Астровитянка - Горькавый Ник - Страница 25
- Предыдущая
- 25/161
- Следующая
– Ух ты! Расскажи! Ты сам это видел? – Сплин Никки как рукой сняло, и она выехала на берег.
– Да, видел, но сначала ответь – почему этому роботу вздумалось нападать на тебя?
– Я не знаю, – вздохнула Никки. – Десять лет назад кто-то обстрелял корабль родителей из электромагнитной пушки. Вся электроника полетела к чёрту, и именно поэтому корабль разбился об астероид. Родители погибли, а я сломала позвоночник…
– Ты мне этого не говорила! – в ужасе воскликнул Джерри.
Никки помолчала.
– Я недавно узнала о причинах аварии. И совсем не хочется мне об этом говорить. Это покушение на меня… по-видимому, оно как-то связано с давним обстрелом корабля… Но почему? Чем и кому я сейчас мешаю? Я ведь даже не свидетель – я ничего не знаю и не могу знать о напавших на «Стрейнджер»…
– Ты, случайно, не богатая наследница? – всерьёз поинтересовался Джерри.
– Нет, – так же серьёзно ответила Никки.
– Тогда ничего не понимаю, – развёл руками Джерри. – Слушай, а ты не думала…
– Ты сам слушай! Дай отдохнуть раненому ребёнку! Я устала говорить, – почти сердито сказала Никки. Она действительно выглядела заметно бледнее обычного. – Давай о чём-нибудь повеселее… И ты обещал рассказать о Земле!
Джерри смирился и стал рассказывать о своей планете. Он прожил земную жизнь в Северной Вирджинии, в деревянном доме, стоящем на склоне невысокой горы в старом дубовом лесу с примесью гикори, сосен и клёнов. Стены дома были сложены из тёсаных брёвен, крытых прозрачно-медовым лаком.
Ночью дом светился в тёмном лесу огромными треугольными стёклами, как солнечный прозрачный кристалл. Зимой в окна заглядывали заснеженные голубые ели, посаженные родителями вокруг дома, а в самом доме вкусно пахло дымом от дубовых поленьев, горящих в камине.
Бревенчатое шале скрывалось в тихой горной долине с узкой тупиковой дорогой, десятком таких же деревянных домов и небольшим искусственным озером с бобрами и форелью, из которого вытекал ручей с мини-водопадом. На берегу озерца стояла древняя заброшенная охотничья хижина.
Невысокие горы вокруг назывались смешно – хребет Бычьего Ручья. Автомагистраль в недалёкий столичный Колумбийский округ проходила в километрах пяти, и шум от неё не доносился в долину. Тишину вокруг нарушали только самолёты из аэропорта Далласа, изредка пролетавшие высоко над домом, да звонкие крики и посвисты многочисленных птиц. Зверей в местных заповедных горах тоже водилось немало.
– Представь, – увлечённо рассказывал Джерри, – завтракаешь у окна, а за ним – стриженая полянка, лес и кормушка для птиц, но едят там все голодные звери. Это такая умора – смотреть, как белки-акробаты грызут семечки, вися вниз головой. Олени тоже любят пожевать птичье зерно. Летом приходят по два-три оленя, а зимой – и с дюжину. Правда, их нельзя гладить, как Тамми и Томми, – они у нас дикие и пугливые, ближе десятка метров к себе не подпускают. У всех белые хвосты, а у маленьких оленят летом ещё светлые пятна по бокам и на спине. Жизнь у диких оленей не сахар – в жару их зверски мучают кусачие оводы, зимой им голодно и холодно… Их часто сбивают машины, очень жалко… Маму олени нередко расстраивали – подчистую съедали у неё цветы и декор-кустарник. Уж она ругалась-ругалась на них, но продолжала подкармливать. Иногда из окна я видел озабоченную, всё время куда-то спешащую лису. У неё недалеко была нора, и тощие лисята выпрыгивали прямо на дорогу. А скунс – с белыми нарисованными ушами на чёрной спине – ходит солидно, не спеша, роется в траве, фыркает, ищет жуков. Окно моей спальни в хорошую погоду открывалось на ночь… просыпаешься утром от бормотания, а это стая диких индюков идёт по лесу, кормится желудями и кудахчет. Но самые уморительные звери – это, конечно, еноты. Они похожи на горбатых пушистых собак и приходят обычно ночью. Еноты умные, отлично лазают по деревьям и легко забираются на дек, что и делает их самыми успешными ночными воришками.
– Ночные воришки! – веселилась вовсю Никки, слушая с горящими глазами Джеррин рассказ, словно фантастическую сказку. Джерри и сам оживился, энергично жестикулировал, а его лицо посветлело от воспоминаний.
«Вот странно, – думала Никки, удивляясь, – на одной и той же планете живут Фитасс, Спиро и такой мальчишка, как Джерри, рискнувший жизнью ради малознакомой девчонки…»
– Иногда мне кажется, что звери гораздо умнее, чем принято считать… Однажды вечером к стеклянной двери снаружи подошёл енот и положил лапу на стекло. И я изнутри стекла прижал ладонь к его когтистой ладошке, посмотрели мы внимательно друг на друга и разошлись по своим мирам. Может, он спасибо за еду говорил… А вот ещё. Сидим как-то поздно вечером, ужинаем, окно в тёмный лес открыто. Вдруг слышим странный не то звон, не то стук – будто пустую банку пинают. Включили наружный свет, выглядываем – енот пришёл птичьих семечек поесть, а на передней лапе у него банка из-под колы. Видимо, соблазнился запахом сладкого, засунул лапу в узкую жестяную щель, а вытащить не смог. Так и ходит с банкой на лапе. Видимо, лапа уже распухла внутри жестянки. Мы всполошились – надо спасать енота! Да как? Он-то умный, но не настолько, чтобы нас к себе подпустить. Отец надел толстые перчатки – чтобы енот руки не покусал, не поцарапал – и стал подкрадываться к нему, прячась за стволами деревьев, как индеец Орлиное Перо на тропе войны. Подобрался на метра два, а ближе нельзя. Енот забеспокоился, от корма оторвался. Тут папа как бросится к еноту, в надежде схватить – да куда там! Енот на трёх ногах оказался быстрее отца на двух, опередил его, подскочил к ближайшему гикори и мигом забрался на него – даже банка не помешала. Вот чертяка! Устроился высоко вверху, банкой гремит, вниз осуждающе смотрит, мол, не дали человеку спокойно поесть.
Никки уже всерьёз беспокоилась за енота. А Джерри вспоминал:
– Мы стали думать, что делать, но так ничего и не придумали стоящего. У енота ведь нечеловеческое терпение – он на дереве хоть сутки просидит! Наконец отец говорит: «Давайте попробуем енота напоить спиртным – последний шанс ему дадим… где-то я читал про такой способ охоты». Взяли мы пластиковую миску, вылили туда бутылку пива – у отца только немецкое было, но он решил, что енот не такой уж патриот, чтобы вето на него наложить, – и поставили под дерево с недоверчивым зверем. «Ну вот, он спустится, налакается и тут же заснёт, а утром мы его возьмём тёпленьким и спасём…» Увы, расчёт был хил и не оправдался: поутру лохматого гостя не было ни на дереве, ни возле угощения. Миска же стояла насухо вылизанная и даже с насквозь прогрызенным дном.
- Предыдущая
- 25/161
- Следующая
