Хозяйка старого поместья (СИ) - Иконникова Ольга - Страница 5

Впрочем, мое подвенечное платье было достаточно дорогим и красивым, чтобы его одобрила даже моя придирчивая сестра.

– Если бы добавить на него золотого или серебряного шитья и драгоценных камней, то я бы тоже не отказалась его надеть, – сказала она, увидев меня в день церемонии.

А папенька прослезился, когда я вышла из своей комнаты.

– Ты так похожа на мать, Альмира!

Мне всегда хотелось думать, что свою первую жену он любил больше, чем вторую. И пусть их брак был совсем недолгим, он часто вспоминал мою матушку, и в такие мгновения взгляд его становился грустным, а на лбу появлялись особенно глубокие складки.

Гости не были приглашены в имение де Валенсо, но граф не мог запретить им присутствовать на церемонии в церкви, и я не сомневалась, что все скамьи будут заполнены, когда она начнется. И когда мы подъехали к храму, я поняла, что не ошиблась – народ толпился даже на улице.

– Наглая распутница, как ты осмелилась надеть белое платье? – услышала я возмущенный голос месье Турнье – мельника из Сен-Верана.

Мы часто отвозили зерно ему на мельницу, и я всегда считала его пусть и не нашим другом, но хорошим знакомым, поэтому именно его слова особенно сильно задели меня. Если уж он решил высказаться столь хлёстко, то что тогда думали остальные?

– Не слушай его, – сказала мне сидевшая в открытой карете рядом со мной Генриетта. – Говорят, он – гугенот, а от них можно ожидать чего угодно.

Но я даже спиной чувствовала его полный ненависти взгляд. И не только его.

А уже у самого церковного крыльца я увидела Мэрион Маруани, чьи губы тоже что-то гневно шептали.

– Думай о своем муже и о том, что скоро вы будете в Париже при дворе короля, – услышала я спокойный голос отца и заставила себя улыбнуться.

Он думал, что этим подбадривает меня, но стоило мне только вспомнить о де Валенсо, как я вспоминала и о том, что этой ночью мне впервые предстоит лечь к нему в постель, и меня пробирала дрожь. Я уже была достаточно наслышана о том, что близость с мужчиной не сулит женщине ничего хорошего – только стыд и боль. Возможно, если бы речь шла о браке с любимым мужчиной, я отнеслась бы к этому по-другому.

Но отступать было поздно, и я, пусть и с плохо дающейся мне, но улыбкой, опираясь на руку отца, вошла в церковь, где перед алтарем меня уже ждал граф де Валенсо. Его сиятельство выглядел превосходно – я бы не удивилась, если бы узнала, что его наряд стол больше, нежели значительная часть его имения. Не на это ли тратил он все доходы от поместья?

Я положила свою руку на руку графа, и церемония началась. Священник прекрасно знал об отношении ко мне большинства прихожан и в своей речи постарался достучаться до каждого сердца. Правда, боюсь, что даже этого оказалось недостаточно для того, чтобы наши соседи снова воспылали ко мне любовью.

Наконец, граф надел мне на руку кольцо, и я услышала, как отец Бенедикт разрешил жениху поцеловать невесту.

Я не раз присутствовала на венчаниях и знала, чем завершается церемония, но всё равно оказалась к этому не готова. И когда сухие губы де Валенсо прикоснулись к моим, я вздрогнула и едва не отшатнулась. Впрочем, не думаю, что он ожидал чего-то другого.

Первым нас поздравил папенька, и это было едва ли не единственное искреннее пожелание, прозвучавшее в этот день. Потом к нам подошли Эмма и Генриетта, а затем – и другие прихожане. Я кивала, улыбалась и снова кивала, надеясь, что никто хотя бы не решится сказать в наш адрес что-то обидное вслух. Наверно, это мог бы сделать барон Маруани, но он еще не поднялся с постели.

А когда мы вышли из церкви, в стоявшей на церковном дворе толпе я уже не увидела ни его сестры Мэрион, ни месье Турнье.

Я обнялась с отцом, сестрой и мачехой и, опершись на протянутую руку графа, поднялась в его карету. Я не хотела плакать, но слёзы сами полились из глаз. С этой минуты мое положение становилось другим – уже не только дочь и сестра, но и жена, и мать. Другие обязанности, другая ответственность, и это новое не только волновало, но и пугало меня.

– Нам не помешает хорошенько подкрепиться, – заявил граф, когда карета выехала на дорогу. – И вы слишком бледны, дорогая Альмира. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

– Да, благодарю вас, ваше сиятельство, – пролепетала я.

Он хмыкнул:

– К чему такие церемонии между супругами? Когда мы вдвоем, вы можете называть меня Эмилем.

Но я была уверена, что еще долго не смогу заставить себя назвать его по имени.

– Неужели, вам необходимо ехать в столицу прямо завтра? – спросила я лишь для того, чтобы поддержать разговор.

– Да, – без тени сомнения ответил граф. – Мне необходимо вернуться ко двору как можно скорее. А вам надлежит быть представленной его величеству.

Я посмотрела на него почти с ужасом. Мне представят самому королю? До этого момента я полагала, что он отправится в столицу один, оставив нас с Кэтрин здесь, в Провансе.

– Но это невозможно! – запротестовала я. – У меня нет ни соответствующих манер, ни соответствующего гардероба.

Поездка в Париж пугала меня разве что чуточку меньше первой брачной ночи.

Де Валенсо рассмеялся:

– Ну, что за глупости, дорогая? В Париже мы быстро обновим ваш гардероб. А отсутствие хороших манер вы можете легко замаскировать своей очаровательной улыбкой.

Остаток дороги до дома мы проделали в молчании, а когда мы въехали на уже знакомый мне двор, мои мысли устремились совсем в другом направлении – к маленькому рыжему солнышку, выбежавшему встречать нас с огромным букетом цветов.

– Хотите, я покажу вам свою комнату? – Кэтрин потянула меня за руку, и я почти с облегчением пошла за девочкой вслед. Ее общество радовало меня гораздо больше, чем общество ее отца.

Мы поднялись на второй этаж по широкой скрипучей лестнице, и когда моя только-только обретенная дочь распахнула одну из выходивших в коридор дверей, я ожидала увидеть за ней примерно то же, что уже видела в особняке де Валенсо. И оттого не смогла сдержать восхищенный вздох.

– Вам нравится, правда? – обрадовалась Кэтти.

Комната была прелестна: на стенах – новая обивка приятного нежно-сиреневого цвета, на окнах – сияющие свежестью шторы из тонкой полупрозрачной ткани. И мебель была светлой и тоже новой. Даже находясь в затруднительном финансовом положении, граф сумел создать своей дочери уютное гнездышко, и это порадовало и тронуло меня.

– Здесь очень красиво, – ответила я и ничуть не солгала.

Малышка сияла от счастья, и когда мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол для праздничного обеда, она с гордостью сообщила отцу:

– Мамочке очень понравилась моя комната! А можно она сегодня будет ночевать у меня?

Она бросила на графа такой умоляющий взгляд, что тот смутился. Но я сама смутилась еще больше.

Ах, как мне хотелось бы провести эту ночь именно там – в ее спальне! Чтобы еще хоть ненадолго отложить то, что так пугало меня. И хотя я понимала, что рано или поздно это должно будет случиться, сейчас я была бы рада даже столь небольшой отсрочке.

– Боюсь, что это невозможно, дорогая, – разрушил мои надежды де Валенсо. – Я понимаю, что вам нужно о многом поговорить, но вы сможете это сделать потом, после нашего возвращения из Парижа. Ты ждала ее так долго, что тебе не составит труда подождать еще несколько недель.

Девочка всхлипнула, но под суровым взглядом отца всё-таки сдержала слёзы.

Мы сели за стол – я за один его край, а граф – за другой. Кэтрин примостилась со мной рядом, и на сей раз ее отец не возразил. Нас с ним разделяло слишком большое расстояние, чтобы мы могли разговаривать, не повышая голос, и меня, пожалуй, даже радовало это. Зато я смогла пошептаться с девочкой и узнать, что она любит сыр и фруктовые пироги и совсем не любит рыбу.

Перед отъездом в столицу де Валенсо нужно было решить в поместье еще немало важных вопросов, и после обеда он ушел в кабинет с управляющим, а Кэтрин вызвалась показать мне особняк.