Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 5

Толпа обтекала высокого фрика в ослепительном белом пальто и цилиндре, как прокажённого, и только подростки стреляли глазами и шушукались.

– Ах-ха-а… – Глаза у него закатились от мучительного удовольствия. – Как же долго я этого ждал, Великий Хранитель…

Кошаки завозились у него за пазухой, немного сбивая градус пафоса, и Йен, бережно прижимая их к себе, зашагал по бульвару. Я держалась – если это можно так назвать – рядом, чувствуя ток его крови, как собственный; левое плечо у него было словно в паутине, тонкой, серебристой, холодной. Ощущалась она знакомо, хотя и странно… впрочем, всё сейчас казалось странным.

Салли?

Паутина вспыхнула; пожалуй, можно было трактовать это как радость.

«Ты меня видишь! Ты меня видишь!»

– Я бы на твоём месте пока поменьше глазел по сторонам, Урсула, – негромко произнёс Йен и улыбнулся скучающей над лотком торговке мороженым. – Сконцентрируй своё внимание на мне, иначе домой мы благополучно в этом виде не доберёмся.

Во мне шевельнулись отголоски прежних привычек – не слушать голосов в голове, не подчиняться им… Но сейчас голосом была именно я.

Парадокс.

– Ты не «голос» и не бродячий дух, – возразил Йен, ускоряя шаг. Я смутно ощущала его желания; ему хотелось зайти во все кофейни по очереди, а лучше – в пабы, прикоснуться к белобрысой красотке в резаных джинсах, а может, и к её парню, рассмеяться до хрипоты, натворить глупостей и запустить в небо фейерверк в виде осыпающихся цветов олеандра. – Как ни печально признавать это, но гости в твоём теле мы с Салли, а истинная хозяйка – ты, даже если пока шок не позволяет тебе осознать своё положение.

Положение?..

– Ты – медиум, – повторил Йен спокойно то, что не раз говорил до этого, но впервые я услышала его по-настоящему. – Таких, как ты, называют лантернами. «О, каменная клетка, приют для множества огней…» – добавил он, явно цитируя кого-то. – Не дай нам погаснуть, Урсула. А я смогу защитить тебя не только от дрянных глиняных кукол.

Он сказал это так, что у меня защемило несуществующее сердце, и в несуществующем горле встал ком.

«Я… попробую».

– Никто бы в моём положении не осмелился бы просить о большем, но я попрошу, – вкрадчиво ответил Йен. Женщина, проходившая мимо, рефлекторно обернулась; он улыбнулся, лаская её взглядом, и она, побурев от смущения, ускорила шаг. – Не пробуй. Сделай это. Кто, если не ты? Ты прекрасна, Урсула Мажен, и ты нужна мне.

Йен двинулся вниз по улице – сияющая белая фигура, слишком холодная и яркая для сырой брусчатки, вязкого тумана и грязновато-оранжевых фонарей. Не человек, а призрак, не принадлежащий миру живых…

Впрочем, так и ведь и было.

Он мёртв.

Это осознание резануло глубоко; где-то внутри моего существа словно образовалась кровоточащая рана.

«Я не знаю, как тебе помочь».

– Не торопи события. Позже я расскажу, что делать.

Серебряная паутина у него на плече; влажный блеск брусчатки под ногами, фантики, серпантин и окурки; россыпь фрагментов, чужих лиц – растерянная улыбка, взгляд искоса, выгнутая бровь, размазанная помада, щётка усов над потрескавшимися губами… Многоликий кадавр, монстр, сшитый из лоскутов; тысячерукий, жадный, робкий. Йена не просто замечали; его жаждали, не заполучить – так хотя бы прикоснуться, облизать взглядом. В этом едином порыве было что-то неестественное, искусственно возбуждённое.

Я вгляделась.

Моё нынешнее восприятие отличалось от человеческого. Некоторые близкие предметы выглядели размытыми, в то время как в капле влаги на вывеске бара далеко впереди легко было различить и отражение фонаря, и объявления, наклеенные на него, и разводы размокших чернил, и волокна бумаги… А потом словно прокрутилась труба калейдоскопа, сместился фокус. Это было всё то же место – но одновременно совсем другое. В проулках клубились тени, в тенях тлели очаги света, крошечные и точно живые. Мужчина раздавал листовки новой пиццерии, а из-под куртки у него торчал хвост, чешуйчатый и тонкий, словно кабель в стальной оплётке; из чердачного окна вниз на улицу пялились три здоровенных голубых глаза, каждый по метру в диаметре.

А от Йена волнами расходился розовый туман, дурманный, сладкий.

«Ты… ты нарочно их внимание привлекаешь, да?»

– Милая, я рождён для того, чтобы находиться в центре внимания, – мурлыкнул он, придерживая котов под пальто – только любопытные морды и торчали над белым лацканом. – И сейчас его даже слишком мало… О, вот это уже то, что нужно.

Салли вдруг хихикнула – серебристая паутина пошла рябью. Похоже, она уже догадалась, чего он хочет. А я даже не разглядела, почувствовала там, внизу улицы, у перекрёстка, оживлённую толпу; Йен прошёл её насквозь, разрезал, как лезвие – натянутую ткань, успев мимоходом потрепать какую-то кудлатую беспокойную голову и отвесить по чьей-то лысине звонкий щелчок. И – выскочил в белый круг направленного света, под лампы, высокий и странный. Милая рыжая девчонка с микрофоном замолчала на полуфразе: «Прямо сейчас, из этих дверей…». Оператор застыл, стиснутый розовым дурманом со всех сторон, как подушками.

Толпа зевак сначала качнулась вовне, расширяя круг, в едином инстинктивном порыве… а затем сгрудилась ещё сильнее, плотнее; замелькали вспышки, волной накатили шепотки.

Улыбка Йена стала откровенно паскудной.

– Пользуясь случаем, хочу передать привет тем, кто меня знает. – Клишированная фраза не вязалась с тоном, томным до похабности. – Я вернулся, мои очаровательные неверные друзья. Берегите задницы.

…наверное, дурман добрался и до меня, потому что внезапно я тоже ощутила это – волнение, предвкушение, истому…

«И шеи».

Да. Салли всегда отличалась здравомыслием.

Наваждение щёлкнуло, как лёд в тёплой газировке, пошло трещинами. А Йен расхохотался, ничуть не смущаясь ни вспышек, ни взглядов, наклонился к корреспондентке – мягкие губы, мятная жвачка, отражение в остекленевших глазах – и отстранился, ласково проводя ладонью по рыжим волосам. Когда он развернулся и пошёл прочь, никто не сумел ни остановить его, ни преградить дорогу. Девчонка с микрофоном застыла, кончиками пальцев прикасаясь к губам; за ухом у неё горел ярко-розовый цветок со сладким запахом.

Олеандр.

– А теперь – тактическое отступление, – весело произнёс Йен, ныряя в переулок. Белое пальто побурело, слилось с фоном, коты беспокойно завозились, прячась поглубже. – Если интуиция меня не обманывает, а она всегда была моей сильной стороной, девочки, то скоро здесь будет довольно людно.

Мы углубились в хитросплетения ходов между старинными домами. Через некоторое время звуки большой улицы снова отрезало, словно стеклянным колпаком, а небо засияло бледным сиреневым светом.

«Каверна?»

– Очень удобно – можно пройти, не оставив следов. Вот эта, например, очень старая, ей века три, не меньше. И мало кто решится срезать через неё путь.

Я хотела спросить почему, но как раз пока он договаривал, поперёк прохода вывалилось щупальце цвета варёного мяса. Йен по-кошачьи брезгливо дёрнул уголком рта.

«Эта штука… опасна?»

– Для меня – нет, – вздохнул он, по-простому перешагивая щупальце. Оно дрыгнулось, как желе, но агрессии не проявило. – Скажем так, мы друг другом взаимно пренебрегаем, ибо удовлетворение от предполагаемой победы не стоит неизбежных убытков. Меня, знаешь ли, не так легко переварить. Но другие, не столь ядовитые цветы этот паразит с наслаждением пожирает… А вот и наша станция.

Брусчатка под ногами действительно двинулась, как подножка вагона, и Йен спрыгнул с неё – аккурат на улицу неподалёку от моего дома. Я узнала кондитерскую, уже почему-то закрытую, и круглосуточную пиццерию на другой стороне – практически пустую.

– Временная лакуна. Многие древние каверны грешат этим. Зло, когда ты спешишь, и благо – когда нужно срочно исчезнуть на несколько часов. Бесследно, – с усмешкой добавил он.

Я не придумала, что ответить; пожалуй, мне было уже всё равно – слишком много впечатлений, событий и знаний.