал обволакивать его знакомый запах.

— Куда?

— В квартиру Джекса. Я кое-что прихвачу.

— А потом куда?

— Я еще не знаю. В гостиницу. Я все еще злюсь на тебя. Даже не знаю, почему я с тобой говорю.

— Я тоже, — прошептал он. — Я просто рад, что ты говоришь, даже если это громче, чем обычно.

— Это потому, что я пытаюсь не кричать на тебя.

— Это видно.

Я не улыбнусь.

— Я поведу. — Я выхватила ключи из его руки.

Он не возражал.

ГЛАВА 14

МИЛЛЕР

Все, кто был на ужине, слышали наши крики. Даже Харли протрезвела, ее лицо побледнело, когда Джекс закричал на Кинси, а Кинс закричала на него.

Я знал их чуть больше года. И не раз видел, как они ругались — это меня беспокоило, тот тип отношений, которые у них были как у брата и сестры, были ужасно близкими. Я не был глупцом. Между ними происходило что-то еще. Что-то, что я и все остальные в их жизни не понимали, какая-то нерушимая связь.

Часть меня боялась спросить.

Боясь ответа.

Боясь того, что почувствую, когда узнаю.

Я злился на Санчеса, но чем больше размышлял, тем меньше. Гнев был больше направлен «внутрь», словно я был гандоном, который имел несколько бессмысленных связей на одну ночь, потому что был слишком труслив, чтобы признать, что мои чувства к Кинси подпитывались больше, чем алкоголем и похотью.

— Кинс…

Было бесполезно пытаться успокоить эту женщину. Через десять минут после того, как мы прибыли в ее квартиру, она схватила две вещевые сумки и засунула в них столько одежды, что не могла их застегнуть. Над моей головой пролетела пара шлепок, а затем туфля на шпильке, которая едва не задела мое правое ухо.

— Хочешь, чтобы я ее надел?

— Или ударь себя ею, — сказала она сладким голосом. — Просто постарайся не забрызгать кровью тканевую часть, туфли стоят целое состояние. Джекс купил их мне в прошлом году. Хотя… сожги их, мне все равно. — Ее улыбка дрожала, словно она собиралась расплакаться, а потом передумала.

Кинс принесла в гостиную еще одну сумку, затем направилась к холодильнику и распахнула его. Она что-то напевала себе под нос?

С улыбкой она свинтила крышку с молока, а затем с пыхтением начала пить из бутылки, она откинула назад голову, ее горло медленно двигалось, во время глотков. Немного пролилось мимо рта, стекло по подбородку и на рубашку. Черт, я не мог отвести взгляд.

— В здоровом теле здоровый дух, да? — пошутил я.

Она с хлопком опустила пустую бутылку на столешницу и устремила на меня пронзительный взгляд.

— Его самая больная мозоль — когда я выпиваю все молоко.

Я скрестил руки, мне нужно было что-то сделать, чтобы не потянулся к ней и не остаться со сломанными пальцами.

— Это больная мозоль любого спортсмена, особенно того, кто каждое утро любит пить протеиновые коктейли.

Она вытерла рукавом рот, и я почувствовал, как мое тело дрожит от дикого желания слизать оставшуюся часть молока с этих пухлых губ или пройтись языком по телу, чтобы убедиться, не осталось ли его немного на изгибах.