О нём (СИ) - Резник Юлия - Страница 10

– Значит, ты мог оценить, как я облажалась, – морщусь я, слизывая соус с губ. Муса удивленно приподнимает бровь. – Ты же был на моем последнем бое? – напоминаю я.

– А… Ну да. – У Гатоева звонит телефон. Он морщится и, перед тем как снять трубку, заявляет: – Но из-за работы почти все пропустил. Извини, очень важный звонок.

– Конечно. Я все понимаю, – добавляю уже в пустоту. А потом только отмечаю, что телефон у него зазвонил тот, что был в кармане, а не тот, что он положил на стол вниз экраном. Странно. Обычно как раз рабочий аппарат хочется держать под рукой. Оглядевшись по сторонам, зачем-то тяну к нему руку. И тут телефон булькает входящим сообщением.

«Если еще не нашел чем занять вечер, бери такси, обратно вернемся вместе».

Номер не подписан. Но я знаю, что это она. Я, мать его, знаю и рефлекторно отбрасываю телефон прочь. Очень вовремя, ведь Муса возвращается.

– Кажется, тебе и на этот звонили, – призвав на помощь все свои актерские способности, будто вскользь пробрасываю я.

– Да?

Муса проверяет входящие. Скользит по мне нечитаемым взглядом. А я что? Я всплывающий пуш видела. А значит, сообщение числится непрочитанным. Какие ко мне вопросы? Никаких, Динар, просто держи лицо!

И я держу. Хотя в груди… в груди будто огненный цветок распускается.

– Ты поела? Мне нужно срочно отъехать.

– Д-да, да, я сыта.

Сыта этим враньем по горло. Не знаю, как другие, а я так не смогу.

– Отвезу тебя.

– Не надо. Я же на машине.

Прямо сейчас я видеть его не могу. К счастью, счет приносят быстро. Каким чудом мне удается не разреветься – не знаю. Дорога домой проходит в каком-то оцепенении. Я представляю, что он с ней… В ней. Картинки такие живые, что даже если бы застукала их за этим занятием по правде, вряд ли бы мне стало хуже.

Я возвращаюсь домой с четким пониманием того, что никакой свадьбы не будет. И пользуясь тем, что отец, как всегда, задерживается на работе, начинаю планировать свой побег.

Сумка на полу. Шкаф открыт… Что взять с собой? Понятия не имею. А еще ведь в груди болит, стоит пошевелиться. Сползаю на пол, обнимаю колени. Самое паршивое, что для Мусы в этот вечер я была просто заменой той, с кем он на самом деле хотел быть. А стоило этой женщине поманить его пальцем, как он все бросил и помчался к ней, как телок на привязи! И где его гордость была в этот момент, непонятно. Тяга к этой… оказалась сильней. Как тут не думать о том, что будет, когда она позовет его в следующий раз? Он так же меня бросит? А если я попрошу этого не делать? Если в этот момент он мне будет нужней?! Если я ему ультиматум поставлю – или я, или она?

Аллах, ну вот о чем я думаю?! Я же по определению должна быть на первом месте. Но нет… И что? Он каждый раз будет вот так меня обкрадывать, а я терпеть? Пока ладно, но если появятся дети? Нет-нет. Я так не смогу. Ревность меня сожрет. Наверное, я не из тех женщин, кто сможет молча терпеть измены. Я превращу нашу жизнь в ад. Побег – лучший выход. Если мне так плохо сейчас, когда мы по большому счету чужие люди, потом боль станет попросту нестерпимой. Да, может, мне недостает опыта и женской мудрости, но я почти уверена, что дальше будет только хуже.

Как же мне жить? Что делать? Ах да. Бежать… Наверное, мне нужны деньги. Дрожащей рукой открываю приложение, чтобы проверить баланс по карте. Впрочем, если я действительно хочу скрыться, пользоваться ей нельзя. Как и телефоном. И что это значит? Мне нужна наличка – вот что.

Мысли растекаются. В полубреду спускаюсь, захожу в отцовский кабинет. От того, что мне придется сделать – подташнивает. Неужели я действительно смогу взять без спроса чужое? Аллах…

Деньги папа хранит в сейфе. Но я знаю код. Отец сам заставил меня его выучить на всякий случай. Бедный, он и предположить не мог, что однажды я решу его обокрасть.

Веду ладонью по крышке стола. Ключ от сейфа хранится в потайной нише в верхнем ящике. Момент истины настал. Что хуже – предать отца или предать себя? Или это одно и то же? Не с первой попытки сглотнув собравшийся в горле ком, открываю ящик. Тот без усилия поддаётся.

По спине градом катится пот. Руки дрожат, губы дрожат, подбородок… Я сама себя не узнаю. Делаю глубокий вдох и, задержав дыхание, собираюсь с силами.

Стоп, Динара. Просто давай все хорошенько обдумаем. Ты чего трясешься, как долбаная зайчиха?! Где твоя смелость, м-м-м? Соберись, что ты как тряпка?! Ну… Давай. Вспоминай, кто ты есть! Где твоя гордость?! Когда ты превратилась вот… в это безвольное существо?! Не хочешь замуж – не ходи. Просто скажи отцу – нет, отец, я пока не готова, прости. И все! На худой конец, объясни, почему. Стыдно?! А воровать – нет?!

Отрезвление приходит медленно. Будто нехотя. Трясу головой, сбрасывая с себя морок. Ну, вот и когда я успела так сильно загнаться? Придумала себе драму! И, что смешнее всего, любовь… Свою любовь к Гатоеву я ведь тоже скорее всего придумала. Потому что он не сделал ничего, за что я могла бы его полюбить на самом деле. А что касается моих чувств, их наверняка можно объяснить с точки зрения психологии. Жертва часто влюбляется в своего спасителя, наделяя того качествами, которых в нем отродясь не было.

Эта мысль пронзает грудь разрядом дефибриллятора. Замерший воздух с шипением покидает легкие, освобождая место для нового вдоха. Картинка перед глазами кружится. Все смешалось, будто в огромном калейдоскопе. Наш с отцом уговор, день боя и нашей первой встречи с Гатоевым, сватовство, примерка платья… Опираясь ладонями на стол, опускаю голову в надежде остановить эту круговерть. Якорюсь, сосредоточив взгляд в одной точке. Обычно это помогает.

Когда в глазах проясняется, оказывается, что все это время я пялилась на синюю пластиковую папку. Зачем-то ее открываю. Перед глазами мелькают расшифровки каких-то обследований. Переводы… Снимки. То ли рентгеновские, то ли снимки УЗИ, я в этом не сильно-то разбираюсь.

Сердце обрывается и ухает вниз куском истекающего кровью мяса.

Папа… Папочка. Как же так?

Нет, ну... Это же еще не конец света, да? Не прям приговор! Онкология сейчас лечится.

Со стороны улицы доносится мерный гул турбинного двигателя. Это отец! Как воришка возвращаю злосчастную папку в стол, и пока меня не обнаружили, возвращаюсь к себе. Сердце колотится, отсчитывая ступеньки.

Прикрываю дверь и без сил откидываюсь на нее спиной.

Измена? Пять минут назад я всерьез полагала, что ничего страшней в жизни нет. Еще каких-то пять минут назад, да. А теперь об этом смешно даже думать. Знать, что самый близкий твой человек болен – вот где ужас. Стылый, леденящий кровь. На фоне этого история с замужеством кажется такой незначительной! Правда, знай я, что в случае чего не останусь одна, наверняка мне бы было полегче. Но мне не на кого рассчитывать, и ужас наступает со всех сторон, как песчаная буря: забивается в рот и нос, отнимает дыхание, режет глаза и бьет, бьет наотмашь куда придется.

В дверь стучат. Я выжидаю несколько секунд и открываю.

– Привет, мышка. Не спишь?

– Нет. Заходи…

Я же видела, что он похудел! Я даже спросила, все ли у него в порядке. И пусть он заверил меня, что да, почему я так быстро ему поверила?! Потому что эта ложь была такой заманчивой и удобной?

– Как прошло свидание?

Закусываю до боли щеку. Оборачиваюсь. Папа выглядит таким довольным! Вероятно, он тоже замечал, что Муса мной пренебрегает, и теперь рад, что тот взялся за голову. Стоит ли портить правдой его хорошее настроение? Обрекать на беспокойство…

– Хорошо, – улыбаюсь я. – Было весело.

– Правда? Я рад. В последнее время у меня возникли сомнения в том, что я поступаю правильно, – между бровей отца проступает глубокая вертикальная морщина, лицо темнеет. А ведь ему сейчас наверняка нужны исключительно положительные эмоции. Не зря же врачи говорят, что нужный настрой – это уже полдела.

– Не беспокойся, – откашливаюсь. – Знаешь, я думаю…