"Фантастика 2024-106". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Голд Джон - Страница 307

— Взаимно.

— Рома, ты завтра уходишь в армию? — Катя подняла на меня большие глазки.

— Ага, — улыбнулся я.

К обеду дождик прекратился. Ветер немного поутих, но все равно неприятно продувал, если одеться полегче. Небо заволокло серым. Тучи медленно начинали клубиться — верный признак того, что к вечеру пойдет дождь.

Тем не менее Катя решила вытащить меня на улицу. Когда я вернулся домой к Нине, девочка тут же повисла у меня на шее, крепко прижалась.

— Ну чего ты? — спросил я

— Соскучилась!

Катя стала ходить за мной хвостом туда-сюда. Проситься погулять.

— С Ниной гуляю, с тётей Эллой гуляю! А с тобой, Рома, почти нет!

— Неудачное время для прогулок, — отвечал я, — прохладно и ветер. Заболеешь. Да и мне нужно кое-что приготовить на завтра. Собрать пакет документов. Скопировать кое-что попросили. Для личного дела.

— Прошу! Прошу!

— Ну что ты? Разве не погуляешь с сестренкой? А, Ром? — улыбнулась Нина, когда зашла на кухню.

— Мне нужно подготовиться на завтра. Рано утром уезжаю в Гарнизон Урупский.

— Волнуешься? — Нина положила пакеты с продуктами на стол. Видимо, она только что вернулась из магазина. Девушка снова порадовала меня своим внешним видом: светлый свитер под самое горло она сочетала с короткой клетчатой юбкой; на черные колготки девушка надела гетры до середины бедра; образ завершало длинное светлое пальто.

— Нет, — я потрепал за волосы Катю, сидевшую у меня на коленях и прилипшую, как настоящая пиявочка, — все будет хорошо.

— А я волнуюсь, — Нина уселась за барную стойку напротив нас с Катей, — очень. Там же Поле, одержимости. Опасно все-таки.

Я ничего не ответил. Только иронично посмотрел на девушку.

— Ну да-да, — выдохнула она, — понимаю. Там, где ты бываешь, всегда опасно… Но от этого нам не легче. Катя тоже волнуется.

— Да! — пискнула девочка.

— И хочет провести с тобой время.

— Да!

— Вы так говорите, — я сдержанно засмеялся, — будто меня отправляют за Урал. Или в Сибирь. Но я вернусь из армии вечером. Разлука будет недолгой.

— Ром, — Нина серьезно посмотрела на меня, — что тебе нужно сделать? Подготовить вещи? Документы? Ты только скажи, и я все тебе сделаю. А ты погуляй с Катей. А потом, — она покраснела, — буду рада, если и мне время уделишь.

Я с улыбкой посмотрел на Нину, потом на Катю.

— Ну что ж, — засмеялся я, — если мои дамы так меня просят, разве я могу отказать? Скажи, Кать, — девочка оторвала голову от моего плеча, подняла красивые светло-зеленые глаза, — а ты когда-нибудь кормила уточек?

Смешной селезень важно подплыл к кусочку хлеба. Забавно изогнул белую шейку. Принялся клевать хлебушек, плавающий на поверхности. Когда ветер побежал рябью по воде, то крошки унесло дальше от берега.

Селезень вскинул головку, помахивая остреньким хвостом, деловито поплыл к еде. Там его строго обкрякала уточка, которая принялась за хлеб первой.

— Ром? — Катя неумело отщипнула от батончика кусочек, замахнулась, кинула в воду. Уточки устремились к новой порции корма.

— Ммм?

В маленьком тихом парке, на окраине нашего района было почти безлюдно. Редкие прогуливающиеся дамы с детьми, и немногочисленные парочки спешили уйти, спрятаться от подразыгравшегося ветра.

Мы с Катей сидели у маленького зеленоватого озерца, в котором жили уточки. Коммунальщики подкармливали крякв, и у них даже были домики в виде нескольких деревянных будочек, натыканных в разных частях озера. Тем не менее пернатые с радостью принимали и наши гостинцы.

— А есть у людей души?

— Есть, — удивился я, — а почему ты спрашиваешь?

— Тетя Элла, — она отщипнула новый кусочек и бросила в воду. Он упал на берег, у самой кромки. Утка, которая была посмелей, подплыла, принялась чесать хлебушек клювом, — постоянно рассказывает, что мне не нужно горевать по маме и папе. Говорит, что они всегда будут со мной. Будут смотреть. И им совсем не нравится, когда я много плачу.

Я улыбнулся. Устремил взгляд вдаль, поверх небоскребов, развернувшихся в центре города. Сощурился. Там, низко от земли, плыл едва пробивающийся сквозь тучи солнечный диск.

— У людей есть души. И не только у людей, — я сдвинул рукав пальто, обнажил часы. Крохотный портал блеснул над ними, — даже у Фырчика есть душа.

Я показал девочке ту самую лисичку, что они с Ниной для меня сделали.

— Правда? — девочка удивленно посмотрела мне в лицо.

— Конечно. Глянь сюда, — я быстро усмирил ифрит в лисичке, занес над ним руку, — видишь?

— Ваааааа! — девочка шире раскрыла глаза.

Лисичка, вдруг приняла более правильный лисий вид. Встала на ножки. Раскрыла черные глазки-бусинки. Забегала по ладошке.

— Сидеть, Фырчик, — сказал я и Фырчик села. — Лежать, — легла, — возьмешь ее?

— Я немножко боюсь… — смутилась девочка.

— Все будет в порядке. Это, — я поднес Фырчик к ее лицу, — кусочек твоей и Нининой души, который вы дали мне, потому что любите.

— Правда? — глаза Кати заблестели.

— Правда. Давай сюда свою ручку.

Катя подчинилась. Фырчик взглянула на девочку, вильнула хвостом и ловко перескочила на ее ладонь. Катя аж вздрогнула, ойкнула, когда почувствовала на коже остренькие бумажные лапки.

Фырчик деловито просеменила по крохотной ручке, прижалась к большому пальцу девочки. Свернулась у него калачиком.

— У всего есть душа, Катя, — я взглянул на девочку, та в ответ подняла на меня глазки, — у кого-то от рождения, как у нас. У чего-то души появляются со временем. И мы на это влияем. Вот, — я кивнул на лисичку, — тебе доказательство. У мамы с папой тоже есть души. И теперь они вернулись в Великий Океан. Туда, где мы все когда-нибудь окажемся. Но это не значит, что они ушли насовсем.

Катя молчала, она вся целиком обратилась во внимание.

— Мама с папой будут жить вот тут, — я коснулся ее лба, — и здесь, — потом сердца, — пока ты их помнишь и любишь, они всегда с тобой.

— Если они ушли в Великий Океан, — Катя опустила глаза, — то с ними все хорошо?

— Хорошо.

— И плакать по ним не нужно?

— Плакать можно, — я кивнул, — но не потому, что им это нужно. Они бы хотели, чтобы ты всегда была радостной. Плакать можно, потому что ты так чувствуешь. Это нормально. Но если ты задаешь такой вопрос, то, видимо, ты уже выплакалась.

— Я скучаю за мамой и папой.

— И это нормально.

— Но если с ними все хорошо, то я больше не буду плакать, — девочка протерла рукавом розовой курточки мокрые глаза, — ты очень сильный, Рома. Я тоже хочу быть сильной.

— Ты и так сильная, — я приобнял ее, девочка прижалась ко мне, — и очень взрослая для своих семи лет.

— Семи с половиной, — продолжая вытирать слезы, буркнула она.

— Да. Семи с половиной. Не страшно тебя в школу отправлять в следующем году, — я посмотрел на нее, — ты там всем покажешь.

— Покажу. Я теперь всегда буду как ты. Ничего не буду бояться.

— Я знаю, — тихо проговорил я, но понял, что она не услышала. Мой голос заглушил порыв ветра. Катя не услышала, но почувствовала то, что я хотел сказать ей.

— Прошу вас, господин курсант, — сказал солдат из роты охраны, встретивший меня на КПП, — припаркуйте ваш автомобиль там, — он указал на стоянку, — и пройдите вон в тот корпус. Вы приписаны к седьмой роте. Она ожидает офицера-воспитателя там.

— Спасибо, солдат, — я смотрел на него через открытое окошко пассажирской двери, — бывай!

Он щелкнул каблуками, взял под козырек. Я же, проехав большой КПП, попал на широкую территорию Гарнизона. Сам Урупский представлял из себя крупную военную часть, расположившуюся у южных ворот, так называемого “Ограждения”.

Ограждением же называли комплекс высоких железобетонный стен с башнями и бойницами, опоясывающих все Кубанское Аномальное Поле по периметру. Урупский был центром обороны и ядром командования. А вдоль Ограждения, каждые пять километров, размещалась очередная застава.